В гостях у сказки
Чёрный Георг
подборка стихотворений одного отдельно взятого автора
__________________________________________________
1. Дачный Мцыри
2. В гостях у сказки
3. Дискурсируя с Густавом Майринком и Куртом Воннегутом
4. Провинциальные развлечения
5. Психоделически о барсуках
6. Волшебное средство От
7. Дед и можайские зайцы
8. У начала времён
9. живущий в кроне
10. не кажущийся богом
11. Она
12. мелочь пузатая
13. О тварях дрожащих, имеющих право
14. Переписка с зимой
15. Возвращение лесника
__________________________________________________
__________ Дачный Мцыри __________
Забор был полностью покрыт душистым хмелем
и беспардонным бледно-розовым вьюнком.
Я проводил на даче пятую неделю,
читал, дичал и притворялся грибником.
Дожди случались почему-то по субботам,
а в воскресенье вереницы низких туч
несли свою дистиллированную воду
за горизонт – в болванках пухлых серых туш.
Я пил настойку на восьми целебных травах,
цедил рябиновку и с бергамотом чай,
писал заметки в разлинованных тетрадях,
не брился, киснул и отчаянно скучал.
Так убывают дни привязанностей наших –
вдали от секса, треволнений и забот...
Но подозрительной соседке, бабе Маше,
всё мнилось: я бросаю дрянь через забор.
Однажды вечером, повыключав все лампы
и вяло слушая какой-то симфоджаз,
я вдруг почувствовал, что зверь на мягких лапах
глядит в моё окно, не отрывая глаз.
Чуть сдвинув голову, я встретился с ним взглядом.
“Намного больше дикой кошки, но не тигр,” –
мелькнула мысль, – “В глаза смотреть ему не надо,
не то он насмерть загрызёт тебя, кретин!”
Но смерть на даче под клыками ягуара
своей нелепостью внушала лишь восторг.
Давно не мальчик, я был крупным и не старым,
мой дух был твёрд, и верный премоляр – остёр.
За лесом взвизгнув тормозами, электричка
нас отвлекла от смежных взглядов сквозь стекло.
Я краем глаза на столе заметил спички,
стволы-фрагментики осиновых колов.
Неторопливым жестом подхватив коробку,
я бодро чиркнул сразу несколько: огонь
смущает хищников, – но, явно не из робких,
пантера, пума, леопард (или другой) –
зверь тут же прыгнул на меня. Я отшатнулся,
при этом треснувшись затылком о косяк,
да так, что череп сжался от набата пульса.
Осколки прыснули... Мир дрогнул – и иссяк.
...Едва очнувшись, я почувствовал, как будто
в моих штанах притормозил локомотив.
Затем эрекция, продлившись три минуты,
прошла – и я был вновь приличен. Чай остыл.
Я проглотил его одним глотком, и это
восстановило мой, чуть потрясённый, дух.
Окно разбитое, бутылки, сигареты
и колья спичек – устилали всё вокруг.
Так входит в жизнь любимый первородный хаос.
Так, от бессмысленного оттолкнувшись, ты
легко шагнул в домен бесцельного, – не каясь,
не удивясь, не потревожив пустоты...
Под утро ливень посбивал цветы с ромашек
и смыл следы большого зверя под окном,
оставив мой носок – на клумбе бабы Маши...
Она придёт потом ругаться всё равно.
_________________ В гостях у сказки _________________
Нашпигуй черепаху тротилом – и забудь о своей Буратине.
(бытовая мегаполисная лирика)
Усилиями тошнотворной граппы – простуженное ухо не болело.
Огонь в камине разгорался плохо: мешало говорящее полено.
Джузеппе не хотел быть Карлом папы, ни Карлом Марксом или, даже, Кларой, –
как не хотел он быть царём Горохом, епископом, судьёй и генералом.
Сверчок оголодал – и не пиликал; погода обещала быть отвратной.
По ящику показывали Поле Чудес. – Джузеппе стало неприятно,
он выругался. Тень прошла по ликам святых в углу, над тусклою лампадой.
