ПРЕДИСЛОВИЕ
Гласит одно предание
(Старинное сказание)
Об острове чудесном,
Далеком, неизвестном.
Среди морей затерянный,
Когда-то процветал.
Теперь для всех потерянный:
Под водами пропал.
И Атлантидой звался он.
Там занимал всевластья трон
Юстин – царь величавый,
Отважный, мудрый, бравый.
Великой справедливостью
Прослыл правитель тот,
Сердечной, доброй милостью
Восславил свой народ…
Народ атлантов погубил
Все страны ближние; любил
Он воевать, а боле – покорять:
Никто не в силах устоять.
Но воевали для потехи,
И застелили им глаза
Те грандиозные успехи;
Страх всех морей, всех стран гроза.
Заслуга их не только в силе:
Умны, мудры атланты были,
Превосходили все народы
На многочисленные годы.
И царь был предан, как слуга,
Империи богатой,
Атлантов причислял к богам
И верил в них он свято.
В то время наша Атлантида
По воле гордой Артемиды
Сама не зная, почему,
Играла с Грецией в войну.
А годы мимо пролетали,
И надоело воевать.
И договор – все понимали –
О мире нужно подписать.
Так, после долгих размышлений,
Сравнений и сопоставлений
Правитель Греции отправил
Посла к атлантам, чтоб исправил
Войну на мир формально он.
Приказ – посол уже в пути.
Благоволит сам Посейдон:
Погоды тише не найти.
И вот, надеждами он полн,
Стоит на судне среди волн;
Прохладный ветер подгоняет
И волны выше поднимает.
А день уж близится к концу,
И солнце за море уходит.
Не спится храброму юнцу,
Вперед – назад по мачте бродит.
Все смотрит он в морскую даль.
Необъяснимая печаль
На сердце закипает,
Что будет там – не знает.
Не знает он, подпишут ли
О мире соглашение.
Уж близко к цели корабли,
Бессмысленны сомнения.
А в это время в Атлантиде
Был посвященный Афродите –
Богине женской красоты –
Любови праздник и мечты.
Под музыку волшебных лир
Без устали все танцевали,
Устроен был огромный пир,
Гостей фигляры развлекали.
Здесь смех, здесь шутки, тут и там
Дым коромыслом, шум и гам,
И игры, развлечения –
Вот праздник-приключение!..
Юстин сам счастлив и взволнован,
Забыв тревоги и напасти,
Весельем общим околдован.
Он поглотился мнимым счастьем.
Одна лишь там не веселилась
И в шуме танцев не резвилась.
Сидела скромно у окна;
Все не ее… Она одна.
И молча, вся в себе грустила,
Закрыв печальные глаза.
Давно уж счастье не пьянило,
Скатилась горькая слеза.
Весь мир готов был пасть пред нею,
Поскольку славилась своею
Красою. Волею Зевеса
Не дочь раба – сама принцесса!
Небесный ангел красоты…
Напрасны девичьи мечты
Средь глупых чьих-то наказаний
И древних, строгих написаний.
Безгрешной доброты полна,
Живя в законах и запретах,
Свободой бредила она,
И знала: есть свобода где-то.
Невинный взгляд и скромность взора,
Размерность, узость кругозора
Тоску наводят, страх немой
О жизни, чуждой ей самой.
«Порвать все цепи я хочу! –
Сама, не веря, говорила. –
И к миру, к людям улечу!»
Судьба ж обратное твердила…
Так бросить все и убежать?
Но нет. Корону уважать
Была она обязана.
Бедняжка троном связана!
Росла без матери она.
Отец… Свобода… Разрывалось
Меж ними сердце. И страна!
И выбрать что-то не решалась…
Вот так жила в тюрьме шикарной
Несмелой, робкой, нековарной
16 долгих, скучных лет,
Других не чувствовавши бед.
Отец любил ее, хотя
Боялся отпускать далече.
Не знал, что дочь уж не дитя,
Не знал, что утро сменит вечер.
Он к ней в веселье подошел
И мило разговор завел:
«Елена, что же тут сидишь
И все печалишься, грустишь?
Вокруг ты лучше оглянись:
Не правда ль, праздник вышел диво?
Ну, умоляю, улыбнись!
Улыбка так твоя красива».
«Отец, прости меня, забылась.
От шума голова вскружилась –
Я и присела у окна» –
На то ответила она.
Юстин нахмурил брови грозно
И рядом сел к ней: «Понимаешь,
Поговорить хотел серьезно.
Придворного Диона знаешь?
Богат, и молод, и красив»…
«Уж больно он самолюбив.
Отец, поверь мне, что Дион
Беспечен, глуп! К тому же он…»
«Я знаю, мнение изменишь,
Разумна будь, узнай его:
И будущего ты оценишь,
Полюбишь мужа своего».
«Что? Мужа? Как? Да разве ж можно…
Зло шутишь. Это невозможно».
«Я не шучу. Бедняга он
В тебя с младенчества влюблен.
Не спорь со мною, согласись:
Когда-нибудь меня не станет.
