Иосиф Виссарионович
В нашей комнате висел портрет товарища Ворошилова. Потом был маленький коридор без портретов, но с двумя умывальниками, нашим и тети Шуры. Тетя Шура была интересна тем, что ее мать, Пелагея Тарасовна, ела тюрю из водки: наливала водку в блюдце, размешивала в ней хлеб и ела.
Потом была общая кухня, где на каждую семью был стол, там иногда разгорались ссоры из-за того, что кто-нибудь что-то поставил не на тот стол.
Рядом с кухней жили медицинские сестры. В их квартире висел портрет Иосифа Виссарионовича Сталина.
Я, видимо, еще не учился в школе, потому что, когда я начал учиться, вместо медсестер приехала семья, глава которой служил в Австрии, и я был угощен австрийским шоколадом, вкус которого до сих пор помню.
Однажды в сопровождении бабушки я оказался в квартире медсестер, где и увидел портрет Иосифа Виссарионовича. Видимо, я уже что-то слышал о нем, так как, посмотрев на портрет, я сказал: «Иоська».
Что я имел против Сталина, столь уничижительно назвав его, не знаю. Никаких таких разговоров о нем я не слышал. Вообще, в Сибири возможно Сталина боялись как-то по-иному, поскольку жили там, куда он ссылал, и потому уже не боялись ссылки.
Среди пацанов о Сталине говорили уважительно. У нас в военном городке было несколько овощных складов, где хранилась квашеная капуста. Склады охранялись часовыми. Мы иногда крали капусту, но свежую, когда она кучей была свалена возле склада. Обычно кто-то отвлекал часового, другие забегали с другой стороны и хватали пару кочанов. Но когда капуста была заквашена и заперта внутри склада, перед часовым был простор, поскольку убрали гору свежей капусты. И вот тогда среди пацанов завязывались споры: А если сам Сталин пойдет навстречу часовому капустного склада, должен ли часовой его застрелить, или нет. Некоторые утверждали, что сначала часовой все-таки обязан крикнуть, стой, кто идет. И уже потом, если Сталин продолжает идти, стрелять. Так уважали Сталина. Но еще более уважали безымянного часового, поскольку часовым мог стать каждый, а Сталиным не каждый. Поэтому каждый знал, что обязан делать часовой, но никто не задумывался над тем, зачем Сталину идти в направлении капустного склада. Он, кстати, так там ни разу и не появлялся, и часовым было не в кого стрелять.
Когда же я в чужой квартире назвал вождя «Иоськой», бабушка тут же уволокла меня и отлупила, уже не помню чем. Когда я сломал новые лыжи, убегая от хулиганов на косогоре, бабушка отлупила меня веником, но про веник я помню, поскольку был старше, когда сломал лыжи. Лыжи я, между прочим, ломаю с тех пор чуть ли не по два раза в год.
Когда бабушка меня лупила за Сталина, она ничего при этом не говорила, я уже упоминал, что о Сталине у нас в семье почти никогда ничего не говорили.
Когда Сталин умер, нам сообщили об этом в классе. Это было в 1953 году, мы учились в 5-м классе. Все встретили это известие тихо, только один Генка Лопатин заплакал. Его отец был майор НКВД, Генка, как и мы все, его соседи, не знали, чем занимался его отец.
В день похорон Сталина у нас в Новосибирске еще было морозно, никто никого не давил, а в минуту молчания я был на улице, где не было ни души, только вдали пробегал какой-то солдат. Когда я вечером рассказывал отчиму, что солдат бежал, не снимая шапки, – «вот мерзавец», – сказал отчим.
Фигура Сталина стояла во дворе нашей школы. Незадолго до выпускных экзаменов, весной 1957 года кто-то отломил Сталину глиняную голову. Я помню нашего директора, по прозванию Циклоп, как он стоит, одноглазый, обнявшись со Сталиным, и тянет за нос отломанную голову, чтобы она встала на место. Школьники с любопытством наблюдали эту сцену.
Сталин надолго отшиб русскому народу, да и не только ему, мозги, но оставил незлобивое сердце.
Время от времени кто-то подслеповатый тянет Сталина за нос, пытаясь восстановить его целостность и невредимость.
Многие полагают, что иначе мы не обретем свою целостность и былое могущество. Когда не так давно на телевидении в числе «знаковых» фигур русской истории был представлен Иосиф Виссарионович, я не удивился, но я удивился, что среди знаковых фигур не было Ломоносова.
Пока полагают, что фигура Сталина для нас важнее фигуры Ломоносова, о могуществе государства российского лучше не мечтать.