Четвёртый месяц находясь в запое, легко судить – о том, как жить НЕ НАДО.
С экрана между тем лилась реклама, глядели – ошалело – буратины...
Серебряные речи дуремаров живописали вещие картины –
того, как из лапши, говна и хлама возникнет новый мир – любви и баксов,
китайских патентованных товаров, в котором – ни осам, ни карабасов.
Джузеппе, с банкой импортного пива и пиццей, размышлял – о Шарон Стоун,
о льготах – для слепых и иноверцев, о том, сварить ли впрок борща пустого...
Затем рыгнул – и сплюнул некрасиво; от звука – вдоль стены метнулись крысы,
и в ней открылась маааааааленькая дверца,
где ждали – белый кролик и Алиса.
__ Дискурсируя с Густавом Майринком и Куртом Воннегутом __
Я мастурбировал на печке. Мне было холодно и жарко.
Труба печная не дымилась, поскольку наступало лето.
Я представлял себя в уздечке – под бёдрами Светланы Марковны,
Жевал усердно прелый силос – и не желал возить карету.
Я засыпал – и снились выдры, а после – водяные крысы,
А после – паланкин в горошек, а после – я уже не помнил,
Как будто память кто-то выгрыз – и на бумаге тонкой рисовой
Оставил непонятный росчерк, а с ним – вина сосуд неполный.
Какой-то мелкий паучишко спускался на ладонь... – к письму ли?
На разметавшихся ресницах могли бы размножаться цапли.
Кот с терракотовой манишкой переходил вальяжно улицу.
Раввин перебирал страницы, раба выдавливал по капле.
Скакали гоблины, а также гоблиноухие святые.
Над сердцевинками ромашек зависли розовые мушки.
Я видел кроликов, и каждый поигрывал щеками сытыми;
Их мех по линьке стал неважен, но цвет – один другого лучше.
Я был?.. – скорей предполагался, – запутавшийся в сновиденьях...
Роившаяся жизнь – другая – росла, менялась... Пели птицы.
Текла вода. Потели пальцы. Беззвучно пробегал по темени
Старик в онучах, отвергая меня – в умножившихся лицах.
Перевернувшись ненарочно, заметишь заросли драцены,
За ними – треск и голос грубый – того, кто в ад ещё не свергнут...
И – если хочется, то можно, – себя отъединив от целого,
Лежать – и страшно скалить зубы – Тому, который где-то сверху.
______ Провинциальные развлечения ______
Reminiscing over "Das Leben der Vogel" by A.E. Brehm
Моя лошадка вскачь нейдёт, предпочитая рысь,
Но у неё такой лукавый, шаловливый взгляд,
Что земский заседатель засмотрелся, и не раз...
Порой мне конюхи о нём срамное говорят, –
Выдумывают, бестии. Должно быть, просто врут.
Какой болван полезет на лошадку, коли есть
Кухарки, челядь, горничных табун, семейный круг?..
Да вдруг наскучит имяреку; к перемене мест
Проявится стремление... – И вот уже и гусь
Не спасся от нескромного внимания его.
Эй, человек, Сысоя кликни, – трубочку мне пусть
Сготовит, – ту, что с длинным мундштюком. Молельный вор,
Отец Игнатий просвещал намедни, что курить
Есть небогоугодное занятие, а сам
По малой мере заподрясил табакерки три
У певчих, и бессчётно – у смиренных прихожан.
А вот идёт Сысой, огниво с трубочкой несёт.
Штаны спускает, местом тем ко мне оборотясь,
Румянец лёгкий с коего не сходит круглый год.
“Женицца, барин, вам пора!” – глаголет. Что за грязь
Привидится холопям; где им – стадии души
Бессмертной разуметь, об элементах неземных
Заботиться!.. А впрочем, без Сысоя камыши
На гобеленах не шумят... В покоях полдень тих,
Жужжит оса, посверкивает гранями графин.
Не восставай акафистно, не простирайся ниц.
Дух дерева, свечей, льняного масла от картин
Сподвигнет нас – исследовать места топтаний птиц...
