И СТАЛ ИОСИФ
КРАСИВЫМ И СТАТНЫМ…
На одной из стен палат
В золочёных рамах, в ряд
Большие зеркала висели,
Играли светом и блестели.
Своё увидев отраженье,
Застыл Иосиф на мгновенье.
Оглядел себя, наряд
С маковки до самых пят.
Затем причмокнул языком
И вертеться стал волчком,
Подняв ручонки, как циркач,
Грудь выпятил: «Какой силач!»
Он важно щёки надувает
И отраженью мигает:
«А рост! Ого! Как у Рувима!
Не проскочило счастье мимо!
Я в новом платье, всё при мне.
Жизнь мчится, вновь я на коне!»
Он щёлкнул пальцами слегка:
«А жизнь не так уж и плоха…»
И он изящно, как в балете
Подпрыгнул, носочек потянул,
Затем поклон, как в «высшем свете»
Себе отдал, вновь подмигнул
И по мраморному полу
К зеркалу пошёл другому…
Иосиф снова оживал,
Злодейство братьев забывал.
И рана, что дышать мешала,
Постепенно заживала.
Всё меньше думал он о том,
Что где-то есть родимый дом,
Что там отец по нём страдает:
Всё время медленно стирает…
И ОБРАТИЛА ВЗОРЫ НА
ИОСИФА
ЖЕНА ГОСПОДИНА ЕГО…
Хозяйка игрива, хозяйка резва,
Подкравшись со спины она
Слугу со смехом обвивает
За тонкий юношеский стан.
К груди горячей прижимает:
«Попался деточка в капкан!?»
Словно птенчик в силке,
Словно рыбка в ладошке
Трепыхается Иосиф
В руках «хищной кошки».
Но женщина крепко прилипла к спине:
«Когда ж, наконец, ты своей госпоже
Будешь послушен, малыш ненаглядный?»
Иосиф вмиг вспыхнул, как факел парадный,
Багровым стал, а госпожа
Всё хохотала: «Ха-ха-ха!!!»
И отпустив слугу, упала
На шёлковое одеяло,
На сноп подушек из парчи
И всё грозилась: «Погоди-и-и…,
Когда-то всё же, птенчик, я
Поймаю в коготки тебя!
Ой поймаю…», - и она
Вновь заливалась: «Ха-ха-ха!!!»
Так много, много дней подряд
Она резвилась и дразнила,
Но никогда своих угроз
До конца не доводила,
Ибо всегда, всегда вокруг
В доме было много слуг…
«КАК ЖЕ СДЕЛАЮ Я СИЕ
ВЕЛИКОЕ ЗЛО И СОГРЕШУ
ПРЕД БОГОМ?»
1
В Египте праздник… вся страна
Как сцена общая одна.
Утопает всё в цветах,
Они на улицах, домах.
Песни, пляски, шум да гам
В сей день присущи площадям.
И потифаров знатный дом
(И все, кто трудится при нём)
Спешит на праздник, но жена
Не рвётся из дому – «больна».
«О, мой муж, любовь моя,
Что-то я занемогла.
Кружится голова, тошнит
Да и живот к тому ж болит».
Мрачнеет Потифара взор
В них читается укор.
Но слабый голосок «больной»
Добавил: «Муж мой дорогой,
Друг мой, счастья твоего
Никогда и ни за что
Омрачать не стану я!
Иди, любимый, без меня.
Повеселись, танцуй да пей…
Ты должен быть среди людей!
Во дворе лишь, милый друг,
Оставь мне пару верных слуг».
2
Как прилив, как наваждение,
Терзает Иосифа сомнение:
Входить ему ль в господский дом,
Коль Потифара нету в нём?
Подумав, всё же дверь открыл
И через миг внутри он был…
2
Их взгляды встретились, застыли…
Глаза женщины манили…
Стучит у Иосифа в висках,
На миг он забывает страх
И слышит только сердца стук.
Но перед ним внезапно, вдруг
Образ батюшки возник:
Его серьёзный, строгий лик…
Тот книгу старую листает
И, брови сдвинув, наставляет:
«Ной заповедал: грех большой
Ложиться с мужнею женой.
Ничем его не искупить!
Грех… грех большой блудить…»
Иосиф вздрогнул… Он очнулся
И от хозяйки отвернулся.
