1
Вокзал наполнен голосами,
как мир - гуденьем проводов.
В их звуковой безумной гамме
я провести всю жизнь готов.
Шагаю через чемоданы,
мешки, корзины, рюкзаки.
И свет плафоновый туманный
мне ширит сонные зрачки.
Мелькает столько лиц и судеб!
Но некогда вглядеться в них.
Спешу к началу новых суток,
как на свидание - жених.
Но пойман я, как сетью - рыба.
Я в клетке времени мечусь.
Стоят, как шерсть на звере, дыбом
все пять моих незрелых чувств.
И с ними мне - одна морока.
Но я не сдамся без борьбы.
И прозвучал сигнал дороги,
и прозвучал сигнал судьбы.
С проворством вспугнутой лисы я
ныряю в свой вагон. И вот
передо мной сидит Россия
и сало с хлебушком жуёт.
2
Чуть вздрогнув, поезд отъезжает.
Мелькает мостовой пролёт...
Меня никто не провожает,
никто и встретить не придёт.
Но не печалюсь я об этом,
коль за спиною - двадцать три,
что не оставили отметин
на мне снаружи и внутри.
Встречая праздники и будни,
я улыбаюсь без конца.
И пусть порою в жизни трудно -
улыбка светит в пол-лица.
Пусть не могу пока иначе -
моя беспечность не навек.
Как все, я тоже что-то значу,
я тоже нужный человек.
А где-то там, за грустным Доном,
жена и дочь мне смотрят вслед.
Кто знал, что вечно быть влюблённым
ни у кого терпенья нет?
Кто виноват, что мы расстались,
что разошлись у нас пути?
Увы, мы оба не старались
в быту согласие найти.
Любви тяжёлую науку
не одолели до конца,
руки не протянув друг другу,
взаимно не раскрыв сердца...
А поезд медленно на горку
взбирается по склону дня.
И, может быть, впервые горькой
улыбка стала у меня.
3
Страна хлеба уже скосила.
Поля, поля и вновь поля.
Какая ширь! Какая сила!
Какая русская земля!
О, эти дали мне знакомы!
Недаром рос я на Дону,
не раз в степи бывал, как дома,
и ночь провёл там не одну.
И, наблюдая звёзды в небе
вдали от сонного жилья,
ложился на сухие стебли
луной белёного жнивья.
... Взлетело солнце, словно кочет,
топорща лучиков пучки.
И трактора уже стрекочут -
полей гигантские сверчки.
Уже бегут с вагоном вровень
гружёные грузовики.
И стадо пёстрое коровье
уже толпится у реки.
Чем дальше к северу, тем ярче
румянец вспыхнувшей листвы.
И в мыльной пене туч, как прачка,
всё небо с ног до головы.
4
В купе заходит проводница:
"Вы не желаете чаёк?"
И на столе уже дымится
крутой охряный кипяток.
Попутчик смотрит с верхней полки
в окно. На лоб спустилась прядь.
- Ага, так-так... Эх, палки-ёлки!
Уже Тамбовщина, видать.
Глухой когда-то край, а нынче
(тьфу, чай! Врагов таким пои!)
свои Шаляпины, Да Винчи
и Переверзевы свои.
Бежит вагон по рельсам валко.
Попутчик снова: "Чёрт возьми!
Как связь заметна, ёлки-палки,
между природой и людьми:
бывало, сволочь не ударишь,
но стоило сказать ему:
"Тамбовский волк тебе товарищ",
и сразу ясно, что к чему.
Теперь такое выраженье
как шутку можно услыхать.
А почему? В хозяйском рвенье
мы всё решили распахать.
Волков побили - стали зайцы
плодиться, как бурьян весной.
Опять убытки для хозяйства:
худеют реки - лес больной.
Скорей в стогу найдёшь иголку,
чем в поле - серого. Изъян!
Конечно, где-то бродят волки -
"последние из могикан".
Читал недавно я в газете -
на человека волк напал.
- Я разговоры слышал эти...
- Нет, вы представьте, ёлки-пал...
Взбесился, видно, с голодухи
или с тоски дремучей он.
А впрочем, это только слухи.
В них разбираться не резон.
Ну что же, все мы очень рады
поговорить о том, о сём.
В купе компания - что надо!
Не заскучаешь нипочём.
5
Тамбов...
А сердце как забилось!
