сюцай не проснулся, когда на подушке
расцвёл абрикосовый свет.
он видел себя – оторвавшейся грушей,
стремительно падая вверх.
внизу расстилались поля и деревни,
чернел обезлиственный лес,
а небо казалось остывшим и древним
и тихо звенело вослед.
сюцай смутно чувствовал, что, оставаясь
оборванной грушей, он мог
тянуть бесконечную нить узнаваний
в себе – бесконечном – самом.
он больше не делал попыток – вернуться
назад, к опустелым садам;
своей плодоножкой помахивал, куцей,
летел – и, сквозь сон, наблюдал,
как мир, где уже не осталось вопросов,
– не снегом, но чем-то иным –
заносит...
заносит...
заносит...
заносит...
до самого края весны