Успеть рассказать-3. Болезнь, Льюис, Рига...

 
ПАССИОНАРИЯ?

Вот захотелось мне загнать Марию в какую-то классификацию, какой-то приклеить к ней ярлык. Ограничить её рамками, хотя стилем её жизни был всегда выход за пределы всех и всяческих рассудочных схем и рамок. Перебирал всевозможные слова, пока не остановился на одном: пассионарность. Это Лев Николаевич Гумилёв обратил внимание на таких людей, пассионариев.

Смотрите, как красиво: пассионарность, или импульс к исключительной активности… способность к сверхнапряжению во имя поставленной цели… Да ведь можно и прямо цитировать:
"…Поведенческий импульс, направленный против инстинкта личного или видового самосохранения… Пассионарность отдельного человека сопрягается с любыми способностями: высокими, малыми, средними; она не зависит от внешних воздействий, являясь чертой конституции данного человека; она не имеет отношения к этическим нормам, одинаково легко порождая подвиги и преступления, творчество и разрушение, благо и зло, исключая только равнодушие; и она не делает человека "героем", ведущим "толпу", ибо большинство пассионариев находятся именно в составе "толпы", определяя её потентность и степень активности… Творческое сгорание Гоголя и Достоевского, добровольный аскетизм Ньютона, надломы Врубеля и Мусоргского – это тоже примеры проявления пассионарности, ибо подвиг науки или искусства требует жертвенности, как и подвиг "прямого действия". …К пассионариям же, хотя и меньшего напряжения, относятся безымянные строители готических соборов, древние русские зодчие, сочинители сказок и т.п., по внутреннему влечению выстрадавшие эти трудные профессии. Понятно, что к ним принадлежат и талантливые летописцы…"

Мария писала летопись эпохи ("успеть рассказать", пока… пока… "доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем"). Писала не "в стол", пробивалась в эфир, в кровь раздирая лицо. Однажды к ней прямо на работу пришла мать с малолетним сыном – посмотреть, как выглядит этот человек… честный человек… который почему-то не тонет в море сумрачной лжи. Сказали: "Мы вас слушаем каждый месяц… хочется жить на земле".

Гумилёв: "Личность даже большого пассионарного напряжения не может сделать ничего, если она не находит отклика у своих соплеменников. А именно искусство является инструментом для соответствующего настроя; оно заставляет сердца биться в унисон. …Недаром эллины чтили Гомера и Гесиода наравне с Ликургом и Солоном, а древние персы Заратустру даже предпочитали Дарию 1 Гистаспу. …Поскольку не может быть поэта без читателя, учёного – без учителя и учеников, пророка – без паствы, а полководца – без офицеров и солдат, механизм развития лежит не в тех или иных персонах, а в системной целостности этноса, обладающего той или иной степенью пассионарного напряжения. …Именно отсутствие внутренней поддержки "своих" определяет гибель этносов от немногочисленных, но пассионарных противников. "Бойся равнодушных", - сказал перед смертью писатель ХХ века".

Что ж, за две тысячи лет до него прозвучали слова: "Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих". Изблюю… "Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг…"

Что же касается пассионарности… Не ею, конечно стоит село, город и этнос, но праведностью праведников: "Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу место сие. Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников не достанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город? Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять.

Авраам продолжал говорить с Ним, и сказал: может быть найдётся там сорок. Он сказал: не сделаю того и ради сорока. …Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу ещё однажды: может быть, найдётся там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти. И пошёл Господь, перестав говорить с Авраамом…"
К сожалению, в Содоме был только Лот (да и тот пришелец), давший приют Ангелам Господним, а все остальные давно стали наглыми гомосексуалистами: "Ещё не легли они спать, как городские жители, Содомляне, от молодого до старого, весь народ со всех концов города, окружили дом. И вызвали Лота, и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их. Лот вышел к ним ко входу, и запер за собою дверь, и сказал: братья мои, не делайте зла. Вот, у меня две дочери, которые не познали мужа…"

И что же? "И пролил Господь на Содом и Гоморру дождём серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и все жителей городов сих", вместе с их гнусной и политически-корректной пассионарностью.

Есть сумрачная пассионарность Врубеля, изображавшего печальных демонов, и есть святая пассионарность его современника Феофана Затворника… Александр Македонский однажды заявил: "Людям, которые переносят труды и опасности ради великой цели, сладостно жить в доблести и умирать, оставляя по себе бессмертную славу". Что ж… может и так… Однако… Наша пятилетняя Таня сказала бы Александру: "Это гордыня!"

Господь каждому из нас заповедал святость. Иначе как же в рай-то? Ведь просим: со святыми упокой… Сподобилась ли Мария? В последние свои два неподвижных месяца она обрела на страшном своём кресте терпение, кротость и любовь. Исцелилась душа… Господь ей сказал: чадо! прощаются тебе грехи твои. Да, так! Я это видел. Иеромонах Софроний когда-то написал: "Афонское монашество, в своем трезвенном недоверии человеку, держится правила Отцов: "Никого прежде конца не ублажай". Монахи говорят: "Посмотрим, как будет умирать". Мария всю жизнь вела невидимую брань и в конце концов – победила. Я видел два её лица: потемневшее (на целые сутки), с каким идут в ад, и просветлевшее навсегда, как лик, удостоенный Рая. Мария была участницей битвы (за Русь, за Церковь, за русскую культуру), наносила удары, и потому, подобно каждому воину, нуждалась в очищении. И Бог очистил её великим очищением, давши силы его перенести. Она победила смерть.

Пассионарии, по Гумилёву, могут быть и разрушителями, и созидателями. Это как энергия урана, которая освобождается либо в свирепой бомбе, либо на мирной электрической станции… Так? Важно, в чьих руках химический элемент… или сердце человеческое – в Божественных или бесовских. "Пассионарность – это способность и стремление к изменению окружения… Импульс пассионарности бывает столь силён, что носители этого признака – пассионарии не могут заставить себя рассчитать последствия своих поступков. Это очень важное обстоятельство, указывающее, что пассионарность – атрибут не сознания, а подсознания, важный признак, выражающийся в специфике конституции нервной деятельности" (Этногенез и биосфера Земли).

"Пассионарность обладает важным свойством: она заразительна. Это значит, что люди гармоничные (а в ещё большей степени – импульсивные), оказавшись в непосредственной близости от пассионариев, начинают вести себя так, как если бы они были пассионарны. …Два-три пассионария могут повысить боеспособность целой роты".

Угу… Если я когда-то шёл в штыковую атаку, то лишь потому, что рядом со мной шла Мария. Помяни нас, Господи, во царствии Своем… А точнее бы назвать её подвижницей. Да-да… Она же совершала и совершила подвиг – во имя спасения душ человеческих. А потом и своей души. Блаженны алчущие и жаждущие ПРАВДЫ…

В конце концов пришло понимание: ЗАЧЕМ? Зачем эта жизнь? Мы что-то должны сделать, что-то главное… что-то успеть… Должны СПАСТИ СВОИ ПАДШИЕ ДУШИ – с помощью спасительной Церкви, Святой Православной Церкви, тела Христова. А если получится ещё кому-то помочь… "Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми от мене. Воздаждь ми радость спасения Твоего и Духом Владычним утверди мя. Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к тебе обратятся". Мария учила своей жизнью и смертью.

Столько совпадений… В грозу второго июля, за два месяца до смерти, она в коротком сне пережила минуту – и о ней не могла рассказать словами. Я спросил: это было блаженство? Она сказала: я поняла, что скоро умру. И второго августа, в день смерти её бабушки Татьяны, над городом гремела гроза. Именно в этот день она сама приготовилась к смерти и попросила прощенья у всех. А потом ушла второго сентября – в холодный осенний день. И вслед за ней второго января – моя добрая сватья Нина. И через два года второго марта – её муж Александр. В чистом поле упал лицом в снег. Я не знаю, что это значит. Просто Господь дал понять, что Он смотрит на нас? Второго февраля родилась моя внучка Наталья…

А посмертная участь Марии… У кого спросить? Когда-то архимандрит Пантелеимон произнёс "Воспоминательное слово" в первую годовщину после кончины архиепископа Серафима (Соболева):

"Когда Николай Соболев перешёл на 4-й курс Академии, то инспектор-архимандрит Феофан поставил ему ребром вопрос – будет ли он монахом. Николай, считая себя по смирению недостойным монашеского подвига, очень мучился этим вопросом, не зная, какова воля Божия о нём. За разрешением своего недоумения он обратился письменно к о. Иоанну Кронштадтскому, но тот ничего не ответил на его письмо. Он спросил о том же старца Анатолия Оптинского (Потапова), но старец написал ему, что заочно не может дать ответа на его вопрос. …В это время он читал житие св. Серафима Саровского – раскрытая книга лежала у него на столе. В грустном раздумье Николай стал ходить по комнате. Но вдруг его озарила мысль: "Какой же я неверующий! Ведь св. Серафим Саровский и сейчас жив. Он у престола Святой Троицы. Он и сейчас может разрешить все недоумения и вопросы, если мы с верою будем обращаться к нему в своих молитвах. Пойду я сейчас к столу, на котором лежит книга с жизнеописанием св. Серафима Саровского. Обращусь к нему, как к живому, упаду на колени, буду умолять его решить мой жизненный вопрос: жениться ли мне и быть священником или принять монашество?"

Так Николай и сделал. Положив земной поклон, с молитвой раскрыл книгу и прочёл то место, которое ему попалось" (Архиепископ Серафим (Соболев). Православное учение о благодати).

Да вот и у меня всегда рядом святой Исаак Сирин: "И почему сначала поставил нас в этом мире, водрузил в нас любовь к долголетней в нём жизни, и внезапно похищает нас из него смертию, немалое время хранит нас в бесчувственности и неподвижности, уничтожает образ наш, рассыпает тело наше, смешивает его с землею, попускает, чтобы состав наш разрушился, истлел и исчез, и чтобы вовсе не оставалось ничего от естества человеческого; а ПОТОМ, во время, какое определил достопоклоняемою премудростию Своею, когда восхощет, воздвигнет нас в ином образе, какой Ему только известен, и введет нас в другое состояние? Сего не мы только человеки надеемся, но и сами святые ангелы, не имеющие нужды в этом мире…" (Слова подвижнические. М., 1993. С. 101). Это апрель 97-го.

А потом в мае 2000-го: "Знаешь же и сам ты, что не дела отверзают оную заключенную дверь сердца, но сердце сокрушенное и смирение души, когда препобедишь страсти смирением, а не превозношением. Ибо больной сперва смиряется и прилагает попечение о выздоровлении от своих недугов, а потом уже домогается сделаться царём; потому что чистота и душевное здравие суть царство души. …Грешник, приносящий покаяние, получая здравие души своей, входит с Отцом в область чистого естества и царствует во славе Отца своего" (с. 255). Да-да, всё так и было.

А потом в июне: "Одержавшие победу в брани внешней – избавились и от внутреннего страха, и ничто насильственно не теснит их, не беспокоятся они бранью, угрожащей им… А когда кто затворит врата градские, т.е. чувства, тогда ратует внутри и не боится находящихся в засаде вне града" (с. 288).

И ещё в декабре 2002-го: "Но оного духовного ведения никто не может приять, если не обратится и не будет как дитя. ИБО С СЕГО ТОЛЬКО ВРЕМЕНИ ОЩУЩАЕТСЯ ОНОЕ УСЛАЖДЕНИЕ НЕБЕСНЫМ ЦАРСТВИЕМ. О царствии небесном говорят, что оно есть духовное созерцание. И обретается оно не делами помыслов, но может быть вкушаемо по благодати. И пока не очистит себя человек, не имеет он достаточных сил и слышать о нём, потому что никто не может приобрести оного изучением" (с. 217). Два тяжких месяца на исходе души была она дитятею. Бог даровал смирение и кротость.

