Нет, он не о том хотел поведать
Старый раб в ошейнике железном,
Встреченный в провинции Толедо
Возле города Аронхуэса.
В бирюзе сигарного тумана
Ночь сочилась сладострастным ядом.
В маленькой таверне у фонтана
Мы пригубили амонтильядо.
Женщина с наклеенной улыбкой
Что-то пела с досчатой эстрады
Обморочно вскрикивала скрипка,
Путаясь в гитарных эскападах.
Он был пьян, старик бронзовокожий
В выцветшем и ветхом балахоне.
Он назвал нас «Славные вельможи»
И учтиво скорчился в поклоне.
Он сказал: «За несколько эскудо
Я готов попробовать, сеньоры,
То, что в вашу налито посуду...
Что за польза в ваших гневных взорах?
Я клянусь ошейником вот этим –
Молодые, старику поверьте –
Не найдётся никого на свете,
Кто бы не хотел кому-то смерти.
Как ни доверяли б вы друг другу,
Дайте, я из каждого бокала
Отхлебну», - и старческим оскалом
Осклабился нашему испугу.
Юный гнев не на хмелю ль замешан?
Старика швырнув с проклятьем на пол,
Каждый вволю злость свою потешил
До того, что раб стонал и плакал.
Отшвырнув истерзанное тело,
Мы, в азарте совести не слыша,
Говорили, будто нет нам дела,
Дышит он ещё или не дышит,
Потому что как он смел, собака,
Низкий раб, смущать застолье наше?
Мы к столу вернулись, но однако
Ни один из нас не поднял чашу.
Морщась, отворачивали лица
В дымный сумрак маленького бара.
На эстраде хриплая певица
Сбила с такта скрипку и гитару.
И тогда в невиданном смущеньи
Молчаливо мы смешались с ночью,
И меня рвало от отвращенья,
Так же, как, я думаю, и прочих.
Мы с тех пор не встретились ни разу,
Но всё время мозг – легко и верно –
Разъедала ночи той зараза
Призраками маленькой таверны.
И не в силах я смириться с бредом,
Тупо повторяя бесполезно:
Нет, он не о том хотел поведать
Старый раб в ошейнике железном,
Встреченный в провинции Толедо
Возле города Аронхуэса.