(вопросы формализации в поэзии)
С наивностью и самоуверенностью дилетанта я заявился с этой темой в общую литературную дискуссию, объявленную Смоленским художественно-литературным альманахом «Под часами». Тема для меня очень близка, но я даже предположить не мог, насколько она оказалась близкой и животрепещущей приблизительно в таком же словосочетании уже не для одного поколения литераторов. Что меня, однако, порадовало – тема эта и сегодня одна из самых дискуссионных и, до сих пор, неоднозначно интерпретируемых разными авторами и исследователями. По этой причине говорить о каком-то единственном, безоговорочном, окончательном решении или мнении не приходится даже сейчас, спустя века с начала этой дискуссии. Это обстоятельство меня сильно успокоило, поскольку баламутить и без того мутную водицу мне показалось делом достаточно безопасным - скорее всего, мало кто сможет услышать мой слабенький голосок в уже звучащем мощном хоре авторитетов.
Послужившая импульсом для открытия дискуссии на тему развития современной поэзии статья Михаила Исаковского “Доколе?”, написанная в 1968 году, конечно же, не потеряла своей актуальности и сегодня. Проблемы необоснованного членства в писательских союзах и низкого качества печатной поэтической продукции наверняка не уменьшились, а возможно только увеличились за сорок лет. Однако, я убеждён, что в изменившихся современных реалиях акценты основных тезисов статьи следует расставить по-иному. На мой взгляд, хотя все обозначенные проблемы остались, но отношение к ним необходимо сегодня кардинально поменять от полного неприятия и резко негативной оценки на более спокойное, толерантное, других слов я сейчас не могу подобрать. Ну, какое мне нынче дело до членства того или иного имярека в том или ином писательском союзе? Сегодня это не имеет такого определяющего значения, как сорок лет назад. Осмелюсь даже сказать, что нынче это вообще никакого значения не имеет. Слава богу, основное нынче – это то, как человек пишет, а не то, в каком союзе он состоит или не состоит вовсе. Буквально шквальный поток печатных произведений не позволяет рот раскрыть на эту самую тему – тему обилия опусов самого разного качества, в основном, конечно, низкого. Захлебнёшься и утонешь. Так имеет ли смысл заниматься совершенно бесполезным делом – муссировать то, что всё равно будет теперь существовать? Предлагается принять реальность таковой, какой она существует сегодня - без ахов, охов и излишнего драматизирования. Да, проблема качества стихов осталась, она была и будет всегда. Сегодня, к сожалению или к счастью (я склоняюсь ко второму и вы скоро поймёте почему), существенно изменилась ситуация с возможностью публикаций и, так сказать, “выхода в народ”. Интернет позволяет это делать практически любому борзописцу, да и сам процесс издания традиционных бумажных книг упростился существенно – «издавайтесь» все, кто хочет. Мне кажется сетовать по этому поводу не стоит. И, слава богу, и правильно – пусть поэтическая волна захлёстывает как можно больше народа! Мне представляется идеальной ситуация, когда бы потребность писать стихи стала такой же насущной, как, скажем, принимать пищу или дышать. Не думаю, что от этого человеческая порода ухудшилась бы. Представьте себе ситуацию, когда, вместо того чтобы гонять зелёного змия, мы бы седлали Пегаса или гонялись за Музой по вечерам. Но не будем впадать в «маниловщину» и пугать определённые слои населения такой перспективой, в обозримом будущем нам такая жизнь в массовом порядке вряд ли грозит, хотя кто-то вполне может себе организовать такой райский уголок в отдельно взятой квартире... Итак, предлагается оставить ситуацию с безумным потоком интернетовской и прочей стихотворной продукции в покое, природа сама найдёт и в этом случае некий оптимум, баланс. Закон энтропии верен всегда и он в конце концов обязательно проделает свою работу, гармонизирующую и успокаивающую любую систему.