И вот уж апрель 2003-го: "Как чувственным солнцем наслаждается каждый соразмерно чистоте и приемлемости силы зрения, и как от одного светильника в одном доме освещение бывает различно, хотя свет не делится на многие светения, так в будущем веке все праведные нераздельно водворяются в одной стране, но каждый в своей мере озаряется одним мысленным солнцем и по достоинству своему привлекает к себе радость и веселие, как бы из одного воздуха, от одного места, седалища, видения и образа. …Каждый, по данной ему благодати, веселится внутренно в своей мере" (с. 311). В будущем веке все праведные водворяются в одной стране… А мы молимся: со святыми упокой.

И наконец 2 сентября 2003 года, девять лет со дня успения: "…Ум его (подвижника) в краткое время воспарит как бы на крыльях, и возвысится до услаждения Богом, скоро приидет в славу Его, и по своей удобоподвижности и лёгкости плавает в ведении, превышающем человеческую мысль" (с. 357).

Со святыми упокой, Христе, жёнушку мою Марию… Я знаю лишь о святости последних её месяцев, но вовсе даже и не помышляю о том, чтобы её прославить на этих страницах. Я лишь хочу, чтобы люди помнили её, поминали и молились за неё, потому что сам через день-другой уйду – и кто знает, получу ли там в дар возможность молиться. Впрочем, на её могиле теперь – свечи. Может, кому-то она помогает…

Недавно включил православное радио и услышал слова священника: "Мы себя экономим, жалеем себя тратить... А когда человек в благодати, то себя не щадит – в любви, в милосердии". Мария себя никогда не жалела, не экономила, нет. Я не знаю более щедрого человека. Сгорела, как свеча, поставленная у Христова Распятия…

Дневник: "ДО ЧЕГО ДОШЛА-ДОЕХАЛА ПИНАЕВА"
Это надпись на тетрадке, сшитой ею собственноручно. Обнаружил её, конечно, только после… когда она ушла. В начале 85-го она упала на льду и еле выбралась потом из больницы. Весной мы встречали Лену Камбурову, после чего Мария залегла опять в больницу. Концерты Камбуровой для неё всегда сопровождались сильнейшим душевным потрясением. Там, на больничной койке, ей стали делать кровь "пожиже" – с помощью гепарина. Но при выписке не сообщили, что надо ещё и далее принимать что-то, "разжижающее" кровь (хоть аспирин). Иначе она превратится в пасту.

25 июня 1985 года её с работы увезла в кардиокорпус "скорая". В больнице ей стали варварски лить через "систему" нитроглицерин. Месяц она лежала там, потом месяц со мной, Юлей и маленькой Ольгой в Кашине. Потом опять в больнице. В сентябре мы потихоньку ушли оттуда. "Потихоньку" – то есть пешком, через Зеленую рощу, бывшее монастырское кладбище. Мария не велела брать такси. Тогда ещё по Коковинке сплошь стояли старые деревянные дома. (Это её детство.) Сейчас они исчезают, миленькие. Встают серые бездушные громадины.

А тогда еле добрели. Останавливались, я бормотал: "Говорил же тебе… надо было на такси". Постояли возле белой торцевой стены большого "дома мод", грели лица на солнышке. Там ещё стояли тёплые тополя, ныне спиленные, потому что надо устроить парадное крыльцо. Там сейчас какая-то фирма с иноземным названием. Кругом чужие буквы и чужие слова. "Земную жизнь пройдя до половины, я заблудился в сумрачном лесу…" Да ладно уж, заблудился он… Главное, не потерять в темноте дорогу туда… туда.

Врачи посоветовали Марии вести дневник, описывать состояние. И она завела эту тетрадку.
"25.09.85. Была в поликлинике. На обратном пути в трамвае начался приступ. Сняла. На улице снова. Три нитроглицерина, тринитролонг, корватон.

26.09. Практически без приступов. Клещ сидел, но тихо.
27.09. С утра гуляла – до Дома мод. С остановками, но без приступов. В 13.30 начался приступ – в кресле, никаких нагрузок не было. Два часа не могла снять, вызвали "скорую". Приступ закончился в шестом часу. Кружится голова.

01.10. Клещ не желает сидеть тихо. М.б., потому что дождь. Приступ не разгулялся, но состояние всё время на грани, постоянные усилия для его предупреждения. Сильное сердцебиение, тяжесть слева – под лопаткой и сбоку. Заметила, что от увеличения физич. нагрузки садится медведь – на спину, между лопатками. Плохо спала ночь. Гулять не решилась – лил дождь. Может быть завтра…

04.10. Перечитала сегодня свои записи – невесёлая картина. Наверное, потому, что фиксирую только негативную часть своего состояния. Попробуем выправиться. Во-первых, за истекшее время, с момента последнего тяжёлого приступа в больнице, мне удалось (теперь уже окончательно) подавить страх. Приступы я теперь встречаю почти весело: начинаешься? – ну, посмотрим, кто кого. С ощущениями за грудиной, которые называю клещом, вступила в дружественные отношения: всё своё ношу с собой. Пытаюсь с ним договориться; если не подчиняется – заставляю затихать волевыми усилиями. Соблюдение диеты (без сахара, без соли, без масла, без говядины) для меня не составляет никакого труда. Даже удовольствие от мысли, что можешь владеть собой. Труднее с эмоциями, но надеюсь на успех и здесь. Была сегодня на приёме, день прошёл без особых жалоб, всё то же.

05.10. Средний день, не гуляла, но зато увеличила домашнюю нагрузку: на соковыжималке пропустила ведро клюквы. С перерывами, но я его одолела! Увеличивала сустак.

06.10. С утра дождь, но решила погулять. Прошла 110 шагов без остановки, не быстро. Потом снова 110. Потом ещё дважды, но уже с остановками. Поднялась на этажи благополучно, с дыхательными упражнениями. Где-то часов в 14 появилась снова муторность. Что это такое – объяснить трудно. Она явно из-за грудины, но это и не клещ – хуже. Я думала, что она из-за обилия лекарств. М.б. это не так? Вот с чего сегодня? Немного отвлекает от неё валидол, но не надолго. Сделала упражнения по задержке дыхания, которым научил меня муж в больнице. Стало легче, но не надолго. Муторность так и не прошла, легла спать с ней.

07.10. День хороший. Гуляла – 440 шагов за прогулку с остановками и дыхательными упражнениями. Решила пересмотреть своё отношение к лестнице: воспринимать её преодоление не с тоской, а как возможность тренировки. Все возникавшие в течение дня давления за грудиной снимала дыхательными упражнениями. По-прежнему неприятен даже лёгкий наклон вперёд, он сам по себе может вызвать муторность. Бешенство от бессилия моего положения уступает мыслям о том, что тысячи людей, прикованных к постели, отдали бы горы золота за мою ситуацию.

09.10. Сегодня день потрясающего успеха: дошла до рынка (по Коковинке, которая Шейнкмана) и купила полкило красного перца! Постоянная дыхательная гимнастика. Постоянные задержки дыхания, поверхностное дыхание. Забываю вкус нитроглицерина. Сегодня ощутила реальную (а не интуитивную) надежду на успех, только действительно необходимо время.

Вечером прочитала в "Иностр. литературе" №7 записки Нормана Казинса "Врачующее сердце". Лишнее подтверждение, что я на правильном пути, спасение не в химии, привнесённой извне, а в собственных резервах. Надо только уметь их поднять. Жаль, что всё приходится делать самостоятельно, я даже не знаю фамилию врача, лечащего задержкой дыхания. В каком он городе? Есть ли у него клиника?

10.10. Фантастика! Сегодня зять приносит свежий номер журнала "Физкультура и спорт" №8, там статья "Серёжа затаил дыхание" – как раз о методе Бутейко. Вот и фамилия восстановлена. Теперь он получил авторское свидетельство на открытие. Если мне удастся попасть к нему в клинику – я буду здорова. Я ведь тычусь как слепой котёнок, а ведь наверняка это целая методика, если его подопечные держат без труда минуту на выдохе. Я довела свою задержку до 15 секунд (с трудом). В больнице, когда начала упражнения, было 4 секунды.

(Мария потом ездила к Бутейко в Новосибирск. Он ей сказал: мне вас учить нечему, делаете всё правильно, успехи хорошие...
Ещё надо бы вот соединить правильное дыхание с Иисусовой молитвой, но тут необходим опытный православный духовник. А мы ж были невоцерковлённые.)

Сегодня самочувствие хуже. Утром на прогулке решила добавить темп, всё прошло нормально. А поднялась домой – началась муторность, даже слегка ломит зубы. Это, кстати, в последнее время почему-то сочетается.

11.10. Неплохо прошёл день, но не гуляла. Всё-таки мне кажется, что прогулки делать рано. Наверное, я не права, но на улицу всякий раз иду через силу.
12.10. День прошёл неплохо. Не гуляла. Всё то же. Болит левая почка, ознобы.

13.10. Сегодня меня возили на машине за город. Прогулка прошла нормально, но на лестнице почувствовала себя нехорошо. И уже весь остаток дня было невесело. Не зря я не люблю теперь прогулки.

14.10. Проснулась от давления за грудиной. Весь день чувствую себя неважно, давит и муторно, слабость. Сегодня как раз идти на приём, неудачно получилось… Но главное в нашем деле не паниковать – и всё будет тип-топ.

День закончила никудышно. Приехала в поликлинику, а доктор сама на больничном, послали к терапевту, который на четвертом этаже. Поволновалась, на лестнице начался приступ, пришлось брать нитроглицерин, у кабинета терапевта – снова. Сидела около часа с приступом, на приёме начались выяснения, пришла завотделением и т.д., и т.д. Все разговоры велись – как будто меня близко нет. Кое-как добрались с мужем до дома.

15.10. Решила заставить себя погулять – и опять день нехороший. На улице всё-таки мне хуже, чем дома. Приходится часто останавливаться, делать дыхат. упражнения. М.б. холодный воздух? В общем, невесело, опять я отброшена назад, опять с нитроглицерином.

Что ж, я успела понять, что в моей истории легкого успеха ждать не приходится. Померила сегодня на лестнице пульс – 110 плюс давило за грудиной и в горле. Хоть не меняйся на первый этаж.
 
18.10. Давит с самого утра. Кстати, забываю написать о достижении последних 10-12 дней: заметно ослабло головокружение, бывает только временами, когда не хватает воздуха. Дыхат. упражнения хорошо снимают эти неприятности. Гулять не ходила. Возможно, перепад погоды. Во втором часу задавило так сильно, что пришлось принимать нитроглицерин, клеить тринитролонг. Давило весь день, отпустило где-то часам к 11 вечера.

20.10. Тяжёлый день. Приступ за приступом, муторность не постоянная – то накатит, то отпустит. Потом снова. Решила через силу погулять. Кое-как шла по улице и кое-как поднялась. После прогулки состояние ухудшилось, пульс вместо ускоренного сделался 40 ударов в минуту.

