На землю изливался жар,
Обычный солнечный пожар,
В июле в полдень душит зной,
Не то что трепетной весной,
И дышит пряностью земля,
В глазури золотой поля,
В тенёк так тянется душа
Поведать байку не спеша…
Жил-был в деревне на горе
обычный плотник. В той поре
прожить руками можно было,
когда бы с рюмкой не дружило
полцарства, ежли не поболе.
Как не воскликнуть тут: «Доколе?!»
Но я отвлекся. Плотник тот
Не пил. Но радовал народ.
Кому-то стол, аль табурет,
кому карниз, кому буфет.
Ведь он и столяр, да и резчик.
Прослышал про него помещик,
что, мол, такую красоту
придумывает на лету,
что глазу радость и приятность,
а телу сладость и понятность.
Велел помещик звать скорее
к себе такого молодца.
Пришел. "Н-да... Думал, повзрослее,
и щупловат... Как звать мальца?"
"Антипка!"- скромно тот ответил.
"Ну, что ж, Антипка, говорят,
ты мастер лучший в целом свете,
иль брешут, дети бесенят!?"
"Не знаю, барин. Я с другими
себя не сравнивал пока.
А делать... с мыслями благими,
всё, для чего тверда рука".
"Ну, что ж. Давай же, для начала
сооруди-ка мне кровать.
Такую, чтобы так встречала,
Что сразу же хотелось спать.
Даю тебе четыре дня.
Смотри! Не балуй у меня!»
Проходит день, другой и третий,
А на четвёртый на рассвете
Антип везёт уже кровать.
Взглянуть навскидку - не понять,
Что тут волшебного такого,
и неземного, и чудного…
Ну, да. Красивая резьба,
По изголовию гурьба
Каких-то ангелов с цветами
Над кучевыми облаками,
Над ними солнце поднялось,
В улыбке щедрой расплылось,
В ногах луна с печальным взглядом
Средь звёзд нашла себе отраду.
Всё выпукло и динамично,
И в то же время непривычно.
Помещик вышел на крыльцо,
Его задумчиво лицо.
«Ты, я гляжу, не опоздал.
Тебя, признаюсь, завтра ждал,
Но коль пришёл, давай смотреть,
Чего сумел ты навертеть».
Вокруг кровати обойдя,
Присел на краешек. И зря.
Головка сразу наклонилась,
И вот уже ему заснилась
Полей бескрайних красота,
Лесов тенистых лепота,
Широких рек простор и гладь,
Земная, в общем, благодать…
«Эй, барин! Слышь!? Уже к вечору,
Кровать в дому была бы в пору».
«Я что, уснул? Уж скоро девять?!
Я просто не могу поверить!
Ну, ты, Антипка!.. Нету слов.
Проси что хочешь. Я готов…»
«Да у меня всё, барин, есть.
А для тебя почёл за честь
Такую малость сотворить,
Что и не стоит говорить».
«Ишь, ты! Награда не нужна.
Не хошь, как хошь, твоя вина.
А мне теперь такой бы стол,
Чтоб ел за ним, как дикий вол,
(таких, наверно, не бывает,
но это пусть не отвлекает)
Чтоб аппетит не прекращался,
И чтоб едою наслаждался.
А?! Как такая вот задача?
Три дня тебе. И не иначе.
Ступай! И чтоб не прохлаждался».
Два дня прошло. Антип везёт
В телеге стол. Стоит народ.
Выходит барин на крыльцо,
Гримаса мнёт его лицо.
«Готово? Добре. Выставляй.
Глафира! Щец мне наливай».
За стол садится. Ложка. Миска.
И вот уж для желудка с риском
Поглощены запасы дня,
Недели, месяца… Родня
Сбежалась! Оттащили
И на кроватку уложили.
Уснул. Урча. Народ смеётся.
Антипу ругань достаётся
От той помещичьей родни.
Остались без еды они.