Прощайте, кончен разговор...
Немало встреч таких забылось,
немало помню до сих пор.
И, расставаясь то и дело
со встреченными на пути,
хочу я каждому несмело
и тихо молвить: "Отпусти..."
О нет, уйти легко отсюда,
но что-то мучает меня.
Я так привязываюсь к людям,
как будто каждый мне - родня.
Но ухожу... Сиротствуй, бедствуй,
но не сверни на полпути.
Язык до Киева, известно,
любого может довести.
Смотрю вокруг, как бы на кадры
давно забытого кино.
Своим путём уходит каждый,
а мне пока - до облоно.
Как в воду прыгают с трамплина,
ныряю в светлый кабинет,
где стол и стены цвета глины
и лакированный паркет.
Я растерял в движеньях ловкость,
но кто-то встал навстречу мне,
подвёл, схватив меня за локоть,
к огромной карте на стене.
И в дружелюбном начал тоне:
- Придётся начинать с нуля.
У нас почти в любом районе
весьма нужны учителя.
Вот, выбирайте.
И, прищурясь,
он стал растягивать слова:
- Но я советую Мичуринск,
райцентр, однако. И Москва
в семи часах езды оттуда.
Езжай хоть каждый выходной.
- А до села?
- Ну, врать не буду,
но где-то так часок-другой.
- Мичуринск?
- Это перекрёсток
железных и других дорог.
И до села добраться просто -
теперь асфальт ведёт в Ярок.
Я ж говорю - час от райцентра.
Ну, а картошка - благодать!
Всего "пятерку" стоит центнер,
и каждый рад тебе продать.
А наши яблоки! Природа!
Ну что не жить в селе у нас?
Была бы по сердцу работа -
она сторицею воздаст.
Ярок? Приятное названье.
Смотрю на карту, как в бреду.
Не там ли я найду призванье?
Любовь не там ли я найду?..
6
Распределён... Держу бумагу.
На ней и подпись, и печать.
Не сделать в прошлое и шагу.
И можно снова жизнь начать.
Судьба моя, увы, не глобус -
к исходной точке не прийти.
Купив билет, сажусь в автобус.
Свободных мест - хоть пруд пруди.
Душа движением согрета,
я новым воздухом дышу.
Везде осенние приметы,
но верить им я не спешу.
Быть может, это и не мудро,
но, как и летом, вдоль дорог
листвы нечесаные кудри
топорщит легкий ветерок.
Вот и Мичуринск. Я у цели.
И задремать-то не успел.
Пора. Довольно канители!
Ведь у меня так много дел.
Пройдя по улочке недлинной,
театр минуя городской
и магазин, где за витриной
лепился к полкам книжный рой,
держа в руках по чемодану,
на площадь выхожу... На ней
стоит собор. По зримым данным,
в нём помещается музей.
Музей того, кто дал названье
приземистому городку,
где царство деревянных зданий
видало виды на веку.
И я уже как будто старше,
и вызвать в памяти готов
ещё Мичуринском не ставший
трёхвековой седой Козлов.
Старинный город... Отголоски
далёких дней. Но как он мил!
Здесь Гиляровский на подмостки
театра местного всходил.
Актёр - одна из тех профессий,
которым обучался он
по разным городам и весям,
талантом силы наделён.
Ну, вот и все мои познанья.
Немного. Но куда ни шло.
Пока же пурпурное знамя
моё вниманье привлекло.
7
За рынком, в городском отделе
мне тут же выдали аванс,
сказав обрадованно: "Еле,
товарищ, мы дождались вас.
Идут уроки полным ходом
в последних числах сентября...
Не повезло вам и с погодой.
Но вы приехали не зря.
- А дело в чём?
- Не обессудьте,
мы ждали вас. Но, как назло,
прошли дожди и, коль по сути,
не доберетесь вы в село.
- Но там шоссейная дорога!..
Смеются, словно я глупец:
- Да, подождите лишь немного,
пока достроят, наконец.
- У вас, наверно, любят шутки.
- Да как сказать... Вам наш совет:
езжайте лучше на попутке.
А ждать автобуса - сто лет.
Дорога - толща чернозёма,
в метр глубиною - колея...
Но чувствуйте себя, как дома.
И чувствую, что дома я.
Куда ни глянь - родные лица.
Россия в профиль и анфас.