Иной речёт: целебна глушь; сквозь скуки лёгкий флёр
Безмолвствует провинция. Себя к ней приручив,
Непритязательный скворец очнётся соловьём...
(В синтонных чудесах сильны уездные врачи.)
И ты выходишь на порог, натёртый, как мозоль,
Неся всем грешным и святым невиданный фасон:
Домашний байковый пиджак в тартановый узор,
На шее шёлковый крават с лиловой полосой.
Вороны на тебя глядят, и Бог на небесех,
И донник за амбаром, и душица у плетня...
Ты понимаешь, что спасён – отныне насовсем,
Поскольку вовсе ничего не следует менять.
Судьба – не больше, чем судьба. Но с ней, в юдоли слёз,
К досужим обстоятельствам не страшно припадать.
Захочешь здесь пожить – изволь, надолго и всерьёз.
А если выбираешь смерть, – то раз и навсегда.
_____________________ Психоделически о барсуках _____________________
Тихо в лесу, только не спит барсук.
Уши свои он повесил на сук –
И тихо танцует вокруг.
(песня из к/ф Служебный роман)
Шёл пО лесу биолог, а сзади шёл барсук – в надежде, что инстинкты всегда его спасут. (Спасали не инстинкты, а выпуклость Земли.) Барсук не торопился, – и так они и шли: сперва ступал биолог, в чьей бороде седой мог жить не только полоз, но также козодой, неся в своём заплечье увесистый рюкзак, сползающий нередко (куда – нельзя сказать), и, словно потерявшись в нехоженом лесу, жёг на привалах сучья и жарил колбасу, затем по-пионерски тушил свои костры и оставлял объедки, – меньшИм друзьям дары.
А следом шёл барсучий неприручённый зверь (поскольку это правда, ты мне, читатель, верь!) и вслушивался чутко, надеясь на инстинкт, как если бы инстинкты могли его спасти. Биолог не терялся, а просто делал вид; он шёл не развлекаться, но барсуков ловить, – чтоб содержать в неволе, им заражая кровь, и получать вакцину для спятивших коров. Он нёс с собой ловушки, капканы, западни, потел и через спутник начальнику звонил, передавая сводки с хвостом координат, при этом батарейки не забывал менять (как будто ртутью лесу выплачивал кредит); – барсук, идущий следом, их часто находил.
Вот так они и шли, и пришли к большой норе.
Биолог был уверен, что этаких зверей в лесу не существует, а потому – достал ловушки и, капканы расставив по местам, прилёг за ближней ёлкой, чей ствол был сучковат, настроившись пить пиво и колбасу жевать. ...Вдруг я засуетился – и вылез из норы, хоть был суицидален, по сути, мой порыв, и, сразу ухитрившись ногой капкан поддать, ужасным басом гаркнул: “Не смей сорить, мудак!!!”
Допустим, лёг под ёлку биолог молодой, измучен тёплым пивом, отросшей бородой, и думает угрюмо, что в жизни всё не так... И вдруг – как гаркнет кто-то: “Не смей сорить, мудак!!!”
От нервных потрясений недолго до беды.
А тут барсук приходит, с природою един, – биолога кусает (предчувствуя обед) за место, что французом зовётся "une baguette". Возможно, дух колбасный причиною всему, барсучья близорукость, арбореальных муз неукротимый юмор, – но вопль ТАКОЙ потряс окрестности, что птицы кружились целый час над лесом, не решаясь спланировать назад. Биолог в это время предпочитал – бежать, придерживая скипетр свободною рукой, и вёл переговоры с больницей городской – о пользе трансплантаций и процедур иных.
Барсук бежал вдогонку и линию спины биолога – старался из вида не терять. И так они бежали, должно быть, целых пять погонных километров, покуда вертолёт не стал кружить над лесом. Тогда барсук залёг – и наблюдал, как, с воем, прицепленный к ланже, биолог чертит небо, закатное уже.
А я сидел у входа в заветную нору, оборотясь к востоку, где неразменный рубль (точнее – полумесяц) нас обращал в ислам, а лес, большой и дикий, окутывала мгла... И было так покойно и тихо на душе, как если бы в сансаре текло миров – не шесть, а восемнадцать тысяч, и в каждом – плыл закат, и "no time like the present" стал "no time like the past", а позже превратился в "no any other time"...