21.10. Наредкость хороший день, клещ сидел тихо. Сегодня с утра снег, м.б. поэтому было худо вчера. Гулять не ходила, болят почки.
23.10. День плохой. С утра давит и муторно. Во второй половине дня сильный приступ, муторность. Не гуляла. Последние дни по ночам печет во рту, горечь. Но это детали. Отметим плюсы за истекший период. Стала меньше реагировать на внешние раздражители. Если после больницы буквально каждый телефонный звонок провоцировал приступ, то теперь только те, которые связаны с волнениями. Полностью адаптировалась к домашним. Увереннее чувствую себя на улице. Среди минусов – по ночам появилось неприятное ощущение, что останавливается сердце.
30.10. Ночь прошла лучше, чем вчерашняя. Утром поехали в поликлинику на приём. ВПЕРВЫЕ ВЕРНУЛАСЬ БЕЗ ПРИСТУПА, КЛЕЩ СИДЕЛ ТИХО. День считаю неплохим, хотя во второй половине дня установилась некоторая муторность.

31.10. Сегодня провела эксперимент: решила подтереть лентяйкой пол. Плохо получается. Сразу давит за грудиной, установилась тупая боль. Вечером часа два было муторно. Не гуляла.

01.11. Боль из-за грудины распространилась на левую лопатку, болит вся левая часть. За грудиной не в середине, а ближе к сердцу. Всё-таки пошла погулять, прошла туда и обратно около трёх кварталов (всего). Боль ничем не снимается, глотаю всё подряд: сустак, нитроглицерин, но-шпу, платифиллин, анальгин. Утихает, но не проходит. "Скорую" не вызываю, т.к. они говорят, что приступы надо снимать самим.

02.11. Очень больно. Как говорится, ни охнуть ни вздохнуть – как будто нож сидит.
03.11. Утром встала – боли нет, какие-то едва ощутимые остатки под лопаткой. На улице снег и минус 14. Наверное, это всё-таки на погоду. Ничего себе, шуточки. Слабость, колени подгибаются, но хоть не болит – и на том спасибо. Гулять не хочется. Делаю самомассаж, задержки дыхания.

04.11. С утра слабость, слегка давит, но в общем состояние неплохое. Вообще, несмотря на приступы, я иду в лучшую сторону. Если сравнивать два соседних дня, то это незаметно. Но если сравнить с тем, что было месяц назад, - сдвиги очень большие, просто разительные. Ведь я говорила с трудом.

Продолжаю дыхательную гимнастику. С 13 сентября я похудела на 12 кг. Думаю, что это тоже помогает выздоровлению. Во второй половине дня слегка давило, сняла без нитратов. В общем, считаю день хорошим, хотя и не гуляла. Берегу силы на завтра – приём в поликлинике. Упражнялась на лестнице.

05.11. С утра слабость… Поехали в поликлинику. Нерадостно съездили: всё время был волнообразный приступ, исклеила 3 тринитролонга. Сильно поволновалась: предлагают инвалидность, вторую группу, нерабочую. И хотя подозрение, что я пока не смогу работать, у меня возникало не раз за всё это длительное (с 25 июня!) время, но всё равно разговор с врачами был для меня тяжёлым. Хоть и постаралась не подавать виду. Домой приехала совершенно разбитая.

06.11. Средний день. Не гуляла. Давило за грудиной.
09.11. Не гуляла. В груди тесно – как будто не хватает воздуха.
14.11. День тяжёлый. С утра ВТЭК, комиссия. Никак не могу справиться с собой. С одной стороны, довольно ясное понимание, что работать не смогу долго. С другой – невозможность допустить и мысли о том, что должна буду расстаться с работой. Неожиданно на комиссии предложили мне продление больничного листа на 4 месяца. Это срок более обнадёживающий, чем два месяца, - и всё-таки я не инвалид, а просто разболелась.

Опять начался приступ – внизу, в вестибюле. Кое-как на такси добрались домой. Здесь приступ усилился до размеров, уже почти забытых. Длился весь день, до вечера – то усиливался, то утихал. Дыхат. гимнастикой не отделалась.

16.11. Сегодня суббота, на улице солнечно. Очень хочется в лес. Наверное, поедем…
Ездили недалеко – по Московскому тракту, а потом зарулили на какую-то тихую дорожку. Лес – просто чудо! Муторность, которая возникла по дороге, вроде бы прошла. С наслаждением погуляла минут пятнадцать-двадцать. На обратном пути снова стало нехорошо. Вечер прошёл кисло, заряда бодрости не ощутила. В два часа ночи начался приступ, продолжался до шести утра. Не спала, боялась пошевелиться. Кроме сустака (дополнительного), нитролонга и пр. принимала но-шпу, платифиллин. Не нравится мне эта ночь тем, что снова появились мысли о смерти – это противное трусливое прислушивание к себе, которое так мучило меня в больнице и с которым, я была уверена, покончено. Смерти, собственно, я не боюсь, поскольку понимаю, что это переход в лучший мир, но жаль ближних.
С шести до восьми утра подремала. Утром встала невесело. Ещё и почки донимают.

17.11. Сегодня опять нет аппетита. Я заметила, что приступы связаны и с едой тоже. М.б., ночной приступ случился и от того, что поела позднее обычного. С отвращением выпила чуть меньше стакана кефира. За грудиной подавливает с утра, муторно, о прогулке даже не хочется думать. В 14 часов снова приступ – давило с перерывами до 18 часов. В 22 часа – снова. Когда же это кончится?

18.11. Вечером – сильный приступ: боль за грудиной, нож под левой лопаткой, трудно дышать, муторно. Снимала нитратами. Не гуляла. Неужели мне не видать больше моих передач?

19.11. Ночь прошла не очень спокойно: во сне чувствую сердце. Если на спине, то просыпаюсь, т.к. делается нехорошо. С утра не давит, но дискомфорт за грудиной ощущаю.
Очень меня спасают ВСЕ ВОЛЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ, которые совершаю по утрам. Просыпаюсь разбитая, и по мере этой своей разнообразной деятельности прихожу в состояние, при котром можно сказать: "Не так страшен чёрт, как его малюют".

1. Гимнастика дыхат. в постели.
2. Умывание, обтирание по пояс, контрастная вода на ступни.
3. Катание палки сводами ступней.
4. Упражнения по задержке дыхания.
5. Массаж активных точек.
6. Промывание носоглотки (если не иду на улицу; в противном случае – на ночь).

20.11. Перечитала свои записи – и устыдилась, особенно последней фразе за 18 число! Я буду делать передачи, буду! Никаких "неужели" быть не может. Плохо занимаюсь психотерапией – вот в чём дело. Перестала заниматься самовнушением, поэтому и начала снова хвататься за нитраты. Отныне они – только на крайний случай, на самый крайний. Я никогда не видела сосуды, но представляю их гладкими, никаких бляшек ни в каком устье аорты у меня нет! Нет! У меня хорошая аорта, шикарная! Просто я раскисла, поддалась болезни – вместо того, чтобы отмечать свои достижения в борьбе с ней. А между прочим, достижения есть. У меня, например, прекратились головокружения, совсем прекратились. Разве это не достижение? Я не знаю, какого они были происхождения, но удовольствия в них было мало. Сегодня гуляла, дошла до рынка. За грудиной давит, но кто сказал, что надо сразу хватать нитролонг? Не схватила – и ничего, дошла. И по лестнице поднялась. Больше веры в свои силы. Неужели Бог для того создал такой совершенный человеческий организм, чтобы кормить его нитратами! К чёрту эти костыли! Буду обходиться без них. И никаких гнетущих мыслей! У меня хорошая аорта и хорошие сосуды, здоровое, абсолютно здоровое сердце, которое просто запугали. Его хозяйка допустила, чтобы его запугали. Отчетливо понимать, что на восстановление нужно время! Не киснуть при приступах! Не оставлять завоеванного!

21.11. День прошёл хорошо. Приступы воспринимаю с небрежением: поменьше им внимания. У меня хорошие, неспазмированные сосуды. Хорошие, кровь по ним течёт легко и свободно, никакой бляшки ни в какой аорте нет!

Гуляла, сегодня ветер, к приступу на улице – ноль внимания! Все мысли на том, что идти – это счастье, снег – счастье… Никаких нитратов, только дыхание и вера в свои силы. Очень довольна, как прошёл день: хороший тонус, это главное.

22.11. На днях мне попала в руки книжка Гасилина "Стенокардия", и я наконец узнала, что значит четвертый функциональный класс и нестабильная стенокардия. Получается такой прогноз: год-два – и привет! Эта информация подхлестнула моё сопротивление с новой силой. Впервые в поликлинику поехала одна, без сопровождения. После приёма у Т.Ф. отправилась в кардиоцентр и предстала пред своим лечащим врачом и завотделением. И им доложила о своем решении совсем отказаться от нитратов. По-моему, они в ужасе. Они и при выписке говорили мне, что обманывать меня не хотят и хороших прогнозов обещать не могут. Тем не менее, прослушав меня тщательнейшим образом, сказали, что сердце моё НЕ СТАЛО ХУЖЕ, тоны по-прежнему выраженно глухие, но они такие и были, а ХУЖЕ НЕ СТАЛО. Разве этого мало? А Т.Ф. сказала, что лучше тоны! Вышла из к/центра и твердо решила идти через рощу пешком, хотя у входа в рощу мне стало опять страшно: вдруг не дойду, начался сильный приступ. И всё-таки я дошла, держа в руке нитроглицерин и так его и не приняв ни разу за всю дорогу. Все приливы приступа подавляла усилиями воли, самовнушением и дыхат. гимнастикой.

Словом, в смысле приступов день был урожайный, давило и вечером, но в смысле душевного состояния – очень хороший день!

23.11. По настроению день такой же. Главное – не давать себе расслабляться, не говорить ни с кем о болезни. Сегодня я обнаглела до того, что пошла с дочерью в ЦУМ, купили ей тряпку. И хотя в магазине испытание сложнее, чем в автобусе (душно, много народу), но я продержалась, внушая себе, что я – как все, я – не больна, сердце моё – здоровое, а душно мне – потому что всем душно. И наверняка всех давит от такой мельтешни. Прямо в магазине делала дыхат. гимнастику, потом на улице.

Вчерашняя ночь прошла без приступов, хотя и видела нехороший сон: будто барахтаюсь в мутной воде. Но потом выбралась. Вот я и барахтаюсь, и обязательно выберусь.

24.11. Сегодня не гуляла: по-видимому, великоватой оказалась нагрузка предыдущих двух дней. Настроение стараюсь поддерживать то же. Волнообразный приступ со второй половины дня.

25.11. С утра пошла гулять, но сегодня, видимо, для меня неподходящая погода, слишком холодно. Буквально через полквартала началась "временная трудность на пути к выздоровлению" – так с сегодняшнего дня я буду именовать приступы (по совету Юрия Власова). Прочитала в журнале "Аврора" №9, 10 его публикацию "Формула жизни – верить" (муж принёс). Потрясена! Человек с переломанным позвоночником вернул себя к жизни! И сердечно-сосудистая система была в отказе. Значит, я на правильном пути. Он пишет, что мысленно расправлял и прочищал руками свои сосуды. Мне до этого далеко, но кое-что я уже умею и могу.

Так вот: "временная трудность" началась на улице и продолжалась дома – то усиливаясь, то ослабевая. В конце концов в 14 часов 30 минут вынуждена была приклеить тринитролонг, приняла корватон… Приступ не проходил. До 19 часов (когда приступ начал стихать) я приняла и предприняла всё, что и раньше: сустак, нитроглицерин, тринитролонг, но-шпу, анальгин, валидол, валокордин. И вот только к 19 часам кое-как утихомирилось за грудиной. Но продолжают болеть ключицы, левая рука. Видимо, совсем без нитратов мне рано. Возвращаюсь к двум сустакам форте в день. На ночь снова приняла. Очень плохое настроение, ненавижу себя за поспешность. Надо было, очевидно, принимать хотя бы митте.