Однако, вне всякого сомнения - всегда будут актуальными вопросы творчества как такового, поиск путей, определение основных тенденций, оценка того или иного художника слова и т.д. и т.п. Вот тут мне кажется всем будет интересно побеседовать, поспорить, послушать мнения друг друга. Кстати, современные реалии таковы, что критика нынче, в силу объективных и субъективных причин, стала, на мой взгляд, отставать от общего литературного процесса. Наверное, именно из-за отсутствия современного Белинского нынче не появляются, а точнее, не выявляются современные Пушкины и Лермонтовы. Такое впечатление, что после Бродского поэты измельчали и усреднились в своей общей массе. Впрочем, очень похоже, что эта посетившая меня здесь мысль совсем не оригинальна, сошлюсь хотя бы на статью Виктора Тихомирова-Тихвинского «Поэзия без критики в застое» («Бег» №9, 2010 г., С-Петербург). Позвольте, однако, вопрос критики, вернее, её отсутствия, пока оставить в покое, вполне достаточно того, что проблема ещё раз озвучена и возможно это даст кому-то пищу для творческих размышлений, в том числе и критического плана - для сегодняшнего стихотворного водопада как никогда необходима конструктивная, грамотная, талантливая критика.
Литераторам и иже с ними всегда очень хотелось, чтобы в их строках содержалось нечто большее, нежели поверхностный, осязаемый смысл. Гораздо более высоким уровнем искусства всегда считалось привнесение в текст, кроме явного, – какого-то дополнительного смысла, который может быть даже важнее, нежели явный смысловой ряд, доступный в принципе любому неискушённому читателю. Звуковое наполнение любого текста в этой связи играет особую роль. Уже давно практически все исследователи темы решили для себя, что точно так же, как в музыке, где мы воспринимаем звук в чистом виде, в стихах звучание является таким же смыслом, такой же “музыкой”, причём безо всяких кавычек. То, что музыка является не просто ритмизированной системой звуковых различий, было ясно достаточно давно. Музыка обладает не только значением, но и смыслом. Приведу мысль Руссо о генетическом развитии звуков и мыслей из “Трактата о происхождении языков”: “Вначале была музыка, потом песня, потом стихи, а уж затем тот вид словесности, на котором, не отдавая себе в этом отчета, говорил господин Журден, а именно проза. Речь, осмысленная речь, таким образом, возникает из пения и музыки. Музыка, как ритмизированная система плавно перерастает в песню, а затем в стихи. И музыка, и пение, и поэзия соприкасаются в двух плоскостях – в звуковом различении и ритмизированности. Именно здесь можно зафиксировать топос, который возможно закрепить за смыслом”. А у Виктора Астафьева спустя триста лет находим: «Вот привыкли говорить: «Сначала было слово». Однако слово-то происходит из звуков, стало быть, сперва был звук, и звук этот растворён в природе, и никому не подвластно услышать его, перенять у природы и передать людям, кроме поэта и музыканта. А может быть, прежде звука было чувство? Может быть, всем, что есть вокруг нас и в нас, и прежде всего — мыслью, движет чувство. Оно-то и есть первородство звука и самого слова и, стало быть, вытекающего из них вечно святого и светлого истока поэзии, который, набирая мощи, полнозвучия, а в наше время широты и шума, вот уже много веков мчится, не иссякая, будоража человеческое сердце, наполняя его восторгом и печалью, подымая бури страстей и услаждая тихой музыкой» [День поэзии 1979. М., “Советский писатель”, 1979]. При видимой разнице в деталях, бросается в глаза главное в обоих высказываниях – за словом кроется ещё что-то, кроме утилитарного смыслового значения. При этом семантика слова - во всём: в звуке как таковом, в характере этого звука, в ритме, в интонации, во взаимодействии данного слова с другими словами и т.д.
Существуют совершенно замечательные исследования обозначенной темы. Практически каждый выдающийся художник поэтического слова достоин того, чтобы его творчество было подробно препарировано с точки зрения связи звука и смысла, а если пойти дальше, то сюда можно присовокупить вкус, цвет, тактильные ощущения и т.д. Многие из поэтов вполне осознанно пытались и пытаются создавать многоплановые тексты, содержащие в себе зашифровку всей палитры человеческих ощущений – зрительныых, звуковых, вкусовых и пр.