И я уже не в силах злиться:
"Ну что ж, спасибо за аванс".
- Мы позвоним, чтоб вам квартиру
там приготовили тотчас.
Прекрасно! Городу и Миру
я повторяю вновь: "Прекрас..."
- Но что за школа?
- Восьмилетка.
Я покрутил свои усы:
- Подходит...
Тоненькая ветка
в окно стучала, как часы.
Пора. Уже и дождь не страшен,
и чемоданы мне легки.
Я буду жить средь рощ и пашен,
в селе, что около реки.
На месте станет всё яснее -
работа, память и... душа.
Я столько раз пытался с нею
понять, чем жизнь так хороша.
А осень ткёт дожди картинно,
не выпуская нить из рук,
сверкающею паутиной
опутав душу, как паук.
8
Вдруг неуютно стало в мире.
И ночь к тому же на носу.
Я чемоданы, словно гири,
меж луж лавируя, несу.
Стеклянный куб автовокзала
мне подойдёт на эту ночь.
Пусть комнат отдыха и мало,
меня погонят разве прочь?
Администраторшу заметно
раздули сдоба, сон и спесь.
- Доволен будешь многоместной?
- Конечно, мне бы ночку здесь...
- Гони-ка паспорт! Ты откеда?
А! Ясно. Так. Ну, а куда?
- Да я в село тут, рядом, еду.
В Ярок. Учитель я.
- Ну да?!
Страдая явно от смущенья,
с настольной лампы сбила ржу.
- Возьмите ключ. Прошу прощенья.
Сейчас вам номер покажу.
Вот ваша койка. Полотенце...
Соседи - гм! - придут поздней.
То ли грузины, то ль чеченцы.
Располагайтесь удобней.
Ну вот, гостинец так гостинец.
Располагаюсь. Тыщу раз
я видел надпись у гостиниц
"НЕТ МЕСТ". Заранее отказ.
Порою логику представить
хозяйством ведающих лиц
пытался я. Но, – что лукавить -
я из посёлков и столиц
одно лишь вынес представленье:
я для гостиниц сир и сер,
и лиц отмеченных сужденье
такого рода, например:
"Ну что вы ездите без дела
туда-сюда? Адью - привет.
Сидеть на месте надоело?
Так вот, пожалуйста - "МЕСТ НЕТ".
Но если скрытно и не робко
(я видел сам) подать в ответ
конфет красивую коробку,
то вам уже не скажут: "Нет!"
Когда б не сказанное выше,
то непонятно было б вам,
с чего из комнаты я вышел
довольным, как в раю Адам.
Водопровода зная свойства,
(чтоб хлорку ржавую не пить),
решил я в центре садоводства
на ужин яблоки купить.
9
Иду и весело мечтаю
о хрусте яблок перед сном.
И над витринами читаю
"Одежда", "Книги", "Гастроном",
"Хлеб"; "Парикмахерская"... Фу ты!
Ну, наконец-то. Вот где он!
И надпись "Овощи и фрукты"
выводит зеленью неон.
Вхожу. Картофельные горы,
петрушка, лук, редис, чеснок,
морковь, капуста, помидоры
упёрлись прямо в потолок.
Тут все, что хочет покупатель:
айва, лимонов яркий свет...
Готовьте денежки к оплате!
Но яблок... Яблок-то и нет.
Я не на шутку озадачен:
какой таинственный товар!
Ну что же, сделаю иначе,
пойду скорее на базар.
А на базаре те же виды,
что в магазине овощей.
Здесь частник над мешком открытым –
над златом чахнущий Кащей.
Здесь, словно чучело из тряпок,
торговка смотрит на людей.
Здесь всё, что хочешь, есть. Но яблок
не видно, сколько ни глазей.
А это что? Счастливый случай!
В конце базара - прямо смех -
лежат едва заметной кучкой,
размером каждое - с орех.
Морщинистые, в чёрных точках,
зелёные до кислоты.
Весёленькая будет ночка,
когда таких наешься ты.
А я читал когда-то в школе
о здешних яблоках не то.
Учебники солгали, что ли?
Иль память, словно решето?
Пусть продолжают, академик,
ваш труд учёные мужи.
А я, как истинный бездельник,
пойду взглянуть на муляжи.
10
Попутку жду у переезда
и вижу: тащит за собой
прицеп, мешая грязь, как тесто,
колёсный трактор.