26.11. Давит плечи, и ночью разыгрался приступ поджелудочной, разболелись почки. Кладу на живот лёд – начинает давить за грудиной. Плохо прошла ночь. Прихожу к выводу, что в таких количествах нитраты и анальгин мне не идут решительно. Надо возвращаться к поддерживающим дозам сустака и стараться, чтобы не было таких тяжёлых приступов, как двадцать пятого.

27.11. Сегодня под прикрытием сустака погуляла, всё сошло благополучно, на улице тепло. Ещё прихожу к выводу, что при температуре ниже минус десяти мне на улице лучше не появляться, да ещё если ветер. Ночь прошла спокойно.

28.11. Гуляла. Не очень, правда, благополучно – сильный ветер. Два квартала вперёд прошла хорошо, потому что ветер в спину. А когда пошла назад – начались "временные трудности на пути к выздоровлению". Но всё равно рада, что погуляла, настроение бодрое.

29.11. С утра – "вр. трудности". Может быть, потому что снегопад, ломит зубы".

И уже другими чернилами: "Дневник вести больше не буду. Лучше пописывать что-нибудь поинтереснее".
Она "пописывала поинтереснее" ещё девять лет. Только рак сумел съесть её тело. Но не душу, не дух. Смертельная болезнь привела нас в Церковь. Иногда Господь даёт нам очень горькие лекарства. Мария приняла и эту чашу.

МОЛИТВА
ДАРУЙ МНЕ, Господи, помнить час кончины моей…

ДАРУЙ МНЕ, Господи, надежду на Твое милосердие, когда ужас наступающей смерти потрясет все существо мое…

ДАРУЙ, Господи, утешение Твое тем, коих я оставлю по себе в сиротстве и беспомощном состоянии…

Когда бедное сердце мое, при последних ударах, будет изнывать и томиться смертными муками, Господи, ПОМИЛУЙ МЕНЯ!

Когда частое биение сердца будет ускорять исход души моей из тела: ПОМИЛУЙ МЕНЯ!

Когда смертная бледность лица и хладеющее тело мое поразит страхом ближних: ПОМИЛУЙ МЕНЯ!

Когда холодный смертный пот оросит лицо мое, а душа с болезненным страданием будет отделяться от тела: ПОМИЛУЙ МЕНЯ!
 
Когда душа моя предстанет лицу Твоему, Боже, в ожидании приговора: ПОМИЛУЙ МЕНЯ!

Когда тело мое, оставленное душою, станет добычею червей и тления, кость отделится от кости и весь состав телесный превратится в прах: ГОСПОДИ, ПОМИЛУЙ МЕНЯ!

ТЕБЕ ПРЕДАЮ последний свой час, последний мой вздох, последний удар сердца моего, последний миг земного бытия.

ТЕБЕ ПРЕДАЮ вечную участь мою. Не отринь меня от лица Твоего, но помилуй и спаси меня… Аминь.
……………………………..

ПИСЬМА
"Машенька, женушка, здравствуй! Это просто такая записочка. Как мы поживаем, расскажет Юлька. Позавчера был на площади, Тепловцы и др. пели песни военных лет. Впечатление, конечно, большое – но как воспоминание о детстве. День Победы… Очень было жаль, что не имеем права вот так же на площади петь русские песни.

Вчера был в ДК Уралмаша – там пели мужики и бабы, приглашенные, кажется, из села Щелкун (Челябинская область). Показали фрагмент свадьбы: причет на фоне хора. Может быть, так я буду плакать на похоронах матери, и то вряд ли – что-то со мной случилось совершенно неожиданное. Я шёл поаплодировать – и только. А тут увидел смерть великого народа. Это ужасно. Я даже представить не мог себе, что такое со мной может сотворить обыкновенный свадебный фрагмент. Это было предельно НАСТОЯЩЕЕ, мне в жизни больше никогда не пережить такого. До сих пор – как вспомню – губы дрожат. Вот ЭТО надо в фильм о Гаврилыче. Какой там тебе Покровский… Но ты оказалась очень права – надо идти через "профессионалов" – вот к этому. Там не было ряженых – были люди, среди которых прошли мои детские годы до армии – мужики и бабы из сёл и рабочих посёлков. В общем-то, ты знаешь, я и сам такой же, ты часто это обнаруживаешь по моему "фольклору" и т.д. Это моя кровь (сейчас заплачу).

Выступала перед этим женщина из консерватории и сказала, что в шестидесятых годах был сделан фильм – сняли свадьбу, как её помнили старожилы. Но фильм не увидел никто. Наверное, он где-то в Челябинске.
Целую тебя крепко, твой Борис". Это май 86-го.

"Боренька, мой родной, здравствуй! Вот видишь, какая у тебя не всегда дура жена! А помнишь, как ты говорил мне, когда я тебя звала к бабкам: "Мне это не надо". Я это не в порядке упрёка, а в том смысле, что жену всё-таки иногда тоже слушать надо.
Боря, ты не должен впадать в отчаяние, хотя я сама здесь периодически вою. Прямо под моим окном колодец. То баба Физа скребётся с вёдрами, то Валя (рядом соседка)… Говорят, село было здесь могучее, очень зажиточное, дворы все капитальные, крытые подворья, все дома капитальные, на воротах резьба… Физа говорит, что она ещё застала праздники. Была молоденькая – помнит.

Боря, если мы сейчас начнём раскисать – это будет неправильно. Володя Теплов с женой ДВА года назад родили Ваню. Не на смерть они его родили, а на жизнь. И за нами дети… Пожалуйста не кисни. (Володя в конце 90-х стал священником.)

Боря, что думают киевляне дальше? Если кого-то интересует моё мнение – мне кажется, надо срочно всем перебираться сюда, что же там Галя с Наташей (и мужчины) будут облучаться! Юля говорит, что обменяться с Киевом теперь невозможно, никто туда не поедет – ну и пусть, проживём как-нибудь, в тесноте – да не в обиде.

Как они собираются проводить лето? М.б., им здесь обосноваться, в Головырино? У нашей сватьи (Нины Ивановны) есть на примете дом на две половины, хозяйка одна. С Ниной Ивановной мы очень сдружились, она чудесная женщина, очень простая, бесхитростная. Сказать, что она мне помогает – не то слово. Мне всё время приходится быть начеку, чтобы хоть в чём-то успеть ей помочь. Ходит за нами, как нянька, – просто неудобно. Слава Богу, чувствую себя вполне, третий день не давит.

Сидю, пишу тебе, а в окне три рожицы – Олина, Димина, Юлина. Оля здесь освоила боевой клич: "Ха-ха-а-а!" Это выражает полный восторг, законченный, когда дальше уже некуда. Я не ленюсь, всё время с ней гуляю 3-4 раза в день. Ну, всё, Боречка, прощаюсь.
Боренька, как мне тяжело, всё время болит душа. Не сердце – это уж ладно, как-то вроде и свыклась – а вот душа у меня болит, понимаешь ли ты… Хотя чего я спрашиваю, понимаешь, наверное. Вот когда умерла мать – тоже душа болела, и ты мне мешал плакать, хотел как лучше. И сейчас болит душа, кровью обливается в сто раз ещё хуже, чем когда умерла мать. Не знаю, как и выдюжу. Спасают Олька и Димка. Они требуют заботы, отвлекают от тяжёлых дум. Ночами сплю плохо, сон нарушился, раза по два ночью пью настой валерьянки и пустырника. Ты, видимо, тоже плохо спишь – и мне передаётся.

Сон надо восстанавливать, без отдыха нельзя, не хватит надолго. Пей травку. Я напишу Юле, чтобы тебе заварила, а ты пей, особенно на ночь, горячую. Ну, до пятнадцатого. Обнимаю тебя очень крепко, твоя Маша".

"Здравствуй, Боря! Сегодня уже другой день. Такое солнышко! Посмотрела за окно – прямо в нос мне две задницы, большая (Юлина) и маленькая (Олина). Как курицы чего-то выклёвывают из-под снега. Рядом Дима на своём велике. Дорога растаяла, всё течёт, опять видно травку. Жизнь прекрасна и удивительна. Ты там в нашем каменном мешке ищи себе отдушины. Иди на работу пораньше, медленно, останавливайся, смотри на веточки, на травочку. Вот зря увезли от тебя Чапа, он хоть выгуливал тебя два раза в день. М.б., послать тебе его обратно? Я дала Юле команду, чтобы по вечерам выгуливать тебя. Попробуй протестовать! Поссоримся! Юля мне доложит, слушался ты её или нет. Сегодня Н.И. привезёт от тебя весточку, я просила её позвонить тебе.

Борька, ну почему я тебе говорю, а ты (вот сразу же) ничего не отвечаешь? Я читаю сейчас сборники, которые прислала Мария Михайловна из Киева. С ума можно сойти, читаючи. А загадки какие смешные… Что такое: "Кривая собака в печку заглядывает"? Ответ пришли с Антошей. А пословицы! Боря, позвони Люде Коршик, пусть возьмёт у Жоры Негашева рулон с кочневскими бабами и держит у себя. Как там с "Репортёром"?

Ну, ладно. Были бы кости, а на костях мясо будет… Берёза не угроза: где она стоит, там и шумит… Богу молися, а сам не плошися (мать говорила: "На Бога надейся, а сам не плошай")… Был со всем да стал ни с чем (это нам ещё рано, а?)… В одном дереве икона и лопата… Выдумав слово, говори… Где тонко, там и рвётся… Дураков не сеют, не жнут, сами родятся… Един гонит сто, а два тьму… Понял?

Ну, ладно, Боречка, так можно ведь целый сборник переписать. Вот последняя: два свояка, а между ними пёстрая собака… Ну пока, всё. Твоя Маша.

А вот прошли три барана (стриженые), и куры ходят. Здесь ещё куры есть. Всё. Дима требует ручку – рисовать.
Десятого мая идите к Теплову в ДК на праздник. Лучше туда, чем сюда! Лену возьми!"

Очень много грустного в наших письмах. Чего бы ни то весёлого добавить? Вот, например, моё заявление, которое сохранила Мария:
"Директору квартиры №5
Степановой М.К.
от ученика 5 "Б" класса
Степанова Б.И.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Манюнька, может хватит? Предлагаю перемирие, с чем и посылаю парлументора. К сему Б. Степанов (подпись)".

К сожалению, там нету даты – на этом клочке бумаги. Конец восьмидесятых? Я там изобразил себя (вместо печати) уже с бородой… по крайней мере до 88-го ходил с усами... В роли парламентёра выступила, конечно, Юля.

Мария тогда немножко подняла голову над водой – после тяжкой болезни, когда её отправили на инвалидность. Из-за стенокардии… По моим представлениям, современные врачи называют стенокардией гипертонию, когда аппарат уже почему-то не показывает повышенное давление. И когда "нижний" показатель зашкаливает за 120. Не знаю, почему аппарат не показывает… Что-нибудь с сосудами? Меня медсестра научила измерять давление с помощью нитки, линейки и золотого кольца.

Хотя и в официально принятой инструкции рекомендуется измерять давление (тонометром) трижды, чтобы выяснить истинные показатели… Но инструкции мы, как водится, не соблюдаем.
Мы ещё не знали, что надо помогать себе молитвой.