Поэтому прошу, смирись,
Отец плохого не желает!»
Сердечко вздрогнуло… забилось…
Отцу бедняжка поклонилась,
И слова против не сказав:
«Ты, как всегда, правитель, прав…»
Она покорно удалилась.
Возможно, такова судьба,
Давно с которой уж смирилась.
«Отец – правитель, я – раба!»
Елена, горько усмехнувшись,
С трудом невзгодам улыбнувшись,
Пошла, не ведая куда,
Закрыв глаза свои; когда
От наваждения очнулась,
От мыслей горьких и дурных,
По сторонам же оглянулась:
Она в саду. Здесь всех чудных
Мечта поэтов – так прекрасно!
Принцесса ж молча, безучастно,
Недвижно над прудом склоняясь,
Сидела так, не шевелясь.
Пруд этот с самых юных лет
Был другом ей незаменимым.
В беде вселял он в душу свет,
И стал поэтому любимым.
В саду нередко пропадала,
Как долго, и сама не знала.
Кормила птиц, смотрела рыбок,
И благодарных их улыбок
Вполне достаточно, довольно,
Чтоб сердце ей угомонить.
Здесь так просторно и привольно,
И так все хочется забыть…
В тот вечер девушки гадали:
С желаньем птичку отпускали.
И, если птичка воротится,
То суждено желанью сбыться.
Елена верила в гаданья,
Что свыше все предрешено,
В судьбы заветной предсказанья
О том, что будет свершено.
Обычаи своей страны,
Обряды строгой старины
Принцесса бесконечно чтила,
Поскольку очень их любила.
Всегда задумчива, скромна,
Средь мира своего чужая,
Мила, отзывчива, умна,
«Как все» не назовешь – другая.
Ей шум и праздник не потеха,
Неинтересны. Жизнь без смеха!
Хрустальны девичьи мечты,
Жесток мир – истины просты.
Взяла принцесса птичку в руки
И тихо загадала
(То ли от горя, то ль от скуки)
Всю жизнь о чем мечтала:
«Хочу свободу обрести
И счастие свое найти»
И руки разомкнула,
Та птичка с рук вспорхнула…
Елена долго наблюдала,
Как в небо птичка улетает.
Смотрела и сама не знала:
Зачем еще надежду таит?
I ТУМАН
Ковром предательским туман
Объял ленивый океан
И сонный остров. Ранний час,
Чуть слышен с кораблей приказ,
А далее – ответ покорный.
На берега чужой земли
Поочередно и проворно
Все люди с кораблей сошли.
Он был столь грустным, безучастным,
Что путники единогласно
Решили чуть передохнуть,
Затем тогда продолжить путь.
Побрел по берегу устало
Он, взгляд пустой свой опустив;
И ноги так вода ласкала,
Тут, очевидно, был прилив.
И воздух свежий, но чужой.
О, где же, наконец, покой
Ты обретешь, мой милый друг?
Иль нет таких на свете рук,
Морской чтоб ветер приручили?
Извечный странник, по-иному
Тебя жить, жаль, не научили.
И, жаль вдвойне, - ты рад такому.
Пусть жизнь бежит за годом год,
Всяк ветер свой приют найдет
У скал, страдающих от скуки.
(Приносит часто воля муки).
Ты верен лишь одной свободе –
Друг одиночества она.
О, знай: устроено в природе,
Что жизнь сюрпризами полна…
…Дыханье сбилось, пульс не слышен.
Все решено уж видно свыше.
И отуманено сознанье…
Все решено. К чему терзанья?
Глаза наполнились слезами,
И что-то вдруг сдавило грудь.
Лицо, прикрытое руками…
Куда бежать? Неважен путь.
Быстрее шаг. Неважен путь!
Того, что было, не вернуть
И не исправить. Что ж, зачем
Еще живу? Ведь нет проблем
У мертвых вовсе. Жить труднее.
Но я слаба. Сил больше нет.
И с каждым днем еще слабее.
Зачем мне жизнь? Зачем мне свет?
Туман сгущался. Потемнело
В глазах ее. Но все же смело
Куда-то шла она вперед;
Событий тех водоворот
В уме вертелся… что-то вдруг
Приятно ноги охладило.
Смешалось все тогда вокруг.
И сердце трепетное стыло.
Волна волну догнать стремится,
В уме мелькают чьи-то лица.
Вода трезвит. И этот хлад…
Но нет дороги ей назад!
Подул чуть свежий ветерок.
И пустота связала руки…
И леденящей тьмы поток
Убил знакомые ей звуки…
Внезапно резкое движенье
Извне. Борьба за умерщвленье –
Но крепкий удержал ухват.
И снова этот мерзкий хлад…
Глотая воздух жадно-жадно,
Сражалась, жизни не желая.
И задыхалась беспощадно
В слезах своих… Она – живая!
Слова обрушились, как скалы.
Она лишь всхлипывала вяло,
Но все же уловить смогла:
«Зачем? Зачем? С ума сошла!
Иль больше жить не мило?»
«Оставь! Иного нет пути!
