Пролог.
Эта сказка представлена рок-оперой для детских театров. По сути своей она – утопия. И никогда не станет реальным спектаклем потому, что она – о главном в жизни детей и взрослых – о стержне, на который нанизан принцип обозримой материально-космической жизни как противоположности всего неживого. Она – о личности и нравственности,
как критерии таковой. Мир взрослых, оценивая себя, а зачастую – свои же заблуждения и розовые замки - как высшее достижения души, провоцирует детей на совершение героических поступков, за которые безжалостно их карает, попросту уничтожая на корню всё лучшее в человечестве. Гуманометрия – психология оценки поступков, направленных на благо других людей и, порою, за счёт своего благополучия.
Считаю необходимым сказать, что музыка к опере расписана в переложении для симфоджаза и рок-группы. Фрагменты будут размещены на сайте в виде отдельных партий и арий в ближайшее время.
Итак, господа:
Сцена и зал - в полной темноте. Напряжение ожидания... Чиркает спичка... На сцене загорается керосиновая лампа... Высвечивается рука, надевающая на место стекло...
Свет выявляет внутренние очертания тесной бочки с брошенной на пол соломой. Бочка лежит на боку – «лицом» к залу. Очень худой, полуголый человек настраивает гитару.
Всё это время бочка, приковывающая внимание зрителей, очень медленно поднимается вверх, уводя за собой взгляд... На сцене под ним внизу высвечивается цветущий луг. Дети играют среди цветов...
Человек в бочке – от автора:
1.
Когда светло и беззаботно
искрятся дни в лучах весны
когда бесцельные полёты
волнуют розовые сны,
герои мрачной старины
зовут
в кровавые походы… -
и тень от каменной стены
в пурпурном зареве восхода,
и слёзы гордого народа,
и злой закон большой страны.
О, своенравная нелепость,
зачем
печален твой уход! –
тогда
незыблемая Крепость
меня, казалось, подождёт –
лишь захотеть, и… без хлопот
я мог… войти в неё… на лето:
глухая преданность ворот,
и для безделья сад заветный,
и утомлённая Джульетта,
и вечно-синий небосвод…
Маленькая кафедра, дирижёр. На нём – концертный фрак. Он стучит палочкой, и дети собираются в маленький хор:
В небе, в воде и на суше –
всюду надеждами душ
напоён эфир.
Появляется оптический прицел. Он медленно ползёт вдоль лужайки, пока хор не попадает в его поле зрения. Прицел останавливается. Тикает механизм часов...
Детский хор продолжает, ничего не замечая:
...И под прицелом мушки, -
каждой ничтожной мушки –
весь огромный и чистый Мир!
Увертюра.
На заднике сцены – картины не слишком спокойного моря:
Нарастающий шум волн, свист ветра,
скрип уключин, позвякивание лат и оружия...
Тяжёлое дыхание гребцов...
Вступает оркестр – бас, ударные.
Корабельные склянки отбивают полночь.
Песня гребцов – лейтмотив оперы:
Нам звёздный мир –
большим ковром,
морская миля –
не метро;
и на семи
плечах ветров
не близко
к Солнечному диску.
Мы не вернёмся
никогда;
кругом – вода,
вода, вода.
а мы – за сказкой;
мы всегда
уходим
в дальние походы…
Над сталью лат
на струнах рей -
светла
Звезда Морей,
и мудрый Лоцман
сквозь века
нам улыбается слегка
издалека,
и тайна его глубока…
Шум атмосферы очищается от звуков шторма и поглощает его окончательно.
Ребёнок летает во сне... Он смеётся. Смех дробится, множится... вспышки звёзд,
далёкие непонятные голоса, шумы...
Соло саксофона – эмоциональный код оперы: печаль, надрыв, плач, откровение…
Голос Лоцмана ( Он же - Мим.) Речитатив:
"Я, Повелитель хрупких кукол,
тебе вещаю волшебство..." -
многократное эхо. Гул эфира превращается в шум города.
Хроникально отчётливо, достоверно, как любая суетность:
гудки автомобилей, стук каблуков, речь на многих языках,
телефонные тембры некоторых голосов... Объявляется посадка на самолёт.
Первый Голос: «Который час?»
Ответ: «Где?»
Второй голос: «Какие-то шуты гороховые...»