Недавно супруга племянника моего Димитрия спросила меня по телефону: есть ли в городе храм во имя Пресвятой Троицы? Доченька Галя увидела сон, в котором она просила Бога подарить ей ХРАБРОСТЬ, и Он отправил её к иконе Троицы. В наш кафедральный собор, недавно возвращенный Русской Православной Церкви. Там был когда-то дом культуры, и в его огромном вестибюле стоял гроб с телом моей Марии. Как раз напротив нынешнего алтаря. Гражданская панихида… Она сама хотела, чтобы гражданская панихида была именно там (но всё равно пришёл священник, слава Богу). Мы приехали туда вместе с Марией в кузове грузовика, покрытого тентом. А потом отправились с нею в храм во имя святого Крестителя и Предтечи Иоанна.
В наш храм…
Теперь над телом её каждый день колокольный звон.

КАТЕРИНА
А теперь – перемещение в прошлое… Не очень далёкое, правда… С Эппле нас познакомила Катя М., фоторепортер… фотокорреспондент? Фотохудожник. Катерина увидела Эппле через объектив фотоаппарата, сделала его портрет. Она жила с сыном Илюшей на втором этаже старого дома за главным почтамтом. Сейчас там какое-то учреждение. Со двора вверх вела длинная прямая лестница, вдоль которой одно время лежал большой железный шпиль с коваными финтифлюшками. Его подобрала Катерина, когда случился пожар в доме на углу улиц Радищева и 8 марта. Такой старый зеленый дом. Попросила какого-то мужичка за пятерку увезти к себе домой. Потом мы отправили этот шпиль в музей к Гаврилычу, в Нижнюю Раскуиху.

Не знаю, живы ли они сейчас. Катю выселили из ее гнезда на Сиреневый бульвар. Это район ЖБИ, завода железобетонных изделий. Она пришла в ужас от железобетонных домов, которые серыми гладкими стенами уходили вверх и закрывали небо. Скоро она сбежала в Ригу, поменявши свою двухкомнатную квартиру на комнату в коммуналке.

В конце 70-х (в 1979-м?) Маша сдала в тележурнал «Художник» свой «Размытый сюжет»:
«Итак, действующие лица: телефон, магнитофон «Репортер», фотографии и голоса за кадром. Телефона в нашей дружбе очень много, он наш главный связной, он нас и познакомил три года назад. Он же и сообщил бесстрастным диспетчерским голосом номер поезда, который увез нас в первую творческую командировку. Он же и отклонил мрачноватым Катиным голосом мою просьбу об этом сюжете:

— Меня Алла записывала на магнитофон. И там какие-то приборы, лампочки мигают и такое ощущение, что тебе сейчас будут операцию делать, честное слово. И говорят: это не больно…
Корр.: Мы — Телефон, "Репортер" и я — вели себя как последние шантажисты: «Как вот ты сразу человека определяешь… Что это тот, кого ты будешь снимать и кого ты хочешь снимать?»

— Я не знаю, Маша… Вот у меня почти всегда возникают какие-то чувства… Ну, как бы это сказать… Мысли — потом, а сначала чувства прямо физические. Или, скажем, отвращение, или тут же прямо влюбляюсь. В одну секунду.

В кадре — Катины фотографии. И песня, которую поет Елена Камбурова:
Кто-нибудь утром проснётся сегодня, и ахнет,
и удивится – как близко черемухой пахнет,
пахнет влюбленностью, пахнет любовным признаньем,
Жизнь впереди – как еще нераскрытая книга.
Кто-нибудь утром проснется сегодня, и ахнет,
и удивится – как быстро черемуха чахнет,
сохнет под окнами деревце, вьюгою пахнет,
пахнет снегами, морозом, зимой, холодами.
Кто-нибудь утром сегодня совсем не проснётся,
кто-нибудь тихо губами к губам прикоснется
и задохнется – как пахнет бинтами и йодом,
и стеарином, и свежей доскою сосновой.
В утреннем воздухе пахнет бинтами и йодом,
и стеарином, и свежей доскою сосновой,
пахнет снегами, морозом, зимой, холодами
и – ничего не поделать — черемухой пахнет.
Пахнет черемухой в утреннем воздухе раннем.
Пахнет влюбленностью, первым любовным
признаньем.
Что бы там ни было с нами, но снова и снова
Пахнет черемухой — и ничего не поделать!

(Я тогда не понимал, что… может быть… отчасти… эта песня — про меня и Марию. Нет, не понимал… Потому что «жизнь впереди, как еще нераскрытая книга». Русские пейзажи Левитана и стихи Левитанского. Он воевал на великой войне. Есть евреи, которые любят Россию. Я надеюсь, что именно эти никогда не плевали ей в лицо… И Христу. К сожалению, про Левитанского ничего не знаю… Кроме разве:

Стоял полумрак,
горели свечи…
Начало артподготовки
было назначено на 6.00.
…А в левом приделе,
у входа,
на чёрном огромном кресте
печально и кротко светились
глаза Иисуса
и проступали
темные пятна крови…

Какая уж там черемуха — в Палестине? Черемуха цветет в мае — к холодам. Они любят Россию? Несмотря на то, что кто-то приказал любить только Израиль. Но ведь сердцу не прикажешь? Нет, не прикажешь. Любовь и свобода всегда вместе. Да? И ничего не поделать… Только вот их маловато. Маловато… Впрочем, хороших людей всегда маловато. Или я не прав? Но всё это в скобках…

P.S. Недавно прочёл у О. Платонова: к сожалению, Левитанский и Окуджава подписали "расстрельное" письмо Ельцину в 1993 году. Так что мы оказались по разные стороны баррикад. Какие-то у них там корпоративные интересы…)

Катя: — Такого-то впечатления у меня не было в жизни много лет. То есть я даже думала, что я-то на такие потрясения уже и неспособна. Я столько перевидела всего — и вроде меня ничем не удивишь… Конечно, я с таким жутким потрясением не могла справиться. И этим, наверное, объясняется, что я сделать ничего не смогла.

— То есть, Катя, ты считаешь, что снимка Лены ты еще не сделала?
— Точно, не сделала. Не сделала! Я так только… Обидно же конечно, что не сделала. Мне казалось, что после ее отъезда в груди образовался вакуум… И там свистит ветер… Ведь она-то говорит действительно о самом важном. О чем мы, в общем-то, забыли. О том, что нужно быть добрым… Язык ее предельно ясен и прост. Она говорит простые и ясные слова о том, чтобы … чтобы мы просто были добрее, внимательнее друг к другу. Чтобы не забывали: рядом такие же люди живут… Мучаются и страдают от того же, от чего ты сам страдаешь.

Когда я чувствую, что я вот сейчас сделаю настоящий кадр, я настолько уже себя отождествляю с этим человеком… Ну, это происходит помимо моей воли, совершенно… Я в этого человека как бы опрокидываюсь.

Вот в Алапаевске «опрокинулась» в Христину Денисовну и Степана Гавриловича. Кстати, и Лена Камбурова их любит… Эти люди… они одной породы… оба они совершенно чистые и светлые… Из-за них и сам Алапаевск кажется удивительным городом. И в молодых лицах там видно что-то такое, что идет из глубины веков. Это настоящие русские лица. Наверное, только благодаря Степану Гавриловичу и Христине вдруг тоже у меня зрение очистилось, и я вдруг стала видеть эти молодые лица…

Изредка у меня получаются кадры, как формулы. Они простые, но простота эта дорого дается. Конечно, гораздо проще наворотить в кадре всего… всякой шелухи… В шелуху-то, в общем, удобно замаскироваться. Причем, если владеешь техникой, да если есть оптика — столько можно шелухи наворотить…

— Она, наверное, соблазнительна?
— Ой, это очень увлекает. Я эту стадию тоже прошла. Когда по сути дела нечего снимать, в эту шелуху очень удобно замаскироваться. Красиво же… Но самые лучшие кадры — это когда они до предела очищены… Как человеческое сердце.

Потом в кадре опять фотографии и песня:
Дом при дороге — он во мне самой,
В открытом настежь сердце, грустно в нем…
За эти годы в нем перебывало
Необычайных странников немало.
Но чаще пустовал он — день за днем…
И видел он в улыбках жизни и в её блужданьях
Все тот же бесконечный сон.
О легких встречах и скорых расставаньях,
О скорых расставаньях…

Катерина уехала в Ригу и там потерялась. Точнее, они с Марией заочно поругались в 86-м году — на почве сионизма. Тогда у нас "крыши поехали"… Тогда на нас обрушили эту проблему… Проблему иноземного владычества… "Жидовского ига"… Кто обрушил? Не знаю… может, Моссад… КГБ? ГРУ? МВД? ЦРУ? По рукам ходила "Десионизация" Емельянова, где было выдано, в частности, предписание считать христианство идеологической диверсией. Конечно, там торчали и уши кагэбэшного генерала Гопкова, впоследствии верного лакея господина Бусинского, вполне легально возглавлявшего какой-то сионистский конгресс. Или Бусинский был лакеем Гопкова? Там у них чёрт ногу сломает…
Правда, у меня все-таки хватило ума послать это произведение подальше… Ну, куда обычно посылают. Смешнее (и подлее) не придумаешь — почти совсем отождествить христианство и сионизм.

Первое время Катя писала письма. Их сохранила Маша, завязала в косыночку. Как бы завязать в косыночку все наши старые привязанности, уберечь их от холодного ветра… Да…

«15.06.83г. Здравствуй Маша! Очень бы хотелось тебе позвонить и услышать твой захлебывающийся голос, но он и так слышится за строчками твоего письма. Иногда я не выдерживаю и звоню кому-нибудь. Но мы живем по-прежнему крайне скудно, тянемся, платить за разговоры — значит Илье недоесть. Приходится терпеть.
Жаль, конечно, Антона. Он уж очень еще маленький для семейной жизни, так сам похож на ребенка, только длинный. Только бы Антон с горя не бросился на другую сразу. А если и бросится, то не надо жениться, еще успеет. Как-то он сейчас думает о нашем брате? Только бы не делал обобщений на основании своего небольшого опыта. Сейчас для него важный момент — пусть научится людей различать, где кто.

Мне же ты спокойно можешь писать в любом состоянии. Напишешь — легче будет хоть немного. Я не совсем поняла, на «куда» тебя перевели, что за «стереовещание». Рано или поздно тебя бы все равно приструнили, надо еще удивляться, как тебя долго терпели. Передач ты сделала так много, что ПОКА можешь не делать и передохнуть. Ты же говорила, что тебя как-то заело, и ты — в тупике. Так что надо спокойно это принять и дождаться Кашина. Именно тогда, когда тебе не дают делать то, что ты хочешь, в тебе может появиться что-то новое. Может — то, о чем ты сейчас не знаешь, потому что беспрерывно «функционировала», как ты говоришь, растрачивая колоссальную энергию. Не зря ты каждый раз разваливалась физически после своих передач. Если у тебя будут моменты покоя и тишины, что очень важно, — и одиночества, а не «общения», в котором часто себя растрачиваешь впустую, то в тебе возникнет другое. Это «другое» — самое важное. И это истинно религиозное чувство. Я думаю, ты скоро будешь на пороге этого, и чем дольше тебе не дадут делать — тем лучше. Дай себе отдых, ты столько лет жила в постоянном напряжении. И вот такая большая Маша, а все время рассыпаешься.

