Город, как свадьба собачья,
манит щенков с опустившимися яичками.
Щенки – тупая грязная голытьба, чья
суть запрятана в памяти склеротички.
И среди лая, тявканья и повизгивания,
Сожрав намордник, и презрев ораву,
я стою, с отвращением разбрызгивая
своих стихов живительную отраву.
Цепные, комнатные, молчите!
Я не собака уже – калека.
Откинув с визгом хвост, мучительно
делаю из себя человека.
Понятных слов кричащие реактивы
смешаю с пеплом выжженной рифмы.
Для полировки свинцового примитива,
порву на тряпки обрыдшие ритмы.
И мир проглотит с сытой отрыжкой
мой эликсир камня философского.
И бог заплачет над моею книжкой,
как плакал раньше над книжкой Маяковского.