«Иосиф милый, почему
Не рад вниманью моему?»
Упрёком госпожа кольнула
И, ближе подойдя, шепнула:
«Иль, может, я не хороша,
И не лежит ко мне душа?»
Иосиф стал красным, как гранат
И сделал шаг, другой назад.
«Нет, госпожа… о нет… ты… ты
Прекрасна, как цветок… цветы…»
«Что ж убегаешь ты? Зачем?
Глупыш, ведь я тебя не съем?»
«Но в этот дом меня слугой
Потифар привел, муж твой…»
Шагами мелкими опять
Начал Иосиф отступать.
«…Доверил мне хозяйство всё,
Как же предать могу его?
Нет… Небо не простит меня,
Коль подло поступлю так я!»
Но женщина, словно глуха.
Её горячая рука
Уже скользит по его коже:
По коже щёк, плечей и рук
И с губ её слетает звук:
«Не бойся мужа моего,
Он не узнает ничего».
И две изящные руки
Его шею обвили.
«Пока лишь муж вознёс тебя,
Но наградить могу и я:
Слаще мёда и халвы
Будут дары… мои дары!»
Движением ленивой кошки
Она кладёт свои ладошки
Ему на грудь… дышит в лицо
Отрывисто и горячо…
И вот пылающие губы
Уже впились в его уста…
Он отрывает её руки,
Шепча: «Нельзя… нельзя… нельзя!»
И женщина, что так пылала
Страстью дикою к юнцу,
Вдруг отшатнулась и сказала
Голосом стальным: «Ну, ну!
Ты, Иосиф, слишком гордым стал,
Коль в твои руки муж отдал
Всё управленье, все дела?
Так изменить могу всё я!»
От слов тех тянет холодком.
И хищным, злобным огоньком
Зажглись и сузились глаза:
«Опомнись раб! Я – госпожа!!!
От счастья должен ты плясать
И угождать мне! У-г-о-ж-д-ать!!!»
«О госпожа, опомнись ты!
Поберегись людской молвы!
Ведь грех не скроешь никуда.
И что тогда? Беда! Беда!»
Иосиф бледен, он дрожит,
Всё отступает и кричит:
«Узнают люди! О, позор!
Смертью будет приговор!!!
И Небо не простит меня!!!»
«Иосиф! Что за чепуха!
Что ты внушил себе, глупыш…
Смотри: вокруг покой да тишь.
Выглянь в окно, увидишь сам:
До нас нет дела Небесам!»
Голос госпожи опять
Стал щербет напоминать.
Глаза её сверкнули страстно:
«Напрасно миленький, напрасно
Ты трепыхаешься, как птица!
Поверь, плохого не случится!
Плевать на болтовню людей
Ты же мужчина, будь смелей!»
«Нет… отпусти… нет… не могу…»
«Что ты бормочешь: «гу-гу-гу»
Скулишь и ноешь, как щенок!!!»»
И вновь опасный огонёк
В глазах женщины пылает.
Она от злобы закипает:
«Может ты думаешь, что муж
Тебе отвалит больший куш?
Не будешь ничего иметь!
Узнаешь сухари да плеть!»
Иосиф вздрогнул, коготки
Впивались в кисть его руки,
И он, как вкопанный застыл,
Лишённый доводов и сил…
Тут с ловкостью пантеры, льва
В него вцепилась госпожа.
«Ложись со мной!!!», - шипит, но вдруг
Слуга резким движеньем рук
Её с силой отстраняет
И развернувшись убегает.
И только плащ с его плеча
Сорвать успела госпожа.
«ОН ПРИВЕЛ К НАМ ЕВРЕЯ
ЧТОБ НАСМЕЯТЬСЯ НАД НАМИ!»
Потифарова жена
Сделалась, как ночь, темна.
Сверкая яростно глазами,
Она топтала плащ ногами
И шипела, как змея:
«Убью, убью, убью тебя!»
Сердце бешено стучало,
Но вот запыхавшись, устало
Она рухнула на ложе.
И вдруг, словно мороз по коже,
Мысль леденящая скользнула…
«А что? - внутри больно кольнуло, -
О… как бы щенок этот… шакал…
Супругу всё не рассказал!!!»