Репродуктор: «Сегодня – суд над Сократом»
Третий голос: «Но у Эйнштейна это проще! Вот смотрите...»
Молодой, сильный голос: «Эй, господа!
Остановитесь, послушайте,
а вдруг за стенками эстакад –
такой,
что – не будет лучше, -
неповторимейший в Мире закат,
пока вы там пьёте, снуёте
и кушаете!
(Появляется балаган на деревянных колёсах, - как из средних веков, из далёкого прошлого.)
Буратино: «Эй, слушатели!»
Карлсон: «Эй, служители!»
Иванушка-дурачок: «Кому служите? Подумайте, - не спешите!»
Голос Владимира Высоцкого: «Они решили маски надевать,
чтоб не разбить своё лицо о камни...»
Хохот толпы, к нему примешивается ехидный смешок Кощея Бессмертного
и далее – его музыкальная партия:
«Сколько можно,
сколько можно
об одном и том,
об одном и том,
об одном и том…»
Песня шутов.
___________
Первый голос: «Притча, притча, притча, -
кто в ней возвеличен?
Второй голос: «Тот, кто необычен,
но не тычет в грудь!»
Третий голос: «Притча, притча, притча, -
кто в ней обезличен?
Четвёртый голос: «В ком несимпатична
и комична суть!
Автор:
Даже тот, кто с детства туп,
раскусил, что не был глуп
подаривший где-то там
только три таланта только трём рабам,
но не понял до сих пор,
кто он, - царь или профорг.
Видно, сам себя «накрыл»
кто талант в земле зарыл,
но не всякий тугодум
думал и придумал, что имел ввиду
мудрый праведный пророк:
чернозём или песок.
Знает каждый: изгнан был
кто талант свой погубил.
Но не всякий эрудит
уяснит себе и объяснит, как гид, -
кто послал его тогда, и откуда, и куда.
Первый голос: «К притче, притче, притче
всяк не безразличен,
Второй голос: «…если он отличен
от пустых горшков,
Третий голос: «В притче, притче, притче
всяк демократичен!
Четвёртый: «Даже неприлично, как живёт таков!»
Кощей Бессмертный
(в том же ритме): « Сколько можно,
сколько можно
об одном и том,
об одном и том,
об одном и том…»
Помнит каждый дилетант,
чем когда-то был талант,
но не всякий финансист
как специалист провозгласит на бис –
как талант оценит банк:
в доллар, в рубль или франк.
Может быть, талант – каприз,
незаслуженный сюрприз?
И не ясно, почему
платит нам исправно, как и мы ему –
не для красного словца,
а до смертного конца...
Последняя фраза – на фоне аплодисментов… Она расширяется, повторяясь,
люди кричат, скандируют как на футбольном матче: «Мо-лод-цы!» и «Шай-бу!»…
Шум переходит в зловещий гул. Хлопок двери, - звуки резко исчезают с первого плана,
оставаясь на улице.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Школа. Учительская.
_____________________
Молодой голос учительницы: «Боже, как трудно с детьми!»
Пожилой учитель: «Им с нами не легче».
Учительница: «Утром сочинитель из подготовительной группы
подбросил самодельную книжку:
«Свод упражнений по детствознанию».
Открыла,а там - одни рисунки, и под каждым - подпись: «Весна». Ничего не пойму!
Сухой, старческий голос: «Блажь! Раньше бы не церемонились. А где он, кстати?»
Учительница: «Наказан. Стоит в углу… И читает!»
Сухой, старческий голос: «Наказание какое-то!»
Учительница: «В таком(!) возрасте и столько читать!
тем более, сквозь слёзы... и всё про войну да про
походы...»
Пустой класс. Парты, открытое окно.
Мальчик стоит в углу. Слышится перелистывание страницы. (За окном – балаган и кукольное представление.)
Голос Автора продолжает тему сказки:
(Спектакль частично иллюстрирует основные моменты бытовых событий)
2.
Был верен розовому флагу
наш бастион среди весны;
взбежав полого по оврагу,
над ним стояли две сосны...
И, не спросив, где – явь, где – сны,
здесь юный паж принёс присягу.
И унесла его судьба, нахлынув тёмною волною,
в страну
за каменной стеною,
где свет – не свет, и тьма – не тьма.