- Эй, постой!
- Куда?
- В Ярок.
У тракториста
блестят весёлые глаза:
- Садись. Доедем, парень, быстро.
- А сколько ехать?
- Три часа.
За край доски хватаюсь колкий,
через высокий лезу борт.
А там уже народу столько,
что сломит ногу даже чёрт.
И тракторист кричит: "Маленько
я не доеду до села".
- А что, скажите, деревенька
мала?
- Да нет же, не мала.
Мотор заводит, как беседу...
- Ещё вопрос.
- Ну, говори!
- Так до Ярка я не доеду?
- Да, километра где-то три.
- То усё пустяк. Цэ ж будэ рядом, -
мне слышен голос из толпы.
- Пийдёшь прямком от сильской рады
коло посадки у тропы…
Да чёрт, заведующий, с вами!
Как облапошили, смеясь!..
Из-под колес - над головами -
взлетает, как при взрывах, грязь
и шлёпается на просёлок,
взбивая сливки луж тугих.
И трактор, словно поросёнок,
визжа, барахтается в них.
И я присел спиной к соседям,
подпрыгивая невзначай.
И мнится мне - как зайцы едем,
которых спас старик Мазай.
Сидеть на корточках не сладко.
До боли пальцы впились в борт.
Прицеп мотает - нету сладу.
Вот он - обещанный комфорт.
Но что серчать? Все так, как надо.
Да, се ля ей - такая жизнь.
Держись, коль можешь, до упаду,
пусть даже нету сил - держись.
Мне это делать приходилось,
себя за немощность кляня.
И, к сожаленью, проходимость
не тракторная у меня.
11
О среднерусские пейзажи!
Уж не привиделось ли мне,
что здесь когда-то я бродяжил
с котомкой тощей на спине?
По столбовым бетонным вехам
я мерил путь своей души.
За скоростным я гнался веком
в столицах шумных и в глуши...
Мои возвышенные мысли
прервал внезапно "дед Мазай",
остановив мотор: "Что скисли?
Уже приехали. Слезай!"
И вот - шагаю по тропинке,
и так светло и вольно мне.
О чем-то птицы по старинке
поют в осенней вышине.
Смотрю вокруг - луга, покосы,
дымки в полях, стогов холмы.
И зеленеющая озимь,
как признак близости зимы.
И всё молчит, но как-то добро.
Вороны возятся в стерне.
И что-то - нежности подобно -
растет и ширится во мне.
О да, пускай пришлось родиться
мне в суматохе городской.
Хочу я здесь, в селе трудиться
весь век - большой иль малый - свой.
Что будет? Время - словно бездна,
а жизнь - как мостик навесной,
где дно увидеть - бесполезно.
И слился взгляд мой с вышиной,
где низко стаи пролетают,
и, как сквозь черные комки,
лучи сквозь тучи прорастают,
как налитые колоски,
как колоски воспоминаний,
как золотые зерна дней,
что собираю в чашу дланей
наивной юности моей.
12
Вдоль длинной улицы раскисшей
стоят кирпичные дома.
И черепицей крыты крыши.
Что вам солома да саман!
А я бревенчатые избы
в Ярке увидеть захотел.
А впрочем - вот. Такую в жизнь бы
я и представить не сумел.
Согнулась с видом невеселым.
Поодаль - две поменьше. Ба!
Висит над входом надпись "ШКОЛА".
Вот, брат учитель, так изба!
К двери ведет пяток ступеней.
Я поднимаюсь на крыльцо.
И удивлённым постепенно
становится моё лицо.
Печь в коридоре. Рукомойник.
И капли звонко бьют в металл.
Признаться, школ таких спокойных
ещё я в жизни не видал.
Вдруг слышу я над головою:
- А вам кого? Занятий нет.
С ведром и тряпкой половою
подходит тётка средних лет.
- Мне, собственно, директор нужен.
- Вон перед школой - ихний дом.
Сынок мой с ихним сыном дружит...
- Об этом, тётечка, потом.
И с чувством лёгкого волненья,
как перед штурмом высоты,
как перед словом откровенья,
стучусь в калитку.
13
- Это ты?
- Я к вам по делу.
Мне навстречу,
приняв довольно важный вид,
в платке, наброшенном на плечи,
хозяйка быстро семенит.
- Ах, обозналась я.