Я отпускал и слушал, прощался и встречал, и, повалившись навзничь, на мириады звёзд уставившись, не помнил – ни на один вопрос ответов, не пытался – хранить любой ценой; они вели, ветвились, о н и я в л я л и с ь м н о й , – все триллионы тропок, все гео-времена... Я выдохнул – и понял:
барсук меня узнал.
_____ Волшебное средство От _____
По шаткой лестнице, скорей,
Глотая копоть фонарей,
Спускаюсь я на склад.
Спешу вдоль пыльных стеллажей
Отведать квашеных мышей,
Горит мой хищный взгляд.
(Пётр Овчинников, "Квашеные мыши")
Итак, я прихожу домой...
(Ты дверь мне поскорей открой!)
Но не спеши в кровать, друг мой, –
Сам знаешь, почему!..
Тихонько приоткрыв окно,
– (Снаружи снежно и темно,
И светят фонари давно) –
Я руку протяну...
И достаю из тайника
– (Сама нащупает рука!) –
От скрытой части чердака –
С двойной бородкой ключ!..
По лестнице витой взбежав,
Замок сниму я, дверь прижав...
И петли, тихо завизжав,
Откроют вход... – И луч
От тусклой лампы упадёт
На длинный сумрачный пролёт,
Где полок с банками – не в счёт.
И кончики ушей
Моих – от радости горят...
Тот – самый дальний, пыльный – ряд
Мне скрасит стужу декабря.
Варенье из мышей!!!
Рывком снимаю я пальто
И трепетно вдыхаю – то,
Что превзойти не смог никто, –
Заветный аромат...
Одну из банок приоткрыв
И, сам себя, вооружив
Десертной ложкой, – (прочь ножи!) –
Я рад, безумно рад!!
О, да! – Их надобно жевать,
Иначе вкус не разобрать!.. –
Волшебный хруст в себя впитать,
С кислинкою внутри.
Класть лучше – сразу на язык...
А те, кто к виду не привык,
Пусть – от хвоста до головы
Рассмотрят... – Вот, смотри!
Тааак!.. – Осторожно зачерпнув,
От нетерпения сглотнув
Слюну, пошире распахну
Я, в предвкушеньи, рот.
И медленно жевать начну, –
Сперва одну... Ещё одну...
О, наслажденье! Почему? –
Да кто меня поймёт!..
Как описать мне вкус мышей?
Хвостов их липких, и ушей?..
Их хрящевидных лапок, шей,
И шерсти – на зубах?
Нет ничего для знатока –
Что б приравнялось – (жив пока) –
К мышиным приторным бокам!
Не стОит – на ногах
Их поглощать... – Избыток чувств
Летальным может быть!.. И пусть
Мне не сравнить других искусств
С искусством – есть мышей.
Любой гурман и гедонист
От восхищенья рухнет... – Плиииз!..
Сироп мышиный оценить –
Достойно жизни всей!
Гастрономический восторг!
Деликатес!.. Будь славен Бог,
Что сотворил мышей – и смог
Их в пищу превратить!
О, сладость крошечных голов!
И нежных кончиков усов!
Я дегустировать готов!.. –
Не вам меня судить.
О, мыши в сахаре!.. – Они
Неописуемы!! Храни
Их бережно! В плохие дни
Они – судьбе ответ
На все несчастья, и на боль,
И, что б ни сделалось с тобой,
Варенье из мышей открой... –
Ведь средства л у ч ш е – н е т !!!
_______ Дед и можайские зайцы _______
Не перевелись ещё чебуречные на шоссе Можайском.
(почти туркменский фольклор)
Как-то раз к нам в блинную дедушка зашёл.
Просто себе дедушка, – что сказать ещё?..
Маленький, с пушистыми белками бровей.
Вежливо представился и сказал: “Привет!”
Люди ели блинчики, что кроли – траву,
Даже не расслышали, как его зовут.