Потифарова жена
Встала решимости полна…
Одежду быстро разорвала,
Косы взбила, растрепала
И начала кричать: «Спасите!
Ко мне! Быстрее! Помогите!»
И вот, когда пришли рабы,
Что ж увидели они?
В слезах, без пудры, на полу
В рваном платье, как в бреду,
Птицей билась госпожа,
Тянула руки к ним она.
Грудь судорожно прикрывала,
Плакала навзрыд, взывала:
«О, не смотрите на меня!
Я в шоке, я едва жива!
Как одичавший зверь еврей,
Поддавшись похоти своей,
На египтянку… на меня…
Напал, когда была одна…»
Затем, как от душевной муки,
В перстнях заламывала руки,
Но вдруг, вскочив, к ним подбежала
И истерично закричала:
«Он нас хотел тем оскорбить!
За это мало и убить!»
Бледные, с чёрными кругами
Под запавшими глазами
Согнувшиеся, словно дуги,
Тощие стояли слуги
Перед своею госпожой.
Тут кто-то молвил: «Ой-йо-йой!»
У, проклятый, у… злодей!
Презренный выскочка-еврей!»
Рядом стоявший раб-урод,
Показав беззубый рот,
Хихикнул, головой потряс,
Согнул коленки будто в пляс
Хотел пуститься на своих
Ножках тоненьких, кривых.
Прищёлкнул звонко языком:
«Доверили красавцу дом…
Ну вот и получай сполна!!!»
И заскрипел: «Хи-хи, ха-ха!!!»
И вдруг в дверях, в тот самый миг,
Как глыба, Потифар возник.
И тотчас же своей женою,
Как в бурю, шквальною волною
Был накрыт. Она кричала,
Вися на шее, и рыдала:
«Ты привёл еврея в дом,
Доверял ему во всём,
Но надо мной сей подлый плут
Хотел сегодня, прямо тут,
Надругаться! Только я…
(Где только сил в себе нашла?…)
Я отбивалась! Я кричала!»
Тут она громче зарыдала:
«Я слуг звала… Мой крик, как гром
Сотрясал собою дом.
Напуган мною был нахал,
Одежду бросив, он бежал!
Вот! - и в подтверждение словам
Был брошен плащ к его ногам. –
Совсем забылся негодяй.
Рабу побольше потакай!»
И ВОСПЫЛАЛ ГНЕВ
ПОТИФАРА…
Собственноручно муж раба
Хлещет, плети не щадя.
«Подлец, предатель, негодяй!
Вот тебе!… Вот!… Получай!
Ягненком кротким притворялся,
Верой в Бога прикрывался,
А сам, как подлая змея,
Подкравшись, укусил меня!
Так вот же, вот тебе урок:
Убью! Убью тебя, щенок!»
Был страшен Потифара взгляд,
Удары сыпались, как град.
Он от крика задыхался,
Вдруг неожиданно прервался.
Плеть наземь бросил и сказал:
«Нет, мало ты еще страдал!
Смерть – это слишком хорошо,
Не заслужил её ещё!
Иною будет месть моя:
Живьем в тюрьме сгною тебя!»
В ТЮРЬМЕ…
1
Тюрьма… поглощено всё тьмою,
Лишь факел вдалеке мерцает.
Струйку крови над губою,
Очнувшись, Иосиф вытирает.
Глаза открыв с большим трудом,
Он хочет встать, но нету сил.
Живого места нет на нём.
От боли Иосиф чуть не взвыл.
Всё плывет вокруг, мелькает,
Как зловещий карнавал.
И вдруг Иосиф вспоминает,
Как стоял возле зеркал,
Как доволен был собою,
Положением, судьбою.
Но фортуны колесница,
Словно капризная девица,
В яму вновь его бросает
И тьмой всё снова застилает.
Вдруг цепь его печальных дум
Прервал оков звенящих шум.
Он вгляделся в темноту
И видит: движется к нему
Огромной серою горой
Узник с длинной бородой.
Он цепь свою приподнимает
И, наклонившись, восклицает:
«Слушай, червь, меня теперь!
Навеки пред тобою дверь
Закрыта к утреней заре.
И постепенно, в темноте,
Как мы, ты будешь угасать,
Объедки жрать, дерьмом дышать,
Терпеть побои, унижение:
Из тюрьмы сей нет спасения!»