Одним из самых колоритных литературных экспериментаторов можно назвать Андрея Белого. Его изобретательности в проявлении различных формальных подходов в литературе можно только восхищаться! Вряд ли кто-то сделал больше для утверждения самоценности формы в искусстве, нежели это сделал он. Практически все его произведения в той или иной мере экспериментальны и требуют специальной расшифровки, которую нужно искать в его филологических опусах. Но, с другой стороны, именно Белому, пожалуй, первому из поэтов, совершенно, на мой взгляд, справедливо инкриминировался тезис: "Звуковое задание в стихе доминирует над смысловым". Не могу не высказать этому общепризнанному факту свой респект, поскольку сам сторонник именно этого тезиса в поэтическом творчестве. В то же время критики и исследователи Белого указывают на то, что Белый-поэт и Белый-ученый не только дополняют друг друга, но и мешают друг другу [Кожевникова Н.А. «Язык Андрея Белого».- М., 1992, c. 249]. Когда задачи ученого, требовавшие решения определенных проблем "технического" характера, приходили в противоречие с задачами художника, появлялись произведения, которые, по словам самого поэта, "расшиты бисерными узорами малого формата", но так, что "схватить целого нет возможности" [Белый А. Символизм. Книга статей - М., 1910, c.476]. По А. Белому – идея любого литературного опуса заключается не только и не столько в сюжете и образах, которые выражены словами, но и в значительной степени в ритме, акустике, музыкальности: "Главное задание в написании - чтобы звук, краска, образ, сюжет, тенденция сюжета проницали друг друга до полной имманентности, чтобы звук и краска вскричали смыслом, чтобы тенденция была звучна и красочна" [Как мы пишем - М., 1989, c. 18].
Другим выдающимся новатором стихосложения, именно с точки зрения звуко -смыслового его оформления, всеми признаётся «поэт поэтов» Велимир Хлебников. Я верю в то, что Велимир был одним из первых, кто осознанно пытался воплощать в стихотворной форме некие вполне физические информативные или эмоциональные поля, по крайней мере у него вполне внятно прозвучала мысль о том, что стихи он создаёт «из недоступных другим поэтам материалов – невидимых и неосязаемых: магнитных полей истории и радиоволн будущего» [Хлебников Велимир. Избранное: Стихотворения. Поэмы. Драматические произведения. – М., «Терра», 2001, с.22]. Подчеркну особо, что в случае с Хлебниковым налицо весьма знаменательное для науки и искусства явление – некий синтез, слияние этих двух направлений мыслительной деятельности человека в некий единый и совершенно неделимый процесс. А ведь с этим согласны не все, и Мандельштам не зря вступился за Хлебникова, произнеся фразу: «Он был первооткрыватель, ученый, провидец, а у нас из него сделали полуидиота-шамана». В самом деле, в творчестве Хлебникова можно усмотреть экстрасенсорные, провидческие предсказания существования Интернета, повсеместного употребления радио. Некоторые исследователи считают его пророком современной архитектуры - вспомним его работы «Мы и дома» и «Мы и улицы. Кричаль». Но самое для нас сейчас интересное – некоторые музыканты признают за Хлебниковым приоритет создания рок-поэзии. Во многих исследовательских работах, например, - И.Н.Горелов и К.Ф. Седов (Основы психолингвистики, - М.: Лабиринт, 2001), П.Басинский (Энциклопедия для детей. Т.9. Русская литература. Ч.2. ХХ век. – М.:Аванта+, 2001) и др. - даётся анализ поиска поэтом синтетического языка, который должен был стать началом новой речи, универсальной для всех людей, своего рода эсперанто.
На мой взгляд, и Белый и Хлебников при всех их несомненных достоинствах не смогли уйти от излишней степени формализма, да простят меня ярые поклонники их таланта. Причём формализм у них приобретает форму, которую, на мой взгляд, может оценить только Критик, поскольку Читателю через их тексты пробраться сложно, почти невозможно. Н. А. Кожевникова назвала А. Белого "писателем для филологов", а Хлебникова уже давно называют поэтом для поэтов. Оба высказывания по своей сути – одно и то же. Пусть не пугает здесь читателя этот, ставший жупелом, термин “формализм”. Я лично в него вкладываю гораздо более мягкий смысл, нежели радетели соц. реализма, когда они разносили в пух и прах своих, хотел написать оппонентов, но это были, попросту говоря, жертвы нашего литературного куклус-клана. Так вот, в данном контексте термин формализм означает только то, что поэты сознательно или бессознательно пытаются, оттолкнувшись от традиции, от обычной, совершенно понятной всем речи, выйти на другие орбиты понимания слов, звуков и различных их сочетаний. Для кого-то данный контекст термина формализм будет означать не что иное, как новаторство, с чем я с удовольствием соглашусь. И всё же, на мой взгляд, формализм Белого и Хлебникова – это слишком элитарный, искусственный, надуманный, а поэтому слишком утрированный формализм.