Конечно, ты привыкла к деятельности. Поэтому можешь, не давая себе отдыха, начать, скажем, книгу. Но если ты примешься за это сразу, то опять станешь так же рассыпаться на части… А ведь лучше жить дольше и сделать больше. Какую вы с Борей книгу написали? Об Алапаевске?

Б.А.Дижур и ее семейство говорит о тебе, как о «благородном борце». Их в Свердловске, разумеется, предали «анафеме», особенно в книжном издательстве, так что ее имя там лучше не упоминать в связи с твоей книжкой. Трусоваты они там все, может быть — лучше в Москву? Сейчас, говорят, по всей России много стало пишущих людей, просто людей, а не писателей и журналистов, кого писание — кормит. Я тоже, сидя на ЖБИ одна, год назад от одиночества начала писать — так, для себя. Сейчас же сил не хватает, пишу только письма. Есть еще много чего тебе сказать, что было бы и для тебя важным, но боюсь скомкать.

Последнее время загибалась со спиной по-страшному, месяц совсем не спала от боли, но ходить по врачам для меня — большая роскошь. К сожалению, здешний климат нам явно не подходит, здесь обострились все мои болячки. Все атмосферные явления здесь более мощные — море потому что и влажность большая. Кости болят и все прочее. Но я думаю, что более трех лет едва ли мы здесь пробудем по многим причинам. За это время я очень надеюсь научиться у этого славного народа как можно большему. А у них можно многому научиться. У них ничего почти «видимо» не исчезло, и для нас, привыкших к ЖБИ и прочей безалаберности, здесь чудеса на каждом шагу и во всем. У русских — или подвижник Степан Гаврилович, или горький пьяница, нас кидает в крайности. Здесь же крошечный народец — всего полтора миллиона — сохранил многовековую культуру во всем, что ни тронь. Что бы они ни делали — все делают как художники. Каждый клочок земли покрыт цветами, а земля — морской песок, самой земли и нету. И если здесь что изуродовано, то прежде всего пришельцами, которых они терпят. Сюда, на готовое, многие приезжают за «хорошей жизнью», за благами материальными прежде всего.

Русские, которые здесь, — прежде всего рвачи, да еще украинцев полно того же сорта, да «черных» и т.д. Полно у них, Маша, своих проблем, я здесь более трех лет от одного стыда не вытерплю. Но в Свердловск не вернусь, даже если он и станет, по прогнозам, центром духовной жизни. Я там чуть с ума не сошла, и более просто физически не могу смотреть на изуродованную землю — могу всерьез заболеть. Шкуру я потеряла в свердловской жизни, и Илья у меня совсем ободранный, дай Бог зализать раны. Будем смотреть на цветы и зеленую траву и море. Пусть не свое, да земля-то одна. Да и не нужны мы там никому оба. Лучше быть ненужными среди чужих, чем среди своих. К нам здесь все очень хорошо относятся, с кем мы сталкиваемся непосредственно, ну и спасибо им за это. Ну, а я им своими фотографиями постараюсь показать, что среди русских остались еще люди — вот и будет мостик. Жаль, нет нужной бумаги, здесь фотографов тьма и купить невозможно. Я до сих пор не напечатала свердловские фотографии последнего года. Хотела бы их тебе показать. Это как переход на другую ступень после того черного, что ты видела. Написала в Москву — может, мне купят. Пиши».

Мы тогда написали с Марией книжку «Реставрация памяти». Речь там о Степане Гавриловиче, который воздвиг музей в Раскуихе. Об основных формах мышления… О русском мышлении… О нашей духовной погибели. О том, что русские не сдаются. Несмотря ни на что. Даже со связанными руками. Про эту книжку как раз и спрашивала Катя. Я ее начал в деревне, в конце отпуска, в сентябре 1982 года, на исходе брежневской эры. Но основные труды пришлись на зиму-весну 83-го, уже при Андропове. Политические горизонты в стране были туманными, комитет госбезопасности стал по-дурацки ловить бездельников днем по кинотеатрам. Как будто было бы лучше им всем сосредоточиться на рабочих местах. Например, в многочисленных институтах, где можно было просто сидеть и пить чай.

Про Андропова недавно прочёл у Леонида Ивановича Бородина: "Когда Андропов возглавил КГБ, то уже через год о нём говорили как о марксистском догматике, склонном к антирусским и антицерковным настроениям. Считалось, что именно с его благословения большой нынешний демократ А.Н.Яковлев выступил в начале 1970-х в "Литературке" с погромной антирусской и антиправославной статьёй-инструкцией, и его же, Яковлева, Андропов сделал козлом отпущения, срочно сплавив на посольскую работу, когда "ропот" по поводу статьи дошёл до ушей Брежнева.
…Сегодня для меня определенно ясно, что именно Ю.Андропов – сознательно или нет, этого уже не узнать – продвинул прозападнический интеллектуальный слой на перспективные позиции, что известным образом сказалось на характере так называемой перестройки. Достаточно глянуть да послушать его, Андропова, бывшую "команду" – Арбатов, Бурлацкий, Бовин и прочие. Коммунисты? Антикоммунисты? Да ничего подобного. Образцовая команда циников. Циники даже не прагматики, и если они у подножия власти – приговор социальной системе.

…Жреческо-инквизиторское сословие к тому времени достигло стадии самовоспроизводства, практически – совершенства, если под совершенством в данном случае понимать пределы возможностей. Страна находилась под абсолютным контролем. Если ещё точнее – в стране контролировалось всё, заслуживающее контроля" (Леонид Бородин. Без выбора). Что ж, тут такая смешная история: когда контролируешь всё – на деле не контролируешь ничего. Если заводской трубе не позволить качаться из стороны в сторону – она тут же рухнет.
Нам говорили — вашу книжку надо передать за границу. Здесь, мол, всё равно никогда никто не напечатает. Как будто Европа заинтересована в реставрации русской памяти… Она заинтересована, скорее, в обратном.

Но вернусь к Катерине:
«Получила твое письмо сегодня. У нас с тобой по-прежнему сохраняется телепатическая связь — шла я мимо почтового ящика, вижу: там что-то есть (а открыть не могу по причине потери всей связки ключей) — и подумала, что бы тебе такое послать съедобное, чтоб не испортилось в дороге (посылки сейчас идут недели по две). А потом соседка открыла — и твое письмо.
Напрасно ты думаешь, что я уехала и всё забыла, память у меня не отшибло. Мне бы тоже так хотелось сейчас Лену послушать. О ней тоже часто думаю, и хотелось бы написать, да что-то я стала в письмах такой многословной — наверное, от одиночества. А не писала я, потому что ничего пока определенного у меня нет, вишу я в воздухе. Пока очень тяжко, и много сил ушло на сам переезд. Спим на полу на матрасах, сижу на чемодане, с соседями жить очень беспокойно, я очень устаю от всего. Кроме того, мы уже тут отболели гриппом, потом болели все суставы, еле ноги волочила, сейчас болят почки и т.д. Пришлось также изрядно с Ильей походить по врачам, прежде чем устроиться в школу. У меня до сих пор нет работы для «куска хлеба» — как и в Свердловске.
Скучаю очень обо всем и обо всех оставленных, здесь у меня таких друзей не будет. Но они будут ко мне приезжать. О Степане Гавриловиче тоже думала здесь. Когда очухаюсь, буду ему книги посылать.

Боюсь пока делать скоропалительные выводы, но мне кажется — здесь русские живут сами по себе, а латыши — изолированно от них, встрять русскому к ним очень трудно. Хотя латыш Б. ко мне относится хорошо, он меня пустил к себе в фотолабораторию, она через дом от меня. Я там печатаю свое и ему помогаю. Между делом учусь у него потихоньку, ведь я многого не знаю даже в ремесле своем. Он много ездит по белу свету со своими выставками.

Меня сразу почти приняли в фотостудию «Рига». За это время, Маша, я столько здесь видела фотографий, что боюсь уже видеть больше. В зале студии все время висит какая-то выставка, вот сейчас из Испании.

Из того, что видела, пока сделала такой вывод: в мире хороших фотографов много, нет им числа, но настоящих, больших, великих — считанные единицы. Все снимают красиво, все — технично, многие— многозначительно… и т.д. Фотографов в Риге ужасающее количество, по этой причине мне трудно найти работу. В газетах отличная печать, газет много, но в большинстве латышские, надо знать язык. В «Советской молодежи" мне предложили печататься внештатно, а там видно будет. Видимо, в лучшем случае — договор. Пока не состоялась моя выставка, видимо, мне будет тяжко. А когда она будет, тогда станет ясно, смогу ли я тут врасти.

Из того, что видела здесь (фото), — чувствую, что сильно от них отличаюсь. Ты написала «у вас в Риге» — с подчеркиваньем. Я еще не чувствую, что я «у нас в Риге», и не знаю, почувствую ли когда-нибудь. Я все еще говорю «у нас в Свердловске», здесь я в гостях и надо терпеть. Это их земля — и очень маленькая.
Здесь удивительной красоты деревья. Видели дубы… Кроны у деревьев такие «вечные», даже кустики стоят без единой поломанной веточки, и это поражает. Видели море, но было так холодно, не вытерпели этого ветра. У берега плавали лебеди, чайки, утки. Кругом много красоты, и когда одиноко слишком, можно отвлечься на улице — просто гуляя. Такого надрывного, ЖэБэёвского (ЖБИ — завод железобетонных изделий. — Б.) пейзажа пока здесь не видела. Боря мою фигуру изобразил верно — я все еще измучена и надорвана, и жрать хочется. Пиши, Маша, но не зови обратно. Когда-нибудь увидимся. Катя.

Вот, Маша, уже хотела запечатать, да опять пишу — может, потому, что поговорить не с кем, барьер языка и прочее…… Ты не видела моих последних свердловских кадров, не было бумаги, поэтому не печатала. После «Сталкера» Тарковского я не перестаю думать о встрече с ним. Я бы хотела быть фотографом на его фильмах. После того, что я здесь увидела (в фотографии), еще более почувствовала, что делаю О ДРУГОМ. О том же, о чем он в фильмах. Для них это чужое, и, наверное, я не врасту здесь. Они очень броско, эффектно снимают, мои же последние снимки совсем неброские и очень «тихие», если так можно сказать.
Привет Боре, пусть читает мои письма, если хочет».

«Здравствуй, Маша! Недавно получила перевод — сорок рублей со Свердловского телевидения. Это, наверное, ты постаралась, спасибо. Я заплатила ими за квартиру с начала нашего тут проживания. У нас очень туго, но идет вроде к лучшему, меня наконец взяли в газету, но на договор. Я пока очень устаю от всего, болеем часто.. Сейчас здесь всё в цвету, необыкновенно красиво. Когда вы отчаливаете в Кашино, а то буду писать напрасно? Привет Борису».

«Здравствуй, Маша! Последние дни часто тебя вспоминаю и хочется очень позвонить, но терплю (платить — нечем). Как-то ты поживаешь? Что делаешь? Поздр. с днем печати и радио, отметило ли тебя начальство к этим датам за героическую работу? О тебе тут рассказываю при случае. Здесь таких журналистов не встречала. Впрочем, здесь все другое. Чем дальше, тем больше узнаю и принять не могу. Чувствую себя по-прежнему лишним и неудобным человеком, только теперь по-другому. И стены здесь двойные. Что делать — не знаю. Живем страшно трудно во всех смыслах. Выставка была назначена на 25 мая, в эти дни решится окончательно. Но я себя чувствую худо и физически, и морально. И едва ли вытяну даже при благоприятном исходе.