- Ну что же!
- Хозяин должен быть вот-вот.
Вам нужен он?
- Да он, быть может.
А что, директор здесь живёт?
-Да!
- Я направлен в вашу школу.
Точней, в тамбовский облоно
пришёл и выбрал вас, поскольку
мне было, в общем, всё равно.
На землю вещи опускаю.
- Ах, я калитку отворю.
Да что ж я в дом вас не пускаю!
Входите же.
- Благодарю.
Вас как зовут?
- Ирина Львовна.
- А я Федотов Константин.
Двор озираю: кочет, словно
китайский чванный мандарин,
меж кур стоит и смотрит важно
поверх трепещущих голов.
Гусыни шествуют вальяжно.
И дремлет кот на куче дров.
И от свинарника за хлевом
слышны сопенье, шум и вонь.
У конуры собака - слева,
а у телеги справа - конь.
Живут... Без этой суматохи,
когда и жизнь - не жизнь, а цирк...
И вдруг, разбрызгивая грохот,
во двор въезжает мотоцикл.
14
- Федотов Костя.
- Пётр Иваныч.
- Я к вам - язык преподавать.
- Я рад. Идём-ка, друг-товарищ.
Сподручней в доме толковать...
Директор взял меня за локоть
рукою в синих вздутьях жил
и продолжал в прихожей окать:
- Ну, проходи! Что стал без сил?
Тебе понравилась дорожка?
- Что ж говорить, дорожка - дрянь.
-Да-а... Ира, жареной картошки
тащи да чаю нам сваргань.
Такое дело... Мы не знали,
что ты приедешь.
- Но сюда
при мне звонили и сказали,
что есть квартира.
- Не беда.
Живи у нас пока. Попозже
я подыщу хороший дом.
Сперва дровишками поможем,
а там и уголь подвезём.
Мелькает чёрный штырь ухвата,
весь перемазанный в золе.
И сковородка в два обхвата
уже дымится на столе.
И в золотистый холм картошки
воткнулись вилок острия
и кур отваренные ножки.
Уж не в родном ли доме я?
Тебя понять пытаюсь истово,
земная странная юдоль.
Твою вражду, гостеприимство,
тоску и радость, смех и боль.
За всё тебе скажу "спасибо":
за твой покой, за суету,
за то, что всюду, где я ни был,
я чаще видел доброту.
Хозяйка шепчет поминутно:
"Ещё поешь!" - "Да я уж сыт!"
И так становится уютно,
когда на печке чай кипит.
О край стакана звякнет ложка...
Мне сытно, грустно и тепло.
И сумрак тихо, словно кошка,
царапается о стекло.
15
Под потолком, как шар воздушный,
завис в дыму неяркий свет.
Басит директор: - Ты послушай!
Уже четыре года нет
у нас английского. И значит,
с учебником за пятый класс
тебе придётся - как иначе! -
выпускников учить у нас.
- Там - шесть, тут - два часа в неделю.
Большая разница.
- Я сам
всё понимаю, в самом деле.
Но мы-то платим по часам.
А что ты сможешь заработать,
лишь пятиклассников уча?
И я подумал: "Вот забота..."
И согласился сгоряча.
Да и куда ещё деваться?
Назад уже закрыта дверь.
Ещё не знали девальваций
мои воззренья. Но теперь...
- Такие, братец мой, делишки.
Да спушай-ка! В конце концов,
считай, годков я двадцать с лишком
учу ярокских сорванцов.
А сколько тут перебывало
учителей - не сосчитать!
Припоминаю: в год, бывало,
мы увольняли шесть иль пять.
.Другим - плевать. А я вот - против.
Да не пробьёшь-то стенку лбом.
Приедут, носом поворотят -
и в город. Только пыль столбом.
Была одна недавно... Замом
её я сделал. Что ж она?
Через полгода вышла замуж
и укатила, сатана.
И ты, как пить дать, бросишь классы.
Семья-то есть?
- Да есть!
- Ну вот!
Тебя, как пуговицу с мясом,
отсюда город оторвёт.
Директор смолк и, дым пуская,
не на меня - в меня глядел.
Прощай, житуха городская,
для деревенских новых дел.
Как будто стал я много строже,
то бишь серьёзнее. И вот
мне показалось, будто прожил
не день сегодня я, а год.
Отныне он в судьбе отмечен
среди других - забытых - дней.