Был верен Трону и Завету
старик-аббат, духовный страж.
Сказал: «Аминь», и канул в Лету
наш милый Авель – хилый паж,
и – не скучает замок наш,
где он любил свою Джульетту.
Она состарилась давно
и успокоилась недавно,
с какой-то ржавою отравой
смешав церковное вино...
Дети на лужайке – кафедра, дирижёр во фраке стучит раздражённо палочкой... маленький церковный детский хор:
«Отдай поклон любви мирской –
так небосклон склонён к волне морской… -
святыню со святыми упокой…»
Речь аббата на итальянском языке и... "Амен"...
В небо срываются птицы. Много птиц.
Шум их крыльев усиливается и переходит в шум волн.
Гребцы: «Да будет так,
но глуп едва ль,
кто шёл всегда
за Солнцем в даль… -
До рассвета ему
расцвело одному
Солнце!
Автор: Говорили, что с утра
в этот день была Земля ко всем добра,
и что судьба была щедра
Солнцем!
Он обещал построить сам
Его лучам просторный Храм,
где из чисел и лир
будет сказочный Мир
светел!
Ведь за каменной Стеной
говорят, совсем темно,
и Мир иной:
не знают сказки ни одной
дети…
Гребцы: «Там, говорят,
назад сто лет
была заря,
и был рассвет
и как в добром кино
к ним стучался в окно
клоун...
голоса гребцов удаляются….
Резкий «наезд» : ударные, перкуссия:
Автор: «Он
полюбил свой сон:
он Солнцу строил трон,
выдумав невиданный Афенон
в тысячу колонн,
он скопил, наконец, на резец
и камертон.
Крут
был его маршрут,
смел
был его удел;
завершая муторный, странный труд,
он старел, но пел!
Полыхая над мраком
сквозь Миры Зодиака –
с высоты, чьи огни чисты,
звали радуги-своды,
уходя в небосвод и
зажигая Кометам хвосты!
Был он горд,
что оценит народ
Объявление в Рупор
едким голосом Кощея: «Бесплатный вход! Бесплатный вход! Ха-ха!
Бесплатный вход!..»
Нарастающий шум бегущей толпы, восторженные выкрики, давка,
злые окрики, лай собак... Удар!
Он
был толпой сметён! –
вис
со ступеней вниз!
«Афенон» был оценён
Кощей: без колонн
в миллионы крон.
Только он, только он, только он
заплатил за вход
Рупор: «На аукцион! На аукцион!
На аукцион! На аукцион!»
Голос становится металлическим, каркающим:
«Милинон раз!
Миллион два!
Миллион три!»
Рёв толпы заглушают возмущённые голоса: «Мы – три богатых толстяка,
и плата – втрое велика!»
Карабас-барабас: Мы – Карабас, мы – Барабас,
Уже стучали третий раз.
Тут всё построено для Нас. Да-с-с…»
Кощей Бессмертный: «С такой ценой я не в ладу,
и я, Бессмертный, подожду!»
Баба-Яга: «В Аду! Хе-хе-хе…»
Резко наступает тишина. Затем – нудный, тревожный тихий и низкий звук…
Очень низкий, страшный голос:
«Поднимите мне веки...
да порадуйте глаз;
мастера-человеки –
словно Боги подчас.
(Вздох ошалелой нечисти.)
Вий: Да-а-а!
Если такое разрушить начисто,
снова не выстрадает никто! –
Какое б Миру ни явилось качество,
в сравненье с количеством оно –
ничто… ничто…
ничто…
Твой замкнут круг.
Фенита. Амен.
Твой проклят путь и язык твой – мёртв.
Познавший Мир да познает камень:
и рок свершился – ты нем и твёрд.
3.
Автор продолжает основную тему сказки:
(камерно)
И видел я, как паж вернулся –
стоял,
высок, сутул и сед,
печально замку улыбнулся, -
и, мне казалось, - целый свет
его улыбкою согрет…
И флаг над замком встрепенулся.
Светла печаль в его глазах,
и выше лоб – хранитель муки,
и горечь правды и разлуки
легла печатью на губах.
Ни слуг, ни золота, ни славы
он не привёз из дальних стран.
Лишь – твёрдый шрам в бою неравном,
открытый взорам и ветрам,
лишь – тонкий томик у бедра
он всё сжимал... рукою правой...
