(портрет Дориана Грея)
«Друг мой, друг мой,
я очень и очень белен...»
С. Есенин
I
Слушай, слушай! Что с миром сталось?
Словно трещина под ногой.
Время давит, словно усталость.
И спасенья не дарит покой.
Упираюсь я в раму руками –
Знать, не держит меня земля.
Поднимаю, как голову, камень,
Что висит на плечах у меня.
Все двоится, плывет... Ладонью
Прикрываю строптивый глаз.
На картине немолодое
Вижу чье-то лицо анфас.
УзнаЮ, на кого похоже
На картине лицо старика.
В жизни кажешься ты моложе,
Но обманет твой вид, быть может,
Лишь не знавших тебя пока.
Что от Бога - за то не в ответе.
Проклянут тебя, уходя,
По лицу и одежке встретив.
Но за что же винить тебя?
Молод, весел? Стар и порочен?
Не решить, смотри - не смотри.
Первый взгляд - он обманчив, но прочен.
Каждый видит лишь то, что хочет, -
Как снаружи, так и внутри.
Я же вижу тебя без маски,
Облик истинный, хоть не раз,
Укрываясь в холсте и краске,
Ты скрывался от праздных глаз.
Да, сейчас в голове моей вьюжно,
Но ответь мне, как брата любя,
Так кого ж обмануть тебе нужно –
Окружающих или себя?
В жизни молод, а здесь - на ладони,
И мой взгляд твою душу тронет...
Видно, много я выпил вина:
На мгновенье мне стала видна
И в мозгу моем пьяном тонет
Та догадка, что жутко верна.
Не унизишься ты до ответа,
Старый демон в обертке юнца...
Ты смеешься в глаза мне с портрета,
Но в твоем узнаю я приметы,
Боже мой, своего лица!
II
Слушай, слушай! Что с миром сталось?
Расшатался под грудой тел.
Что еще прозевать мне осталось
Из того, что найти я хотел?
Я руками хватаюсь за раму –
Знать, не держит меня земля.
Сладко манит оконная яма,
Что распахнута для меня.
И кричу в пустоту я: - Слушай!
Тишиною заткнуты уши -
Нет ответа из темноты.
И хотя мой стакан осушен,
Нет, не хмель взбудоражил душу -
В душу ночь налила черноты.
Мы наощупь тянемся к свету.
Мой «тупик» примитивен и прост:
У кого-то прошу я ответа,
Хоть не знаю я, в чем мой вопрос.
Не поймать мне черную кошку
В темной комнате, где её нет.
Коль не найден в душе ответ,
Не забрезжит надежды свет
И за этим манящим окошком.
Мира нет. Только рама пустая.
Искрам звезд не зажечь огня.
Обветшалые мысли листая,
В пустоте я теряю меня.
Что ты бесишься? Сколько хренового
Понаписано и без тебя!
Ничего ты не скажешь нового,
Струны жалкие теребя.
То ты рвешь надоевшие узы,
То ты плачешься, что один...
Вот, зовет тебя сбросить обузу,
Разрубить непосильный узел
Холодина из холодин.
И какая разница, слушай, -
Коль тонуть в пустоте суждено –
Что в свою окунешься душу,
Что заглянешь в пустое окно.
И соломинкой - подоконник,
И надгробны уж в небе цветы.
Вот - кумир твой, певец и поклонник
Одиночества и пустоты.
III
Слушай, слушай! Что с миром сталось?
Может, мы — перед страшным судом?
Иль моя это пьяная шалость
Раскачала привычный дом?
Упираюсь я в раму руками –
Нет опоры надежней уже.
И не вычерпать мне стихами
Все, что выбродило в душе.
И вступать суждено вовеки
Мне с собою в неравный бой...
Я с трудом разлучаю веки,
Вижу зеркало перед собой.
Носом к носу за тонкой преградой
В полумраке в зеркале - я.
И с собой столкнуть меня рада
Непутевая колея.
Вот он здесь, кто всему виною,
Наконец он передо мною.
Вот чуть-чуть - и ладонью тронь,
Сквозь стекло я тяну ладонь,
Шкуркой брошено тело земное,
Я - фантом, отраженье, огонь.
Ветер бьет тело тени о стену,
Я и сам не стою на ногах.
Я очнулся, на жалкой сцене –
Рама, я и подсвечник в руках.
Ни за что я не сделаю это,
Как бы жизнь не брала в тиски.
Слишком жуткая это примета –
Разбивать зеркала в куски.
Мысли в сторону, по боку, мимо.
Прочь слюнтяйство и дребедень.
Сам в себе я меняюсь незримо.
Сильным должен быть, неутомимым,
Обреченный на завтрашний день.
Хватит биться в жертвенной пляске
Возле зеркала, как у огня.
Примеряю, как галстуки, маски
Столь привычные для меня.
Дым рассвета прозрачен и зыбок.
К черту блажь, я уже наяву -
Одеваю одну из улыбок,
Отворачиваюсь… И живу…