Новые мои кадры еще страшней получаются, несмотря на окружающий внешне красивый мир. Илья заканчивает восьмой класс, скоро экзамены. Назад не хочет. Меня перерос на голову (ростом), говорит басом.
Маша, не молчи. Привет Боре, твоим детям. К.».

«Вчера тебе звонила, хоть эти тел. разговоры нам не под силу. Живем одним днем, почти никогда не знаем, что будем есть завтра — «будет день, будет пища». Положение мое до крайности неопределенное, живем в вечной тревоге.

На выставку нет сил — ни физических, ни моральных. Хотя она и была запланирована на 25 мая, я сама не иду в студию и для каталога ничего не сделала. Мне хочется сделать вторую половину выставки не так, как ты видела. Не как первую, а как другую, высокую ступень. Поток не темный, но — прозрачный. Иногда и получаются такие кадры, но чаще — новое еще чернее старого. Это связано с нашей жизнью. Здесь мы всего насмотрелись, чего и не предполагали. Едва хватает сил все переварить.

Об Илье — он почти не снимает, но много рисует. Снимать ему трудно из-за зрения, падает и падает. Рисунки трагические — все более и более. Здесь, Маша, 15000 (!) художников и общий уровень очень высок. Но мы смотрим, смотрим, а принять — трудно. А Илья еще больше, чем я, отталкивает это, хотя внешнюю культуру впитывает.

Этот маленький народ максимально реализует себя, несмотря на несвободу. Лично Б. ко мне хорош, но это дела не меняет. Едва ли мне стоит здесь высовываться ради приобретения имени, как мне Б. говорит: чтоб была жизнь легче (материально). Наши проблемы им чужды и не нужны, у них хватает своих. Думаю, что надо научиться у них лучшему, и какой-то срок терпеть все муки. Хотя сил ужасно мало. В квартире у нас сущий ад с соседями. Одна соседка очень хорошая, но не ввязывается ни во что, старается почти не бывать дома. А две другие семейки не дают покоя, пьют, дерутся (до топоров), часто бывает опасно выйти. Русские, с которыми мы здесь сталкиваемся, не всегда приятны, а по ним судят о русских. При личных контактах латыши к нам относятся хорошо, но дистанция все время существует. 2 мая гуляли мы с Ильей, и нас старый латыш обозвал «азиатскими рожами». Ненависть скрытая и сильная.

Я теперь делаю попытки вылезти из общей квартиры, снова обмен делать, но это дико трудно, никто не хочет в общую, нужны большие деньги. Прежде чем уехать отсюда, скажем в Подмосковье, надо иметь отдельную квартиру, тогда обмен почти равноценный. Обратно в Свердловск — кому я там нужна? Опять «Вечерка»? Да еще в одном здании с бывшим мужем? И Илья категорически не хочет. Зажат он по-прежнему очень сильно, но хоть в школу ходит без страха, как на ЖБИ. За этот год ему пришлось проучиться с пятого по восьмой класс, ведь он с пятого класса почти не ходил в школу, а каждое утро просыпался от боли, рвоты и т.д. Сейчас в классе учится лучше всех и всем подсказывает. Друзей по-прежнему нет у него, одичал он на ЖБИ, людей вообще боится. В этом году ему будет уже 16 лет. Ради него надо терпеть и двигаться. Куда и к кому — я знаю, но — как? И это «как» меня страшит, времени у нас мало. Единственное, что меня держит — вера в Бога, что Он нас не оставит и приведет. Но муки еще предчувствую много. Если б сил было побольше…
Пиши. Привет Боре и твоим детям. К.»

«Здравствуй, Маша! Получила и перевод, и письмо. Спасибо за все. Странно, что в письме ты ни слова не сказала, как, что и куда удалось пристроить из моих негативов. В краеведч. музей? Я надеюсь, что это не твои личные деньги, да? Нам это очень кстати — завтра на эти деньги мы едем в Москву по важным для Ильи делам. Как-то съездим? Приедем — напишу. Возможно, нам снова надо будет переезжать — в Москву или Подмосковье (смотря как пройдет встреча в Москве, пока ничего не знаю).

Илья страшно нервный, «неконтактный», все еще как ободранный, хотя в рисунках стал помягче. Но все равно страшно трагические, смотреть невыносимо. Я чувствую в нем талант колоссальный, и это так и есть. О возвращении НАЗАД он и слышать не хочет, да и я не хочу из-за него. Я чувствую себя здесь еще более русской и таковой надеюсь себя сохранить. И буду стараться и стараюсь, чтоб и Илья тоже был таким, не презирал несчастную Россию и не отрекался от нее, как это происходит со многими, кто попадает сюда. Даже советской Европы не выдерживают… Мы видели здесь уже много таких, а одна история прошла на наших глазах — с человеком, который был нам дорог, и он когда-то любил Россию.
Я вдруг с этого лета начала снимать творчески, «для себя», и до сих пор не останавливаюсь, снимаю почти «запоем». Снимаю совсем по-другому, скачок очень существенный для меня. Но никому не подражаю — ни здешним мастерам, ни «Европе». Может быть, удастся в Москве купить хорошей бумаги, тогда сделаю по-человечески. Если б ты увидела это — наверное, сердце защемило от чего-то… М.б., мне удастся сделать и тексты, а не подписи. Общее настроение цикла такое: «Вечерний свет», или: «В свете заката», или: «У окна, при свете заката». Чувствуешь ли про что? Сама реву, когда смотрю, и кто видел — плачут.
Приеду, напишу определеннее. Привет Боре».

"СТРАННИЧЕСТВО есть невозвратное оставление всего того, что в отечестве противодействует нам к достижению цели благочестия. Странничество есть недерзновенный нрав, неведомая мудрость, невыказывающее себя благоразумие, сокровенная жизнь, незримая цель, неявный помысл, желание унижения, вожделение стеснения, начало божественной любви, обилие любви, отречение от тщеславия, глубина молчания" (Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы Лествица).

Мы тогда полагали, что спасенье — в песне, в рисунке, даже в фотографии. В личном творчестве, короче говоря. «Кто там теперь, гадаю я в тревоге…». Этим и жили: песней, рисунком, радиопередачей… Но чем талантливее песня, тем трагичнее стонет душа… Где-то я прочел: в стародавние времена певцы старались не петь своих лучших песен друзьям. И песня, и рисунок нынче обрели самостоятельность, стали самодостаточны, оторвались от великого целого, в котором только и обладали душеспасительным смыслом. Это как отдельное слово, вырванное из богослужебного текста. Мария после иных концертов уползала в больницу. Нас нужно отпевать и отчитывать в церкви, каждому из нас надобно хотя бы раз в неделю прийти и погрузиться в стихию богослужебного пения. Чтобы пришло исцеление… Церковь не школа, но больница — для душ человеческих. При этом в самом начале нашего приобщения к церкви вовсе и не обязательно понимать от альфы до омеги, что именно там происходит. Потом поймем, когда станем читать книги. Но все равно поймем не до конца, потому что в Церкви много неизъяснимого, много таинственного. Не случайно мы там приобщаемся к ТАИНСТВАМ. К таинству крещения, к таинству исповеди, к таинству причащения Плоти и Крови Христа, к таинству брака… Мы и сами нынче представляем собой вырванные из текста слова, мы не принадлежим общине, не являемся даже частицей православного прихода. Поэтому болит и плачет все народное тело и каждая из его оторванных частиц. Пытаемся иногда найти утешение в театре, в водке, в наркотиках, в игре, в пении… Нет, ничто нас не утешит. Нет, никто нас не упокоит, кроме Христа. Никто нас не успокоит.

Мы живем в абстрактно-разодранном мире, где все отделено от всего. Церковь отделена от государства (чужая ему), жена — от мужа, дети — сразу от обоих… беспризорные дети. Наши души страждут, кричат от обид и взаимных обвинений. И мы полагаем найти утешение в разводах, в разделениях, в уединениях. Не хотим нести крест, не хотим терпеть грехи ближнего, даже самого ближнего. Не хотим знать, что только претерпевший до конца — спасется.

Вот принес с чердака недавно кипу журналов, и там обнаружил утешение себе, и Марии, и Катерине. И вразумление сыну, который "женился" в четвёртый раз. Это Льюис. Впрочем, моя Мария уже не нуждается в чьих-то размышлениях-утешениях, а только в молитвах. А Катерина… Да где ж она? Даже не знаю, жива ли. Сколько вокруг нас матерей-одиночек… Потому что соединяемся не в Христе? Влюбленность мимолетна… это ж чисто человеческое чувство… Помоги, Господи, прикоснуться к божественной любви.

ДЛИННАЯ ЦИТАТА про ЛЮБОВЬ
«Влюбленность не ищет своего, не ищет земного счастья, выводит за пределы самости. Она похожа на весть из вечного мира. И все же она — не Любовь. Во всем своем величии и самоотречении она может привести и ко злу. Мы ошибаемся, думая, что к греху ведет бездуховное, низменное чувство. К жестокости, неправде, самоубийству и убийству ведет не преходящая похоть, а высокая, истинная влюбленность, искренняя и жертвенная свыше всякой меры. …Влюбленные могут сказать: «Ради любви я обижаю родителей — оставляю детей — обманываю друга — отказываю ближнему». Все это оправдано законом любви. Влюбленные даже гордятся. Что дороже совести? А они приносят ее на алтарь своего бога. (Скорее — идола).

Тем временем "бог" этот мрачно шутит. Влюбленность — самый непрочный вид любви. Мир полнится сетованиями на ее быстротечность, но влюбленные об этом не помнят. У влюбленного не надо просить обетов, он только и думает, как бы их дать. «Навсегда» — чуть ли не первое, что он скажет, и сам поверит себе. Никакой опыт не излечит от этого. Все мы знаем людей, которые то и дело влюбляются и каждый раз убеждены, что «вот это — настоящее!»

И они правы. Влюбившись, мы вправе отвергать намеки на тленность наших чувств. Одним прыжком преодолела любовь высокую стену самости, пропитала альтруизмом похоть, презрела бренное земное счастье. Без всяких усилий мы выполнили заповедь о ближнем, правда, по отношению к одному человеку. Если мы ведем себя правильно, мы провидим и как бы репетируем такую любовь ко всем. Лишиться всего этого поистине страшно, как выйти из Христова искупления. Но влюбленность сулит нам то, что ей одной не выполнить. Долго ли мы пробудем в этом блаженном состоянии? Спасибо, если неделю. …Мы сами должны стараться, чтобы каждодневная жизнь уподобилась райскому видению, мелькнувшему перед нами. Влюбленность препоручает нам свое дело. …Настоящие христиане знают, что это скромное с виду дело требует смирения, милосердия и Божьей благодати, то есть христианской жизни.

…Муж — глава жене ровно в той мере, в какой Христос — глава Церкви, а Христос «предал Себя за нее». Тем самым главенство это воплощено всего лучше не в счастливом браке, а в браке крестном — там, где жена много берет и мало дает, где она недостойна мужа, где ее очень трудно любить. Миро, которым помазали мужа на царство — не радости, а горести; болезни и печали доброй жены, эгоизм и лживость дурной, нетленная и скрытая забота, неистощимое прощение (прощение, не попустительство!). Христос провидит в гордой, слабой, ханжеской, фанатичной, теплохладной церкви Невесту, которая предстанет перед Ним без пятна и порока, и неустанно трудится, чтобы её к этому приблизить. Так и муж, уподобивший себя Христу; а иное нам не дозволено».