Дедушка пристроился в очереди хвост,
Напевая что-то про "ноченьку без звёзд."
Рис, картофель, кабачки, баклажаны, лук... –
Блинчики с начинками уплетались.
Вдруг
С криком повар-азият в блинную вбежал,
В кулаках сжимая два кухонных ножа.
Может, изменил ему полюбовник-конь,
Или обдолбился он гадостью какой...
Вертятся яичницы поваровых глаз,
Закипают – бешенство и убийства страсть.
Все застыли в ступоре, глядя на ножи.
Героизм «обделаюсь – но останусь жив»
Так силён в народе, что христианский бог,
Поглядев на праведных, со стыда бы сдох.
Только тихий дедушка, дланей не воздев,
Как приложит повара – стулом по балде!
Покатились пО полу длинные ножи,
Их владелец бешеный вниз челом лежит.
Люди подхватились – и ну его вязать!
Кто-то "благодарствуем!" дедушке сказал.
Некто даже пробовал пригласить к столу,
А иные – искренне вознесли хвалу.
Дедушка смутился и в сторону дверей
Поспешать наладился, чтоб уйти скорей.
...Я случился на пути дедушки, воспряв.
На тарелках – в маслице, вспухнув от приправ,
Блинчики вовтузились – грудой одеял.
Дедушка, приметив их, тихо просиял,
Словно 6-0 выиграл на Roland Garros.
Дедушку упрашивать долго не пришлось.
Сел непритязательно, рту помог рукой...
Просто себе дедушка.
Маленький такой.
_____________ У начала времён _____________
Когда кустом сиреневым был назван куст сирени,
Когда седьмое солнце обожгло седьмого сына,
И вечер затопил луга, сочащиеся туком,
Над жухлым горизонтом обозначились две тени
И, спрятавшись за тучей, из которой дождик сыпал,
Направились – туда, где виден был костёр пастуший.
С кореньями и травами варил над ним похлёбку
Суровый человек с большими грустными глазами.
Младенец спал в корзинке, смуглой женщиной качаем...
У самого огня тряс бородой белее хлопка
Старик, а рядом – девочка с льняными волосами,
Играя с куклой, пела что-то – тихо и печально.
Вдруг – небо потемнело от надвинувшейся тучи.
Над головой скользнули перепончатые крылья...
Огонь затрепетал и бросил отсветы на лица,
В них отразился страх – как будто был цепями скручен
Надёжный внутренний инстинкт, как будто позабыли,
Что находились близко – от добра и зла границы...
Два тёмных силуэта приземлились, две громады.
Их головы – рогатые – и глаз тройные звёзды
Казались нереальными и вызывали ужас.
Тела сидящих у костра свело – как от разрядов,
От спазмов электрических... Спасаться было поздно.
Луна всходила низко, выкипал забытый ужин...
Мужчине вспомнились слова какого-то святого –
О том, что всё записано – в извечной Книге Судеб,
И выбора, по сути, никогда не существует,
А, стало быть, в написанном – не изменить ни слова...
И, всё-таки, в отчаянной попытке – (будь, что будет!) –
Он выхватил кривой пастуший нож... Но тут – вплотную
Придвинулась гигантская нависшая фигура –
И нож упал на землю из раскрывшейся ладони.
Протяжный крик сорвался с губ у женщины с корзиной...
Старик уткнулся бородой в костёр, мигнувший бурым.
А девочка почувствовала, что вот-вот утонет,
Когда внезапный холод влился внутрь – хвостом крысиным,
Стекая струйкой по спине – туда, где позвоночник
Заканчивается крестцом, образовав запруду...
Второй рогатый силуэт склонился над младенцем –
И таял, таял, – исчезая в нём – цепочкой точек...
Да, путь к тому, чтоб уцелеть, был длительным и трудным.
Но – много тысяч лет спустя, для строящих Освенцим
Всё это – превратится в сон, как миф о Нибелунгах, –
Когда о дремлющих внутри прообразах рептилий
Никто не будет знать, – виня Вселенские Законы,
Читая Фрейда, Леонгарда, Ницше или Юнга
И, вакцинируя себя – от оспы, скарлатины, –
Начнут искать "пути вовнутрь", лишь внешнее запомнив...