И утонул в тумане плед,
отяжелевший под росою,
и все стоявшие со мною
грустили, долго глядя вслед...
Тема меняется. Мальчик.
Акустическая гитара: «Под ветром розовой весны
искусный кто-то спутал краски
Здесь и далее за сценой
комментарии Кощея Бессмертного: «Без огласки».
Всё так цветно, что света… нет,
теряет мысль смысла след
и все слова одеты в маски…»
Все лица тайнами полны,
вокруг меня все – в тайном «братстве»
Кощей: «Беспристрастном»
Но кто я, - лишний или нет,
неужто все сомненья – бред,
и все усилия напрасны?...
.. Ну, нет, так нет, - какие «тайны»! –
зачем скитаться в искривлённых зеркалах? –
за кривизною спрятан страх…
Что здесь случится – неслучайно!
Мальчик склоняется над книжкой, и далее – продолжение темы сказки:
4.
И видел я как три монаха
взлетели вверх под купола;
стирая слёзы, грубым взмахом
взорвали гром в колоколах!
И кони грызли удила,
дрожа боками в хриплом страхе.
И разноцветный звон подков
вдали рассыпался над пылью...
... Когда, вернувшись, гроб вносили,
цвели цветы его венков.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
5.
Был верен розовой присяге
сын Короля – умён и мил –
он позолоченную шпагу
в ладонь остывшую вложил...
Аббата сын всю ночь служил
пажу и розовому флагу.
... Легла задумчивая тень
на гроб, на Трон и на распятья,
и в куполах святая братья
в слезах встречала новый день.
Ни Герб, ни Званье, ни Корона,
лишь – светлым саваном слеза,
но пел народ, вписав в икону
его горящие глаза!
... Бывают в сказках чудеса, -
и отказался Принц от Трона.
Он, уходя, в руке сжимал
книжонку в тонком переплёте,
где текст гласил на развороте:
«ГУМАНОМЕТРИЯ УМА».
Тема меняется.
Акустическая гитара
Всё это время в слегка освещённом левом углу сцены ходят какие-то люди в сером.
На их лицах – серый грим, они носят какие-то коробки, колёса автомашин, посуду
и другие «дорогие вещи». Их маршруты – из разных мест сцены и зала – в один пункт
за дальней кулисой которая постепенно и незаметно открывается.
Там – некто, кого не касается ничто из происходящего на сцене. Он занят делом,
ему не до искусства – детских глупых забав, хотя он тоже мальчик. Он ест.
Действие перемещается в школьный класс, к окну.
где стоит главный герой...
Кащей Бессмертный:
- Ведь глупо не знать.
где заветная дверца!
А твой Щелкунчик! – фу, как некрасив!
А Звёздный Мальчик, отдавший сердце,
у Дровосека про мудрость не расспросив?..
Ну как всё глупо!
От слёз всё мокро! –
Ну разве в углу сочинишь мечту? –
глаза кулачонком надраил - дО крови…
Мальчик:
- Я больше не буду, -
я всё учту…
Кащей Бессмертный:
- Ты знаешь дверь, где в гробу хрустальном
я спрятал Вечную Красоту?
Мальчик:
- Я вычислю всё. Я открою тайну.
Я цифрами всё докажу
и учту.
И всех прощу. Пожалею даже.
Кащей Бессмертный:
А чем заплатишь за доброту?
Смотри, не сделайся персонажем
собственных глупостей!
Мальчик:
- Я ВСЁ УЧТУ.
Мальчик с книжкой выпрыгивает в окно.
Балаган.
Голос в рупор: Внимание! Всем, всем, всем!
Ищите ребёнка. Особых примет нет.
В руке – книжонка в тонком переплёте!
Звук набираемого номера телефона: Алло, полиция?
Было открыто окно... А тут какие-то шуты гороховые...
Какая-то «притча»... в общем, - балаган!
Ответ: «Плохо».
Воспитательница: «Он был наказан…
Ответ: «Издевались?»
Воспитательница: «Что Вы! Его любили... как все... как всех...»
Ответ: «Дальше!»
Воспитательница: «Он что-то вычислял…Говорил что главное
в каждом человеке – конфликт потребностей...