Как ни умён бывает вечер,
но утро всё же мудреней.
16
Да, всё же утро мудренее.
Зевает сонная заря.
Я поднимаюсь вместе с нею,
румянцем розовым горя.
В окно выглядываю - кони
храпят, стрекочут трактора.
Ну чем не душ - вода с ладоней,
зачерпнутая из ведра?
Холодный воздух льётся в двери.
Ну да, всё это наяву.
Я сам себе почти не верю,
что с этих пор в Ярке живу.
Привет, российская деревня,
и петушиный громкий хор,
и деревянные творенья:
изба, сарайчик и забор.
И этот красный дом кирпичный -
мой первый временный ночлег.
И этот, для села типичный,
скрип сонный утренних телег.
- Пока что нет занятий в школе,
как я вчера тебе сказал.
Сейчас в колхозе все, на поле,
у шефов там без нас - завал.
Уже, гляди, зима под носом.
Не дай Бог, смёрзнется земля.
Садись в телегу, милсти просим.
Там, в поле, и учителя.
Ирина Львовна за калиткой
махнула нам рукою вслед.
И мы ползём, как бы улитка,
лишь на спине ракушки нет.
Что я займусь такой работой,
мне было вовсе невдомёк.
Так почему же я с охотой
тащусь в грязи твоей, Ярок?
Ты сбросил вдруг с небес на землю
во снах витавшего меня,
чтоб я всегда был вместе с теми,
кто трудится день изо дня,
чтоб шёл по правильной дороге
и не забрёл ни в ад, ни в рай.
Чтоб я смотрел порой под ноги
и в грязь не падал невзначай.
17
- Эй, Пётр Иваныч, путь наш - дальний?
- Не очень... Но-о! А я вас вот!
А утро лодочкой хрустальной
по речке осени плывёт.
Ни влаги в воздухе, ни пыли.
И листья падают вокруг,
как будто пальцы растопырив
своих желтушных тонких рук.
А на Дону теперь - заботы,
которым ширь степей дана.
И элеваторы, как соты,
полны медового зерна.
К земле от ягод гнутся лозы,
и небосвод ещё не сер.
И с нетерпением колхозы
студентов ждут да ИТР.
И в сапогах болотных парни
спускают воду из прудов.
И толстолобики и карпы
в грузовиках плывут в Ростов.
Стоят на улицах курганы
из помидоров, перца, дынь.
Лежат арбузы-великаны,
зелёный дар полупустынь...
- Эх, Пётр Иваныч, а картошка
у нас бесценна, так сказать.
Со ста рублей скости немножко,
и даже центнер можешь взять.
- Да ну! Что так?
- Всё дело в счёте.
И ни при чём здесь чернозём.
Вы втридорога нам везёте,
мы за бесценок вам везём.
- Ты, Костя, умный, да не шибко.
"Всё дело в счёте". Вот дела!
И по лицу его улыбка,
как рябь по лужице, прошла.
18
- Тпру! Ну-ты!..
Вон и пятиклашки.
И вижу я: за рядом ряд
платочки девочек, фуражки
ребят - как шляпки у опят.
Знакомство с классом прямо в поле?
Оригинально, чёрт возьми!
Надеюсь, хватит пуда соли -
сдружусь в работе я с детьми.
Кто я - не спрашивают. Видно,
у слухов здесь по два крыла.
С какою скоростью завидной
они летают вдоль села!
Но - ничего. Всё будет в норме.
Я спрыгнул в грязь, дожди кляня.
И туфли, словно на платформе
внезапно стали у меня.
О, стебельков свекольных заросль!
Я ухватился за ботву,
и поначалу показалось,
что от земли не оторву.
Но плугом вырванные корни
уже с землёй забыли связь.
И так тепло дышали кони,
к ним головами наклонясь.
И свёклу бережно жевали,
и, как заря, багровый сок,
как будто влага дождевая,
по мордам их довольным тёк.
К полудню небо засияло
от солнца яркого желтка.
И, словно бы кусочки сала,
вокруг лежали облака.
19
Не тишина, а буря в классе.
Какой невиданный урок!
От злости я немного красен -
с детьми управиться не смог.
Хожу меж парт, нахмурив брови,
стараясь делать строгий вид.
Да, пятиклашкам нынче внове
учить английский алфавит.
