движения Сократа
идеально отточены и последовательны
вот уже лет двадцать
он прежде чем открыть дверь подъезда
засовывает в рот папиросу
и гладит местную кошку
жирную рыжую кошку
и та глядит на него
со всей нежностью
и лаской
на которую неспособна
ни одна женщина
потом Сократ пинает дверь ногой
и морозный воздух
врезается ему в ноздри
в гортань
и приятно щекочет неприкрытую лысину
Сократ поднимает воротник
кожаной куртки прячет уши
и прикрывая ладонью спичку
поджигает первую
а возможно что даже
последнюю
он идет быстрым шагом
к просыпающемуся гастроному
берет там две булочки с тмином
плавленный сыр
и 500 гр. тисы
и по дороге на склад
бутылка лишается 150
Сократ работает как раб
весь день
пьяный и молчаливый
собирает товар подписывает
накладные
если вы подойдёте к нему
то учуете запах коньяка
и тмина
а Сократ опустит голову
и поклянется что это последняя цикута
на рабочем месте
и что больше он не будет
давать повода всяким платонам.
но такие как он меняют работу
раз двадцать на год
не только работу
но и города
обычно Сократ уезжает
из города
зимней ночью
когда на улице нет ни людей ни машин
снег служит ему прикрытием для бегства
и как бы он хотел
дождаться котят
беременной жирной кошки
чтоб хоть что-то забрать с собой
пронести от пункта слишком рано
до слишком поздно точки.
какую-то весточку о себе
открытку без адреса
но с именем Лена Катя или
даже Ксантиппа
сколь бы отвратительна
не была ее ругань побои
а всё равно он её любит
за дни горячего чая
молчаливого воскресенья
на чьих подушках рассыпались рыжие волосы
обычно Сократ уезжает из города
зимней ночью
а на перроне его судят менты
за дырявую куртку небритость
и запущенный внешний вид.
- бомжара - скажут они
и полезут проверять документы
при чём одного из них
зовут Антилох а другой - Антифонт
а на перроне перед
отправлением в очередные
захудалые Афины его
судят менты и из кожи вон лезут
чтоб он сам
вылил вино и выпил цикуту.
Сократу опять повезло
и он прыгнул
в вагон
и уже слышит как отправление
объявили
очередной побег
во сне он славит молитвой
Апполона и Артемиду.
а на столике возле койки
трясётся в стакане блестящая ложка
словно
рыбья свобода
в неумолимых руках
рыбака.