а Эмоция – Космический Абсолют…»
Ответ: «Чушь!»
Щелчок брошенной трубки, набор номера:
«Алло, шеф! Мальчик удрал
по причине окна.»
Шеф: «Пустите по следу собак!»
Свистки, шум бегущих ног, собачий лай. Лай приближается…
Автор: Охотник,
чья мишень – бессмертная душа,
ты жаждешь доказательства бессмертья?
Ты будешь утолён, и твой коварный шаг
копытом обрастёт,
а сердце – шерстью.
Охотник,
чей загон – житейский лабиринт,
ты ищешь доказательство ответа?
смотри, - ты не один, но позади,
а жертва впереди – ей ближе к свету.
Охотник,
оглянись, - в глазах собак испуг;
им уготован жребий по природе.
Так гончая Полоний как на сук
на шпагу напоролась на охоте,
охотник...
Городской шум, шум балагана, полицейские клаксоны,
собачий лай перебивает, сбрасывает аккорд Автора:
Опять слова, слова, слова,
будто бы молва
всегда права.
Так повелось, что человек
из тьмы и бед выносит свет
уже который век...
И облаками в небесах
гаснут
призрачных слов
кружева.
Все за него кричат, кричат,
чтобы развенчать его печаль –
словами свет, словами цвет,
несут ему его портрет,
а там и сходства нет.
Только в пустых провалах рам где-то –
лёгкий прощальный сюжет.
И всё – суета сует
на белом свете:
слова как ветер –
спасенья нет!
И самый глубокий след
так незаметен,
пока не придёт рассвет.
И кто теперь, и кто потом,
открывая дверь,
войдёт в мой дом,
конечно, будет ни при чём,
его в толпе толкнув плечом, -
собою увлечён...
Все, как ни странно, пробегут мимо,
жить и жалеть
не о нём.
Ведь всё – суета сует
на белом свете:
слова как ветер –
спасенья нет!
И самый глубокий след
так незаметен,
пока непридёт рассвет.
Картинка школы. Класс. Дети.
Тема учеников:
Что же Вы молчите,
правильный учитель, -
или Вы не чтите
светлое событье?
Или - для приличья
напоказ – «влачите
крест»
розовых «чудес»?
Каждого обычно
убеждают лично
в том, что неприлично
всё, что непривычно,
в том, что неэтично
поступать отлично мод –
волновать народ.
Думать дальше строчки –
счастье одиночки:
для него неточность –
сущая порочность.
Знать уполномочен
он не для заочных дел,
как того хотел.
Пусть сотни тысяч мудрых лиц
ему твердят, что он – не принц,
что добрых принцев больше нет,
и что обычно со страниц –
не тот ответ!
Сквозь сотни тысяч детских слёз
ему услышать довелось
один единственный вопрос:
не много ль гроз на горстку роз?
… И он ушёл,
чтоб жить всерьёз.
Что же Вы молчите,
правильный учитель, -
или Вы не чтите
светлое событье?
Или для двуличья,
напоказ «влачите крест»
розовых «чудес»?
Автор:
Что за бесплодная мода! –
иль такова природа
всех преград?
Таких на войне представляют к награде,
а тут по команде
тревожный бьют набат!
И даже седой Аббат
ему не рад.
Но что ему – ваши «обиды»,
если фемидов битый
суд слеп!
Даже столпы именитой элиты
как в детство забытое
смотрят
ему во след... -
та же роса и тот же плед...
Учитель (показывая пальцем на Автора):
Что за чудо-льгота
слушать Дон-Кихота! –
Поучать кого-то –
не его забота.
Жаль, что он учёл
лишь только что прочёл
из книг!
Глупый ученик.
Ученики, глядя в левый угол сцены:
Радости другого
не богаты словом;
радости другого –
тихие уловы.
Все его тирады –
серые громады стен
против перемен.
Выходят вперёд, к рампе. В зал:
Господин Сенатор,
господин Правитель,
Вы – судеб соавтор,
Вы – судеб служитель…
Только Вы учтите,
больше на орбите нет
розовых планет!
Автор: Пусть сто практичных мудрецов
и сто различных удальцов
Вам говорят, что Мир таков,
что не прожить, в конце концов,
без подлецов,
что Сен-Симонов не найти,
и не свернуть на полпути,
и что не страшно заплатить
одним Икаром во плоти,
чтоб не решать, куда идти.