Судьба мне изменила!..
Оставь. Прошу. И… дай уйти…»
И обессилено упала:
«От жизни я устала...»
Поплакать надобно. «И все же
Спастись отчаяньем не сможешь!».
Пришла в себя и осторожно
Взглянула на него она.
Взгляд дикой кошки, безнадежно
Забитой в угол – спасена!
Он задрожал от странной боли,
Поскольку против спас ее же воли.
Не верил уж своим глазам:
Спаситель испугался сам!
В раздумьях этих был, как вдруг
Она растаяла вдали,
Но он знаком услышал звук –
Приятели навстречу шли.
А незнакомка! Кто она?
Куда, злой мыслию полна,
Исчезла так бесследно?
Искать ее? Но тщетно…
В мгновенье это и туман
Исчез и солнце появилось.
А может, девушка – обман?
Ее спасение приснилось?
Покинул взгляд холодный блеск,
Эмоции нахлынул всплеск,
И чуждый ране ему страх
Сверкнул в сапфировых глазах.
Бывает, боги шутку злую
С людьми играют. Вот беда!
Потехи ради роковую
Вершат ошибку иногда…
Так, месяц солнце покрывает,
И свет куда-то исчезает,
А люди в страхе горя ждут:
«Настал нам, грешным, Божий суд!»
И крови требует, ждет жрец:
«Богов я слышал верный глас!
И жертвы, злата, и овец
Необходимо им тотчас»...
Но есть еще беда другая –
Судьба, шутница роковая.
Нельзя ее предугадать,
Ведь смертным не дано все знать.
И жертвы в дань ей принести,
Увы, нельзя (признаюсь я),
Желанное чтоб обрести.
Она нам верный всем судья.
II. АТЛАНТИДА
Уж звезды слабо догорают
И солнцу место уступают
На небосводе. Новый день
Сменяет ночи прошлой тень.
Идет к дворцу в сопровожденье
Посол отважный. Мир чужой
Его приводит в изумленье:
Царит ритмичный здесь «покой».
Страна атлантов вся в движенье,
Везде царят шум и волненье.
Юстин со своего дворца
Не видит счастию конца,
Смотря на это. А Софрон,
Опора, правая рука,
Во всех делах советник, он
Со стороны зевал слегка.
Не понимал, зачем Юстину,
Империи сей властелину
Все Атлантидой любоваться.
Ужель не лень так распыляться?
«Мой повелитель, мудрость Ваша
Границ не знает. Благодать
В стране повелевает нашей.
Вас уверяю… Подписать
Прошу, чтоб Вам не в затрудненье…»
«На что дать должен разрешенье?»
«Пустяк! Пустяк! Одна бумага…
Какой-то уличный бродяга
Свой разум потерял совсем:
Он возомнил себя пророком,
Твердит, безумец, что-то всем!
Послужит смерть ему уроком…»
«И в чем безумство его слов?»
«Он возомнил, что нет богов!
Что есть лишь Бог и он – один!
О, повелитель, властелин,
Нельзя оставить все, как есть.
Уж подготовил я указ;
И для страны сочту за честь
Его исполнить сей же час!
В народе могут быть волненья
От слов бродяги…» – «Утвержденье
На казнь несчастного не дам,
Пока не разуверюсь сам».
«Что ж, воля Ваша, так и быть.
С решеньем спорить я не смею.
Да и не мне царя учить…
Будь голос разума сильнее!»
«Чуть не забыл! Вот порученье:
Все к свадьбе я приготовленья
Тебе, советник, поручаю».
«Какая честь! Вас уверяю,
Что как для дочери своей
Устрою праздник молодых!
В Великом храме Гименей
Соединит сердца двоих!»
В тот миг послышались шаги
Приблизившегося слуги:
«Я к вам пришел, мой царь, донесть
Благоприятнейшую весть».
«Я слушаю тебя» – «Желают
Из Греции посланцы Вас.
В дворцовых залах ожидают.
Что передать мне им сейчас?»
Юстин зевнул (какая скука!):
«Пусть подождут. И что за мука
Мне принимать таких гостей?
Эх, ведь положено… Скорей
Веди пришельцев ты сюда».
Юстин присел на царский трон.
Уже вошли они, когда
Решил зевнуть повторно он.
Их было трое. Сбоку, правый,
Стоял Евгений, добрый малый.
Умен и чуток, мил собою.
В плен погруженный кутерьмою
Тяжелых жизненных забот,
Он разглядеть мог в мире этом
Сокрытых от глазу красот.
И тем теплом, душевным светом,
Которые сияли в нем,
Делился он с людьми. С огнем
Сравнить Евгения не грех:
Горит он сам и греет всех.
Другой, что слева находился,
Забавно полон был, смешен.
Чему-то где-то он учился,
Хотя не скажешь, что умен.
Веселый пир, бокалов звон
Боготворил Илларион.
Шутник, повеса жизни сей,
Сказать, обычный дуралей.
А третий парень посреди
Приятелей-послов держался.
Стоял немного впереди
Юстину первый он назвался.