Я сам его перед уроком
раз пять, наверно, повторил.
Но знаньями и видом строгим
я никого не удивил.
Как далеко до увлеченья!
(А дети - тоже хороши...)
Ведь мне с методикой ученья
сливать методику души!
Ведь на меня глядят с доверьем
десятки любопытных глаз.
Как достучаться в эти двери,
в таинственный ребячий класс?
Слова, слова... По-русски этак,
а по-английски будет так...
Пока не ставлю я отметок,
отметки, в общем-то, пустяк.
Спроси себя о назначенье
и, коль не прав, себя вини.
Да, тяжело идёт ученье.
Но кто же учится? Они?
Когда бы знали Тани, Коли,
что сам я так же, как они,
учусь теперь в их сельской школе,
ученикам своим сродни.
Заходит завуч. Смотрит строго.
И в тот же миг стихает гул.
"Ну вот, - вздыхаю, - и подмога", –
устало падая на стул.
20
У большака стоит избушка,
в которой я теперь живу.
Хозяйка, древняя старушка,
слегка похожа на сову.
По вечерам, на печке лёжа,
ведёт со мною разговор
о том, что зять - пропойца Лёша,
живёт от нас через забор.
Её хозяйство - немудрёно:
с десяток кур да три гуся.
"Был кот ещё по кличке Дрёма,
да он куда-то подался".
За домом - сотка огорода,
колодец мшистый у крыльца,
откуда черпаю я воду
ведром дырявым без конца.
Но разве неудобство это?
Тем более в сравненье с тем,
что нужника (ах, туалета!)
в хозяйстве этом нет совсем.
Еду на примусе готовлю
промеж занятий трижды в день...
Кой-где соломенная кровля
течёт, и сгнил давно плетень.
Два раза в месяц парюсь в бане
соседской на другом краю
села. Спасибо бабе Ане -
как звать хозяюшку мою -
уговорила их. (Ещё бы!
Учитель чистым должен быть...)
- Что редко моетесь?
- А чтобы
не слишком часто. Что за прыть?
Но не подумайте некстати -
я мог бы и в уюте жить.
Я шевелюру сам взлохматил,
чтоб всех причёсанных позлить.
Вполне возможно, а этом пользы
вы не узрите ни на грош, -
пусть так. Считайте это позой.
Ах, юность, что с неё возьмёшь?
21
По первым заморозкам как-то,
когда ночная темнота
своим закупорила платом
дневному грохоту уста,
согнувшись, в дверь вошёл без стука,
впустив ночной собачий лай,
и протянул с порога руку
мой восьмиклассник Николай.
- Твоя фамилия Стукалов?
- Стукалов.
- Что же ты, дружок,
не знаешь, что стучат сначала,
а после входят?
- Без сапог?
- А как же! Я совсем недавно
полы помыл. Ну, сядь, я рад.
И на окошке вместо ставни
две занавесочки висят.
- Чайку?
- Спасибо, я вечерял.
- Английский выучил?
- А чай...
Уроки сделал и проверил.
- Ты молодчина, Николай!
Хотя тебе в нём топку мало.
В последний год - какая чушь! -
учить вам с самого начала
его приходится, к тому ж
всего лишь два часа в неделю.
А в пятом тот же матерьял
за шесть проходят. И на деле,
как вы, я много потерял.
Во-первых, ваше отношенье
к предмету, значит, и ко мне
определённо к улучшенью
не движется.
- Ну что вы, не-е...
Мы любим вас. Но, если честно,
зачем учить мне ваш язык?
- Не мой...
- Ну ладно, их... Я - местный,
и к своему селу привык.
Закончу школу - на конюшню
подамся вкалывать к отцу.
- Да, знать английский там не нужно,
и даже, скажем, не к лицу...
- Да нет, я правда...
- Знаю, Коля.
Ты нынче прав, как никогда.
- А сколько будете вы в школе?
Надолго к нам?
- Хм... навсегда.
(Ах, знаю, знаю, что слукавил,
хоть мне всегда противна ложь.
Но здесь иных держусь я правил.
Читатель, ты меня поймешь).
- Да я к тому... Вам будет скучно
в деревне. Вы ведь городской.
- Ну, жизнь, дружок, всему научит.
А здесь неплохо. Вот - покой,
природа... Выгляни-ка в сени,
я там грибочков насолил.