Городской шум, шум балагана, полицейские клаксоны,
собачий лай перебивает, сбрасывает аккорд Автора:
Тема гребцов, но поёт Автор:
Вспомни, вспомни, вспомни, -
ты был мал,
и слов не знал –
ты едва лепетал... едва... едва...
Но пробил час –
и ты сказал!
Сказал, что знал,
и был в восторге свет;
ведь ты не лгал.
Как первый снег
был чист твой смех.
(звуки полёта, смех ребёнка)
Вспомни, вспомни, вспомни,
сколько слов
упало зря
в голубые моря... моря... моря...
И вот твой час,
но нет ключа...
и все кричат:
«Кончай рубить с плеча! –
умей молчать.
И прав был свет,
сомненья нет.
Мальчик запыхавшись подбегает к Автору – уже как к актёру балагана:
- Я не боюсь, я смогу, я выстою,
мне очень надо, я так хочу… -
дядя, возьмите меня в артисты.
Навечно. Рядом. Плечом к плечу.
Один из клоунов: « Коли так, тогда изволь:
вся любовь твоя и боль
назовётся просто ролью»
Куклы: «Ролью!»
«Здесь тебе за мастерство
будет хлеб, была бы соль!
А искусство – естество, не боле!
Будет глух и гол глагол,
будет пуст и дом, и стол,
если не обрёл для роли маску,
если с правдой не знаком,
не кривляйся языком! –
это первый закон
для честной сказки.
Стать шутом не так легко.
но артист по колпаком
виден далеко
со светлой сцены!
Тем прощён и защищён
кто в артисты посвящён
пусть колпак смешон,
но он – бесценен.
Шум аплодисментов.
Шум удаляется и появляется тема гребцов:
Не из стекла, а из тепла
людские души-зеркала,
и любая мечта
отражается там
в красках.
Говорили, даже зла
не боятся наши души-зеркала… -
и это первая была
сказка.
Но есть кривые зеркала –
не из тепла, не из тепла,
попадёт на излом –
и закончится злом
сказка
Говорили, что потом
надсмеялись злые люди над шутом,
и что с тех пор всегда на нём –
маска.
Автор:
Где-то прячется поверье:
старый клоун знает двери, -
там как боги-недотроги
в темноте живут сердца,
и для большего успеха
в колпаке он к ним приехал,
чтобы радостному смеху
просто не было конца…
А кому-то всё не ймётся, -
он над клоуном смеётся.
Ночь придёт, и старый клоун
за весло берётся снова
и с печальным выраженьем
уплывает в зеркала,
только кто-то не сдаётся, -
он за клоуном крадётся,
и внушает опасенье
белизна его чела…
И в зеркальном отраженье
умножается движенье…
Так закончилось бедою
представление смешное, -
что-то было роковое
в бесконечности зеркал.
Даже смех казался странным;
заколдованный обманом,
он холодным и стеклянным,
отражаясь, прилетал.
Ведь в обратном отраженье
все победы – пораженья.
Недоверье, недоверье
закрывает тихо двери,
и не видно, как за дверью
на ключе дрожит рука…
Старый клоун горько плачет;
не поймёт, что это значит,
почему сердца боятся
шутовского колпака…
А кому-то всё не ймётся:
отвернётся и смеётся.
Врывается резкий голос Кощея Бессмертного:
Как не смеяться! – сказки бред
горящих душ и вечных бед.
И вот – предательства секрет:
Порой не слишком нас страшит
всё то, что крадучись в тиши
корявым ртом проглотит свет!
Поздно тогда
в сказках искать спасенья.
Кто не успеет отрезветь от детских грёз, (указывает пальцем в левый угол сцены)
с тем разговор уже всерьёз:
все духи мрачной старины –
столпы отвека необъявленной войны!
Ехидно: Хватит ли звёзд, чтоб отменить
затменья!
Нечисть.
голос 1: А этот принц хитёр, чудак!
голос 2: Как бы не так, как бы не так! –
неси кривые зеркала,
и перепутаем дела.
голос 1: Пусть разменяется, простак!
голос 2: Клюнул, дурак!
Вместе: Прахом ему забвенье!