Помещик спал четыре дня.
Сумела разбудить родня-
Стащили на пол, как бревно,
Спало, как камень ведь оно.
Опять Антипа он зовёт
И неприлично так орёт:
«Ты чуть меня не погубил!»
«Так сделал я, как ты просил!»
«Ну, и просил! И что теперь?
В меня прямо вселился зверь…
Тебя пороть за это нужно!
Ну, ладно. Снова будет служба.
Мне сделай дверь в мои покои,
Чтобы за ними был покоен,
Чтобы закрыл, и тишина!..
И жизнь мирская не важна,
Сиди, не думай ни о чём,
Как будто ты тут ни при чём.
Понятно? Ну, иди. Дней пять,
И дверь должна уже стоять».
А надо ведь момент понять,
В селе Антипа не видать,
Ни раму где-то починить,
Ни дом кому-то подгрузить,
Никто не строится, всё встало!
Народ диктаторство достало.
Помещик был не шибко плох,
И не тиран, скорее лох.
Но глуп. А это не годится.
Народ с такими не мирится.
Или с кнутом и с горловиной,
Порою даже с матершиной,
Или чтоб с шашкой наголо,
Куда бы там не привело,
А вот вождей нерыбомясных
Не очень уважают массы.
Помещик был как раз из этих,
Любил порой назначить плети,
Давать советы в сельском деле,
Девиц хватал, что были в теле,
Не разбирался в гончих псах,
Авторитет, короче, в прах.
А тут ещё молва прошла,
Что продаёт он два села,
И будут тут, мол, иностранцы,
Англоязычные засранцы
Траву какую-то сажать,
Мол, почва очень тут под стать.
А всех людишек в дальний край,
В Сибирь, а может на Алтай.
Такое можно допустить?
Пришли челом к Антипу бить.
Антип затылок почесал,
Вздохнул, немного помолчал.
«Подумаю». Сказал. Но твёрдо.
Послы народа вышли гордо.
Прошло пять дней. Опять крыльцо.
Опять наморщено лицо.
В телеге дверь. Резной проём.
Деревья грозные на нём,
Ветвей петлистых паутина,
Такая, странная картина.
Антип с парнями дверь приладил
И говорит: «Я, барин, ради
Сельчан своих хотел просить-
Нельзя ль продажу отменить?
Ведь мы тут выросли, живем
И, думалось, что и помрём.
Тут наши деды и отцы…»
«Не понял я. Вы чё, купцы?
Вы торговаться собрались?
А ну-ка, все отселя, брысь!
Я барин ваш. А вы рабы.
И супротив своей судьбы,
Которую я укажу
Ни-ни! А то, я погляжу,
Тут революция у нас?
Поднял свой хвост бесштанный класс!?
Ужо манатки собирать,
А недовольных будем драть.
Тебя, Антипка, я оставлю,
Твоё уменье я прославлю,
Ты будешь делать на заказ,
Надумаем с тобой проказ,
Дойдёт ведь слух и до царя,
И вот тогда благодаря
Моим, ой, твоим заслуженным трудам
Подарят графский титул…Нам».
Антип вздохнул. «Как, барин, дверь?
Иди потрогай и проверь».
Помещик в комнату проходит,
Дверь закрывает и… находит
Там то, что сам он и хотел-
Покой и благостный удел.
Дверь никому не отворяет
И сам с собою почивает,
Родне своей не отвечает,
А слуг… подале отсылает.
Еду берёт через окно,
Когда на улице темно.
Пытались стукнуть посильней-
Дверь не открыть. И что за ней
Никто доселе не узнал.
Настранцев тех народ прогнал,
Живут как прежде, те ж заботы,
Не стонут от своей работы,
Антип мастырит табуретки,
Жена уже, и даже детки.
Талант свой шибко не пиарит,
Тогда никто ведь и не парит.
А для своих хоть стол, хоть ложку
То завсегда, коль понемножку.