...Под утро восемь пилигримов вышли на равнину
И обнаружили – костёр и три недвижных тела –
Без всяких видимых следов насилия, – плечами
Почти соприкасаясь... На пустующей корзине
Стояло имя: «НОЙ», а рядом – девочка сидела
С младенцем на руках, и пела – тихо и печально.
___________ живущий в кроне ___________
живущему в кроне видны были стрелы стрекоз
и мелкие рыбки в саргассах затопленных пойм
а вечером лунным блестящие шарики рос
на ганнеры листьях раскинувшихся над рекой
кривые стволы рододендронов жались к земле
кусты розмаринов топорщили стрелки цветов
живущему в кроне весной представлялось что лес
стал мангровой порослью полной трясин и заток
лианы вистерий сплетались в единый узор
гигантские гроздья соцветий раскачивал бриз
о нравах пернатых красавиц высвистывал дрозд
живущему в кроне известен был каждый каприз
других обитателей хризоберилловых сфер
небесные знаки менялись менялся и лес
а в кроне живущий порой поднимался наверх
и долго высматривал лотосы в хлябях небес
но мало-помалу любовь трансформировать мир
нашла себе путь в заповедник дендрических грёз
стригущие кроны себя называли людьми
их не беспокоил о лотосах в небе вопрос
и как-то под деревом сидя я сам пожалел
о в кроне живущем покинувшем лес оттого
что многим привыкшим ступнями шагать по земле
казалось что в кронах никто кроме птиц не живёт
____ не кажущийся богом ____
человек, шагающий по небу,
многих бы заставил падать ниц –
несмотря на то, что богом не был.
волосы дождём свисали вниз,
странная клубящаяся тога
навевала мысль об облаках...
он сжимал косу – и не был богом, –
так мне показалось.
но пока
я пытался разглядеть, с балкона,
что он держит, щурясь, как во сне, –
нарушая ньЮтона законы,
человек направился – ко мне.
испугаться или удивиться
в полной мере не успев, застыл –
взявшись за покатые перильца
девятиэтажной высоты...
человек, шагающий по небу,
был уже – почти глаза в глаза.
поглядел, как я стою – нелепо, –
и ушёл, ни слова не сказав.
я осел на кафельную плитку,
убеждаясь, что ещё живой.
облаков пергаментные свитки
вспененно неслись над головой.
солнце опускалось за деревья,
скаты кровель нежно золотя.
на востоке – туч гигантский клевер
привставал на корешках дождя...
я подумал – точно ли он не был
богом ночи, – тем, что дарит свет, –
человек, шагающий по небу...
ибо – кто обожествляет смерть?..
_____________ Она _____________
Она была высокой. И вовсе не худой.
Был окружён осокой и дождевой водой
её чертог, – затерян в прибрежной полосе.
Её боялись звери.
Её боялись ВСЕ.
Она ходила тихо, как ветер по ставкам,
и побеждала лихо, – никто не знает – как,
подобно провиденью и солнечным лучам.
Вздох лиственных растений всегда её встречал.
А мы её не знаем, и видеть – не хотим.
Все мысли наши – в мае, и все тела – в пути.
Пусть день наш будет долог, пусть нам весна поёт.
Мы спрячемся за полог, чтоб скрыться от неё.
* * *
Она нас не искала. – Зачем ей нас искать?..
Она прошла по скалам; ей следовал закат.
Переполняя чашу, заухала сова...
Мы прошептали наши последние слова.
...Вошла, неслышным шагом, и запахи внесла –
темнеющего сада, вечернего весла
и опустевших улиц, уже глаза в глаза...
и тихо улыбнулась
скрывающимся за
__________ мелочь пузатая __________
он смотрел на меня совершенно серьёзно
из-под шляпы, раскрашенной под мухомор.
я не стал задавать наводящих вопросов,
не спешил заводить "ни о чём" разговор;
я сказал ему прямо: “ты гном – или "what's it"?
