У Города очень холодные пальцы,
По сто на руке. Город тысячерук.
Бокастый бульдог в расписном одеяльце,
И я, и другие по жизни скитальцы
Все вписаны в Город, как в замкнутый круг.
Я думаю, это случилось не вдруг.
Я думаю, чем обозначить начало?
Когда это в воздухе вдруг зазвучало?
Так много предвестий, примет и явлений...
Я помню, по осени без сожалений
Мы жгли на кострах облетевшие листья,
Не зная, что это была Евхаристия
Или другое какое-то таинство...
... Я предлагаю ввести слово «каинство»
В качестве нового символа веры.
О, это не значит, что все изуверы!
Но рыщут по небу чумные кометы,
Томятся в витринах чужие предметы
И тает над Городом лунный обмылок.
Кто пялится в мой беззащитный затылок?
Глядит банкомата настойчивый зрак,
Горит марсианский неведомый знак.
Глухая угроза – значок банкомата,
Как символ Нашествия или Захвата:
Эпохи Большого Кочевья Народов,
Всех без исключенья крестовых походов,
Казанского ханства и Крымского ханства.
Насилие есть идеал постоянства.
Нет, я не питаюсь, как Дракула, кровью.
Я знаю, что в Городе каждую кровлю
В апреле капель превращает в челесту,
Что Город под снегом похож на невесту,
Что он выползает на солнышко летом –
Но я не могу помнить только об этом,
О том, что у неба нет края за крышей,
С тех пор, как узнала, что дым – еще выше,
Что Город по осени жжет своих павших,
Сухими кленовыми листьями ставших.