Я шёл по земле, не желая ни тех, ни других.
Я к солнцу летал, только там никого, кроме птиц.
В пещерах неведомых тролль - то ли мил, то ли рыхл,
но кроме его образины не видел я лиц.
Что в море, что в поле, куда бы ни сунулся я,
и гнали, и звали, и жгли, и совали в петлю,
но только ни в холод, ни вдрызг, ни за честь, ни х...
никто никогда и нигде мне не крикнул "люблю!".
Я светом, я мёдом, я нежностью силу держал.
И вот на границе одной из великих держав
на самом на кончике -с кровью и слизью - ножа
отбил, отобрал я, нашёл золотую скрижаль.
От пыли, от страха, от злобы очистил её,
в трёх водах, в трёх небах смывал её прежнюю жизнь,
и мне показала скрижаль наказанье моё
на той и другой стороне лишь одно - "Обернись!".
И я оглянулся, рванулся назад, наугад.
А там, за спиною, - пустыня, и боль, и кресты,
а там, за крестами, - чужие родные стоят,
а там, за чужими родными, - забытая ты.
...Теперь я парю на краю обгоревшей горы.
Внизу - непонятны, невнятны туманы-дымы.
Вверху - то ли смех, то ли радость от хитрой игры.
В душе - то ли памяти плач, то ли ветер зимы.
Но я постою на горе, подожду, потерплю -
ведь я оглянулся, вернулся, очнулся, затих,
и, может быть, скоро я всё же услышу "люблю!",
сбежавшее с губ намолчавшихся белых твоих...
* * *