Светлой памяти моей любимой бабушки
Ничего не останется, так что не будем грустить,
Этот мир не вписался в простое и мудрое Слово,
И сочился сквозь щели, отчаянно и безголово,
Трепыхался, стихал, цепенея в объятьях сети.
У весны своя логика, аргументация снов,
Свое право прийти с опозданием в мир опоздавших.
Востроносое время берет непростой карандашик,
Ставит точку и крестик. А после – уже все равно.
Высоко-высоко в детском небе из детского сна,
Далеко-далеко в предпоследней проверенной сказке,
Где никто не забыт, не потерян в смешавшихся красках,
Перед белым покоем за все оправдалась весна.
Посмотри, кто-то машет рукой у звенящей черты,
Чей-то ангел притих у окна, и тоскуют фиалки,
И никто не вернется, и так непростительно жалки
Все увертки от сложных законов земной простоты.
Остаются следы, остаются следы. Отстают
Объяснения и оправдания. Серо и сыро.
Одиночеством жухлым пропахшая насквозь квартира.
И часы, что так тихо, но все же зачем-то идут.
Что-то все же останется, так что грустить не грешно,
И прощанье – не к спеху, проныра-весна – не помеха.
Только где-то внутри пересушено и смещено
Мокрый город болит, тот, в который не к кому ехать.