Со мною справиться у лени,
ей-богу, не достанет сил.
Рыбалка... Вон - течёт Воронеж.
А лес! И столько тут всего!
Нет, счастье тут не проворонишь,
была б надежда на него.
- А школа наша - восьмилетка!
Деревня! Что возьмёшь с неё?
Асфальта нет у нас ни метра,
и в клубе фильмы все - старьё...
Ну, я пошёл... А не хотите ль
кататься... на коне. С утра!
- Идёт! Ты будешь - мой учитель.
До завтра. Спать уже пора.
22
Подходит солнце, словно тесто,
вот-вот польётся через край.
И мне уже в избушке тесно -
беги на улицу, лентяй.
Бери сосновые поленья,
руби! И - щепки кувырком.
Эх, дрын-дрова! До изнуренья
люблю махать я топором.
Сегодня нет занятий в школе.
К моей избушке без двора
двух лошадей подводит Коля:
- Ну, вы готовы? Нам пора.
- Лошадка смирная?
- Послушна...
Не бойтеся, не самосвал.
Я взял у бати на конюшне
и сам сегодня оседлал...
Тпру-у! Стой же!..
Лошадь вертит крупом,
как девка задом (что за вид!),
когда испариной над клубом
рок-музыкальный шум висит.
И всё же конь руке поверит,
схватившей намертво узду.
Пусть не помчит меня, как ветер -
я благодарен за езду.
Опять во мне донские предки
разбередили кровь мою.
Забыты классы и отметки,
я в стременах уже стою.
Вперёд! Мой дед гонял не так ли
врагов по вёшенским пескам:
промчались конные атаки,
вступать в иные битвы нам.
Бежит рысцой иное время,
и нам его не расковать.
Теперь, вставляя ногу в стремя,
не надо жизнью рисковать.
И всё ж порой надоедает
идти без риска по земле.
Я шпоры дам. Но каждый знает,
легко ль без выучки в седле.
Пущусь в галоп - съезжаю набок,
то на один, то на другой.
И понимаю: очень слабо
готов к езде я верховой.
23
Вокруг сады, лесопосадки,
замёрзших яблонь голый строй.
Но запах яблок, терпко-сладкий,
как снег, кружится надо мной.
Вдали чернеют мёрзло пашни.
Тонка, как чашка, тишина.
И даже громко крикнуть страшно,
чтоб не разбилась вдруг она.
Прекрасна конная прогулка!
Ты, Коля, просто молодец!
В полях пустынно так,
что гулко звучит биение сердец.
Огромна Русь! Какие дали!
Я здесь хозяин иль в гостях?
Что в них - Ярок? О нём едва
ли в соседних знают областях.
Держу задумчиво поводья,
чуть пошевеливая их.
И ветры - струны небосвода, -
умолкли. Мир вокруг притих.
И лишь незримая сорока
стрекочет в лесополосе...
Какая выпала дорога
тому, кто выбрал сразу все?
24
Себя судить я должен честно.
Не зря из всех учителей
я в школе лишь один не местный.
Но в этом нет проблемы всей.
Да, я хотел бы просвещенью
служить, уча величью душ.
Не по чьему-то наущенью -
сам выбрал этакую глушь.
И всё ж себя не пересилишь.
Я знаю, чуть не все подряд
из институтов и училищ
в деревню ехать не хотят.
Но вот он, вот - Ярок мой древний,
сосновой пахнущий смолой,
где люди, словно бы деревья,
срослись навек с родной землёй.
Коль стоящ, так в тебя поверят,
разделят радость и беду.
Там на виду твои потери
и обретенья на виду.
Дай силы, русская землица,
в чащобе жизни не пропасть.
Пусть вечно, как река, струится
во мне любовь твоя и страсть.
Что мне поможет, Бога ради?
В моих познаньях есть ли прок?
Щитом червонным русской рати
блестит мой маленький Ярок.
Не ты ль и есть моё спасенье?
Какой ты мне поставишь балл?
Смешно! Носитель просвещенья,
сам у тебя уроки брал.
За сумасшедший миг отвечу,
когда в тебе чуть усомнюсь.
Твоим ветрам пойду навстречу,
пред мудростью твоей склонюсь.
И, зажжено твоим глаголом,
сияет сердце сквозь дымы.
Вся Русь огромная, как школа,
где учат нас и учим мы.