если гном, подари мне текучесть дождя!”
что за дурень такую нелепость попросит, –
он, должно быть, подумал. затем – подождал
и предмет своей гордости сарториальной
в созерцании сублиминальных пустот
повертел, – окружённый дыханием тайны,
с бледно-жёлтым лицом, как подземный росток.
постоял, помолчал и направился – в осень.
я вскочил – и был броситься следом готов...
но дождливое сердце моё не выносит
вида стай перепончатокрылых зонтов.
____ О тварях дрожащих, имеющих право ____
Мы нашли его маленький труп за прудом, в огороде:
То ли ангел упавший, не то очень странная птица.
Ты сказала: давай его здесь же, под грушей, зароем.
Похороним – и крестик поставим, чтоб вдруг не приснился.
Ближе к вечеру мы принесли две лопаты и ящик.
Я стащил молоток и из погреба свечку и спички.
Мы копали так долго, как будто он был настоящим.
Он ведь был настоящим, – распластанным, ангельски-птичьим.
Эти тонкие окоченелые трубочки пальцев
И большие глаза – невозможного белого цвета...
Я копал и копал – потому что закрыть их боялся.
Ты сказала: довольно – и, не дожидаясь ответа,
Подняла его, крылья расправив, и так осторожно
Положила на дно, в перехлёст лопухов и полыни.
Мы отправили вслед чернокорень, хвощи, подорожник,
И шелковицы мягкими ветками сверху накрыли.
А потом завалили землёй и из ящичных досок
Смастерили почти симметричный занозчатый крестик.
Молотком в изголовье забили, – надёжно и косо.
И огарок достали, и долго топтались на месте...
Он с тех пор тебе снится, с глазами цветущего мирта.
Мне приснилось лишь раз – он, и как мы его хоронили...
Может, ангелов рой постоянно клубится над миром,
Но спасать от несчастий должны – не они нас, а мы их?..
______ Переписка с зимой ______
Здравствуй,
как дела? Писать ли письма,
если адрес всё равно неведом?
На деревню дедушке.
А в среду
пометёт метель, с позёмкой лисьей
понесутся письмена по снегу,
заметая белыми хвостами...
Я их из окна не прочитаю.
Ветер в трубах изойдётся смехом.
На стекле блестящие узоры
нарисует тайнописью иней.
От мороза двигатели клинит...
Поутру колонны снеговозов
пролагают длинные дорожки,
где, вчитавшись в шин небрежный росчерк,
я узнаю о далёких рощах;
в них – скелеты хрупкие волошек
и гирлянды крошечных сосулек
образуют вереницы знаков...
(Зимний почерк строг и одинаков.)
Расшифруй их, – кто тебя осудит?..
Растворилась изморозь в тумане.
Всё сложней разгадывать заметки
на полях февральских.
Скоро летний
цвет чернила примут...
До свиданья.
_____ Возвращение лесника _____
В лесу потерял я ружьё,
Кусты разрывая плечами;
Глаза мне ночное зверьё
Слепило своими свечами.
(Арсений Тарковский, "У лесника")
С ружьём по лесу удирал,
сквозь заповедный бурелом.
Мичуринские комары
старались жалить – сразу в пах.
Шептал: «Унылая пора!
Очей очарованье...»
Зло
пинал подножные дары
лещин, рябин и прочих пальм.
Вбежал в избушку лесника,
там звери прятались гурьбой.
От страха голос потерял,
пищал: “НЕ ЕШЬ МЕНЯ, УБЬЮ!!”
Кусал, царапал, не пускал...
Метнул свой головной убор
в какого-то нетопыря...
и вдруг почувствовал уют.
...Снаружи шёл слепящий дождь;
грибной, он тоже шёл домой –
покуда вовсе не ослеп:
к чему глаза во время сна!..
Д о м о й ...
Но что такое – дом?
Газон, подстриженный под ноль?..
Весна, идущая вослед?..
Сдавайся, я тебя узнал.
______________o______________
© Copyright: Чёрный Георг Предел Невозможного, 2009
Свидетельство о публикации №1912111526