Автор: Неотвратим тайфун судьбы,
влетая в тыл,
вздымая пыль
хохочет быль.
Ворвалось зло, поправ мольбы, -
гребут «кобыльи корабли»
и пни взлетают на дыбы!
Кощей Бессмертный: Хочешь узнать,
чьих это рук творенье?
(хихикает)
Нарастающий катаклизм… Взрыв. Звуки перемешиваются,
распадаются, нагромождаются: дикий смех, истерические вопли,
обрывки жаргона, возбуждающие звуки, тяжёлые вздохи, звон стёкол, цепей…
переходят в пустынный свист ветра.
Низкий, тяжёлый полуголос Вия:
Весною розовой гоним, (лай собак)
ты… невредим?
Так будешь мим-м-м-м
… И в маске мёртвого лица
ходи до смертного конца:
Твой тяжкий труд постиженья цифры –
не словом единым изречённый путь,
но ключ отраженья – в движенье рифмы:
«ПУТЬ ИЗБРАНЬЯ – ИЗГНАНЬЕ СУТЬ»
Теперь язык твой – не для греха! Ха-ха-ха-ха!
Смех Вия поднимает шторм. В его грохоте – скрип уключин,
тяжёло дыханье гребцов… Склянки отбивают полночь.
Гребцы:
Нам звёздный Мир –
большим ковром,
морская миля –
не метро;
и на семи
плечах ветров
не близко
к солнечному диску….
Здесь каждый смел
и каждый сед,
черна под килем
бездна лет,
и нет тоски,
и пенный след
печали –
где-то за плечами….
Над сталью лат,
на струнах рей
светла
Звезда Морей!
И мудрый Лоцман жив пока,
и на штурвал его рука
легла, крепка,
хоть маска его не легка….
Автор (обращаясь в левый угол сцены к жующему толстяку):
Ночь глубока,
над Миром – тишь...
Усни, малыш.
Спят облака
в ладонях крыш...
Усни, малыш.
И ты в волшебном сне взлетишь
В далёкий Мир с высоких крыш!
Звуки полёта, детский смех... Соло.
Толстяку несут гору подушек, он засыпает...
Гребцы: Мы не вернёмся
никогда,
вокруг – вода,
вода, вода...
Мы ищем сказки,
мы всегда
уходим
в дальние походы.
И Гулливер,
и братья Гримм,
и Грин, и Мим,
и все, кто с ним,
отныне
сон твой не покинем
Все поворачиваются в левый угол сцены, где уже сильно растолстевший мальчик опять усиленно жуёт. Вокруг него наготове стоят официанты с подносами, а по винтовой лестнице носят, носят и носят какие-то коробки, коробочки и тюки.
Автор(наклоняясь над спящим толстяком):
С холодных скал
течёт в моря
земная соль…
и ждёт тебя,
быть может, зря
твоя Ассоль,
и вдруг Тибул -
добряк, циркач,
навек уснул
в обломках мачт
Гребцы: Осколки всех
кривых зеркал
ты не один
в глазах искал
и находил…
но ты устал,
так кто же
нам теперь поможет? -
Дверь заперта,
на дне ключи,
и коли так,
то помолчим,
о чём молчит
под маской Мим,
ведь люди
Вечному – не судьи…
Последняя фраза повторяется и удаляется... выше, выше... все участники спектакля
провожают её глазами как предмет...
Звуковая картинка Космоса. Опять появляется шум пространства и смех ребёнка…
Мим - (персонаж таинственный):
Я –мим-м-м-м…
Я – м-м-музыка м-м-молчанья…
Первопричина звука, - псев – до – ним-м-м-м…
Свидетель всех зеркал,
я – их отчаянье:
я – Волею Всевышней мим,
и я – печаль.
Лишь мудрый посвящён в глубины книг,
но там – лишь миг начала всех начал:
на полужесте сломан крик…
Но как Велик, чей жест – звучал
в начале всех начал!
Я знаю больше,
чем могу сказать,
но сделать зримым
всё, что – достоверно,
способны
чу…
де…
са…
Но где
им мера?
Я – чудо сам:
я – только жест,
и я – не только он…
я – только я,
но где
земной предел! –
«я» - лишь условность,
точка,
горизонт
секущая на равенство
судеб и дел.
Всему я равен. В этом мой удел.