Это Льюис, которого я нашел на чердаке в старых «Вопросах философии». Освобождали чердак от старых журналов, вытаскивали ящики, лыжи, лопаты, потому что пришли рабочие, чтобы засыпать чердак керамзитом. Крыша в оттепель протекает, а керамзит… Он для утепления? Потом ещё вдобавок перекрыли крышу. Нас отсюда хотят попросить… Этот дом, видимо, сломают и возведут на его месте 25 этажей. Или сто. Придется уехать из дома, где мы с Марией провели большую часть нашей совместной жизни, где стояла наша кровать, стоял её стол, висело на стене зеркало… Висели коврики алапаевских бабушек Христины и Анны. Упокой, Господи, их души… Впрочем, мы и сами собрались уезжать. Нас теперь много, а время – моё и Марии – закончилось.

Льюис нам сообщает: «Как и все виды естественной любви, влюбленность своими силами устоять не может; но она так сокрушительна, сладостна, страшна и возвышенна, что падение поистине ужасно. Хорошо, если она разобьется и умрет. Но она может выжить и безжалостно связать двух мучителей, которые будут брать, не давая, ревновать, подозревать, досадовать, бороться за власть и свободу, услаждаться скандалами.
…Августин описывает свою печаль по умершему другу так, что и сейчас плачешь над этими строками. И делает вывод: вот что бывает, когда прилепишься сердцем к чему-либо, кроме Бога. Люди смертны. Не будем же ставить на них. Любовь принесет радость, а не горе только тогда, когда мы обратим ее к Господу, ибо Он не покинет нас.

Ничего не скажешь, это разумно. Кто-кто, а я бы рад последовать совету. Я всегда готов перестраховаться. Из всех доводов против любви мне особенно близок призыв: «Осторожно! Будешь страдать».
По склонностям своим я бы послушался, но совесть не разрешит. Отвечая на этот призыв, я чувствую, как отдаляюсь от Спасителя. Я совершенно уверен, что Он и не собирался поддерживать и укреплять мою врожденную тягу к спокойному житью. Скорее уж именно она во мне меньше всего Ему нравится.

…Мне кажется, отрывок из «Исповеди» продиктован не столько христианством блаженного Августина, сколько высокоумными языческими учениями, которыми он увлекался прежде. Это ближе к апатии стоиков и мистике неоплатоников. Мы же призваны следовать за Тем, Кто плакал над Лазарем или над Иерусалимом, а одного из учеников как-то особенно любил.

…Даже если застрахованность от горя и впрямь — высшая мудрость, была ли она у Христа? По-видимому, нет. Кто, как не Он, возопил: «Для чего Ты Меня оставил?»
Бл. Августин не указывает нам выхода. Выхода нет вообще. Застраховаться невозможно, любовь чревата горем. Полюби — и сердце твое в опасности. Если хочешь его оградить, не отдавай его ни человеку, ни зверю. Опутай его мелкими удовольствиями и прихотями; запри в ларце себялюбия. В этом надежном, темном, лишенном воздуха гробу оно не разобьется. Его уже нельзя будет ни разбить, ни тронуть, ни спасти. Альтернатива горю или хотя бы риску — гибель. Кроме рая, уберечься от опасностей любви можно только в аду.

…Если сердцу нашему должно разбиться, если Господь разобьет его любовью — да будет воля Его. …Божья любовь, действуя на нас, дает нам силу любить невыносимых — врагов, преступников, идиотов, людей, утомляющих нас, презирающих, смеющихся над нами. …В каждом из нас есть что-нибудь невыносимое, и если нас всё равно любят, прощают, жалеют, это дар милосердия. Те, у кого хорошие родители, жена, муж или дети, должны помнить, что иногда (или всегда) их любят ни за что, просто потому, что в любящих действует Сама Любовь. …У нас всегда хватает поводов подбавить милосердия в любовь. Когда мы не ослеплены себялюбием, трения и провалы, неизбежные в естественной любви, показывают нам, что без милосердия не обойдешься. Когда же мы им ослеплены, мы понимаем их неверно. «Если бы мне повезло с детьми, я бы ничего для них не пожалела…» Да ведь всякий ребенок порой невыносим, а многие дети — чудовищны! «Если бы мой муж был поумнее…», «не так ленился…», «меньше бы выдумывал…», «если бы жена меньше ворчала…», «была поумнее…», «не так ломалась…», «если бы отец стал помягче и посовременней…». Да ведь во всех, и в нас самих, что-то вынести невозможно, если на помощь не явится милость, терпение, жалость! Поэтому и приходится, опираясь на руку Божью, укреплять милосердием естественную любовь.

 Когда у близких много недостатков, догадаться об этом легче. Когда вроде бы все и так хорошо, нужно особое чутье, чтобы заметить опасность. Тут, как и везде, богатому труднее войти в Царство Небесное.

А войти в него надо, хотя бы для того, чтобы наша любовь стала вечной. Почти все мы этого хотим и надеемся, что с воскресением плоти воскреснут и земные связи между людьми. …Человек может подняться на Небо лишь потому, что Христос, умерший и вознесшийся, изобразился в нем. Так и любовь: только те ее виды, в которые вошло милосердие, поднимутся к Богу. Милосердие же войдет в естественную любовь лишь тогда, когда она разделит смерть Христову — когда природное в ней умрет, сразу или постепенно.

…Богословы иногда задавались вопросом, узнаем ли мы друг друга в вечности и сохранятся ли там наши земные связи. Мне кажется, это зависит от того, какой стала или хотя бы становилась наша любовь на земле. Если она была только естественной, нам и делать нечего будет на небе с этим человеком. Когда мы встречаем взрослыми школьных друзей, нам нечего с ними делать, если в детстве нас соединяли только игры, подсказки или списывание. Так и на небе. Все, что не вечно, по сути своей устарело еще до рождения.

Но я не должен кончать на этой ноте. Я не смею и не хочу укреплять неверное и распространенное чувство, что цель христианской жизни — воссоединение с теми, кого мы любим и утратили. Слова мои покажутся немилосердными тем, кто плачет о близких, они не поверят мне, но все же я их скажу.

«Ты создал нас для Себя, — говорит Августин, — и неспокойно сердце наше, пока не упокоится в Тебе». Это понятно в церкви или в весеннем лесу, когда мы гуляем там, творя безмолвную молитву, но у смертного ложа это звучит издёвкой. Однако настоящая издёвка ждет нас, если мы вцепимся в надежду на новую встречу или, чего доброго, поторопим события с помощью спиритизма.

…Мечта о том, что цель наша — рай земной любви, заведомо неверна; или же неверна вся христианская жизнь. Мы созданы для Бога. Те, кого мы любим в этой жизни, потому и пробудили в нас любовь, что мы увидели в них отблеск Его красоты, доброты или мудрости. …Он присутствовал во всех проявленьях чистой любви. Все, что было истинного в наших земных связях, принадлежало Ему больше, чем нам, а нам — лишь в той мере, в какой принадлежало Ему. На небе нам не захочется и не понадобится покидать тех, кого мы любим. Мы обретем их всех в Нем и, любя Его, полюбим их больше, чем теперь.

…Если мы не можем ощутить присутствие Божие, ощутим Его отсутствие, убедимся в нашей немощи и уподобимся тому, кто стоит у водопада и ничего не слышит, глядится в зеркало и ничего не видит, трогает стену и ничего не ощущает, словно во сне. Когда ты знаешь, что видишь сон, ты уже не совсем спишь. Но о пробуждении расскажут достойнейшие меня».

Однажды (давным-давно) я видел сон. Будто мы с Марией идем по скалам вверх, карабкаемся, она говорит, что устала, и садится на камни. А я поднимаюсь чуть выше — и вижу огромный белый водопад, низвергающийся в океан. Не помню, что было дальше. Может быть, я взял ее на руки и понес на перевал — к водопаду в полнеба? Хватило бы сил… Хватило? Об это мне расскажут на мытарствах, когда услышу приговор. Кстати, в научном издании древнерусского сонника "водопад" истолковывают как "ужасную встречу". Так что хорошо: Мария его не видела… Ах, если б помнить, в каком году я увидел тот сон…

«Здравствуй, Маша! Прочитала, посылаю обратно. Жаль, что Борин рисунок не поместили. Одно не пойму — как же ты теперь с дырами? Это зарастет или как? (Маша послала ей вырезку из газеты, где рассказала о своих злоключениях в больнице, когда она упала на льду, просто сильно ушиблась, а ей ни за что хирург с бригадой студентов, чего-то напевая под нос, просверлил ноги и отправил на вытяжку). Вот и Илюшу так же лечили в граде Свердловске — с трех до шести лет он ездил на скорых с диагнозом «острая дизентерия» (во время приступов холецистита и панкреатита). И ни ЕДИНОГО раза не было этих самых дизент. палочек. А мне говорили — такая дизентерия без палочек. Теперь Илья полукалека — зрение минус восемь после последнего лежания в б-це, после курса антибиотиков. Другие, говорят, глохнут. В отличие от тебя у меня нет совсем по этому поводу чувства юмора. Да и вообще, это чувство мы давно потеряли.

За Илью мне страшно — он совсем без кожи. Но мы все надеемся на лучшее. О плащанице мы читали. Но нам таких доказательств и не надо. Ведь мы с некоторых пор только и живем верой, и это единственное, что не дает сломаться.

Маша! А вот было бы хорошо, если б вы с Борей сюда приехали весной. Бывал ли он тут? Хорошо бы на «дни искусств». Все, что возможно, выносится на улицы старой Риги: картины, скульптуры, все прикладные виды искусств, а их тут несметное количество. Съезжаются гости со всей страны — смотреть. Они выходят на улицы в национальных костюмах, и все украшено (не флагами) и театрализовано. Все выходят, кто шевелится. Грустно смотреть и знать, что у нас СЕЙЧАС такого нет. Может быть приедешь?
Маша! Есть ли у тебя Волошин? Если есть, найди у него «Corona astralis», звездный венок сонетов. Все это я твержу с утра до вечера. …Прежде чем ругать меня в след. письме, прочитай это тихо. Там все объяснения дорог, скитаний, скитальчества. Не спеши».

Как странно… недавно узнал: Максимилиан Волошин родился 28 мая – в день, когда ушла сестра моя Галина и пришёл в этот мир Леонид Дмитрич Семёнов, дядька Марии… Да… Недавно мой двоюродный брат Сергей, с которым я почти не знаком, издал свою книгу "МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН, или СЕБЯ ЗАБЫВШИЙ БОГ". Там, конечно, и про "Corona Astralis": "И всё же определяющим, исходным пунктом "Звёздного венка" следует признать антропософское ясновидение, контакты с гиперфизической реальностью, астральными мирами, ощущение Вселенной внутри себя… Венок сонетов – это весть об уготованной ему миссии Искупителя человеческих пороков и заблуждений.

Изгнанники, скитальцы и поэты, –
Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…
У птиц – гнездо, у зверя – тёмный лог,
А посох – нам и нищенства заветы…"

Антропософия… Штайнер… Строительство антропософского храма… Мы потом пытались помешать штайнерианскому "строительству" в Екатеринбурге, но об этом чуть позже.

От себя не уйдешь? "Странничество есть недерзновенный нрав, неведомая мудрость, сокровенная жизнь, желание унижения, вожделение стеснения, начало божественной любви…" Недавно мне сказали, что Катерина уехала в Америку. Правда ли? Вряд ли она счастлива в каком-нибудь Чикаго или Сан-Франциско. Какая уж там сокровенная жизнь и вожделение стеснения…
У неё другое имя. Это я назвал её Катериной.