На время толстый мальчик отодвигает от себя поданные ему пирожные, он даже привстал, глядя на мима,
и пытаясь что-то выяснить, вышел из-за стола,
но его слуги отдёрнули его назад, усадили на место, показывая жестами, что это всё – полная ерунда. Мальчик успокоился и приступил к поеданию огромного торта.
Мим:
Пробьёт мой час –
мой звёздный час
(ведь звёзды светят мне),
когда художникам не хватит красок,
когда Пристанище своё покинет боль в огне –
скользя сквозь пламя,
я – Волею Всевышней – память,
останусь в Маске.
Так
велели мне.
Я, Повелитель хрупких кукол,
тебе вещаю волшебство:
твоей любви хрустальный купол –
Вершина Мира твоего!
Кощей Бессмертный: «Ну я же тебе говорил – как мокро! -
и разве в углу сочинишь м-м-мечту? Хе-хе.
Безнадёжно взмахивает рукой:
И руки штурвалом надраил до крови
но я – Бессмертный и подожду
Ведьма: В Аду!!!
Гребцы: Как видишь, маска не снята
И роль актёра – не проста
мы ищем сказки,
странных Стран,
где Время
властно не над всеми.
Над сталью лат,
на струнах рей
светла
Звезда морей,
И мудрый Лоцман сквозь века
нам улыбается слегка
издалека… -
крепка на штурвале рука.
Автор, обращаясь к обжоре: Теперь не ты о нём грустишь, -
прости, малыш.
весь век боишься и молчишь…
Очнись, малыш!
Подумай сам, не для тебя ль
он уходил за Солнцем вдаль?
Шум ветра, звуковая картинка пустыни... По пустыне идёт толстый мальчик –
в белой «бабочкой» на уже оборванной рубашке. Он перепуган, плачет, кого-то зовёт... Это - его сон.
Дети: Ты легко живёшь – не платишь
ни за слово, ни за шаг…
мёртвая пыль исхоженных троп
за тобой – печальной шалью,
впереди, над серой далью –
только Солнца Шар,
Только пыль в лучах заката
миражом кружит, дрожа…
Словно песню, пыль уносит
твой скользящий силуэт…
Тысячи раз за тысячи лет
до тебя твой путь исхожен, -
не напрасно так тревожен
осторожный свет….
Ведь на сказку так похожи
миражи, где правды нет.
Не смешны твои утехи,
не светла твоя печаль.
звуки земли в горячих речах
за тобой – недобрым эхом,
бесконечным, долгим смехом,,
словно вдоль ручья
ты бежал, а твой кораблик
уносил ручей, журча...
Мальчика одевают слуги. Процедура сложная и длительная. Он весь ею поглощён.
Тема меняется, переходит в блюз.
Автор:
Ты, словно пыль дороги в никуда,
хоронишь блеск чужой оброненной подковы -
везде, всегда, во всём пылишь, пылишь… пылишь…
Ты – словно рока острый риф
на дне пролива голубого, -
отрадно ли быть камнем лишь, быть пылью лишь… мочишь?
Хотя ничем я не лишён
куда б ни шёл, я не нашёл себе спасенья;
во всём, везде, всегда скользишь… скользишь… скользишь…
Как удалось тебе, скажи,
и как ты смог родиться тенью?
Чем ярче день, тем глуше тень…
Молчишь?
Гребцы:
Конечно, правда
не легка,
и к нам дорога
далека,
Но маска древняя
крепка
и люди
Вечному – не судьи.
Тебя под наши
паруса
зовут глаза
и голоса,
и это всё –
не чудеса,
и Время
властно не над всеми.
Над сталью лат,
на струнах рей –
светла
Звезда морей!
И мудрый Лоцман сквозь века
нам улыбается слегка
издалека…
Крепка
на штурвале рука!
Автор: Его под маской не смутишь, -
гордись, малыш.
Пробьёт твой час, и ты взлетишь
с высоких крыш –
полюбишь всех и всех простишь,
полюбишь всех и всех простишь,
Молчишь?
Вопрос остаётся «висеть», толстый мальчик ест как ел, актёры испуганно на него смотрят и начинают расходиться со сцены, занавес медленно закрывается, мальчик ест, вопрос продолжает звучать, мальчик ест...
К О Н Е Ц
1982