Для меня, как Читателя, всего ближе, всего гармоничнее кажется направление, которое лучше всего олицетворяет Марина Цветаева. Исследований на эту тему сделано бесконечное количество, я сошлюсь на работу Пьетро Цветеремича «Об отношении между фонемой и графемой в поэзии М.Цветаевой » (Лозанна ,1982). Формализма и условностей в поэзии Цветаевой более чем достаточно. Но откуда они возникают? Вот что говорит сама поэтеса: «Слышу не слова, а какой-то безвучный напев внутри головы, какую-то слуховую линию – от намека до приказа...» [М.Цветаева. Избранные произведения. М.-Л., «Сов. Писатель», 1965. (Библиотека поэта. Большая серия)]. А вот ещё одно её высказывание: «Есть нечто в стихах, что важнее их смысла: - их звучание». [М.Цветаева. Избранная проза в двух томах 1917-1937, т. 1,т. 2. , New York, «Russica», 1979.]. Не могу обойти ещё одну её важнейшую цитату: «Стих только тогда убедителен, когда проверяем математической (или музыкальной, что то же) формулой». Вот вам подтверждение цветаевского формализма! Но при этом мы встречаем у Цветаевой термин, объединяющий все акустические и смысловые составляющие её стихов, она сама его называет «суть». Получается, что для Цветаевой не существовало разрыва между формой и содержанием, всё воплощалось в сути.
Очень трудно сегодня однозначно сказать, кто же из современных художников слова лучше всех выражает в своём творчестве вековые искания поколений поэтов на поле под названием “звук-смысл”. Но думаю, что не ошибусь очень сильно, если предложу вам кандидатуру бывшего питерца Владимира Гандельсмана (хотя определение «бывший», мне кажется, здесь совершенно не уместно), ныне живущего в США. Во всяком случае, он, на мой взгляд, удивительным, немыслимым образом объединяет и явный формализм Белого и Хлебникова, и гениальную звуко-смысловую гармонию Цветаевой. Лиля Панн даёт очень точную характеристику творчества Владимира Гандельсмана – “Его поэзия поставила себе на службу слово, накопленное честным трудом как традиции, так и авангарда”. При этом я бы отметил особо - немыслимым образом творчество его близко к детскому восприятию мира, что проявляется как в речевом аспекте, так и в мировозренческом. Просьба не путать детскую инфантильность с детскостью в смысле более близкого к природному восприятию действительности, к большей космической открытости, незашоренности взгляда. Многие аналитики отмечают - даже обычные слова у Гендельсмана начинают звучать и значить особенно, иначе, отлично от того, как они звучали и значили для нас прежде. И это, конечно же, высший пилотаж нашей обозначенной в заголовке темы. Творчество Гандельсмана – существенный шаг человека к своим праматеринским истокам. Вот вам простенькое, но и гениальное в своей простоте высказывание Владимира Гандельсмана, под которым и я бы с удовольствием подписался: «Если форма «висит», то содержание ложно» («На полях стихотворений Кушнера». «Знамя», №4, 2006 г.).
Литературоведение, как и любая другая наука, любит всякого рода препарации объекта своего исследования. Я, по примеру незабвенного тургеневского Базарова с его лягушками, тоже попробую использовать своё естественнонаучное образование на, не очень привычном мне, литературном поле, собственно начало этому положено в разделе, повествующем о Велимире Хлебникове. Думаю многие со мной согласятся, что нынче наметилась обратная тенденция объединения м.б. даже всех сфер мыслительной практики человека в нечто единое, в противовес существующему с некоторых пор разделению науки и искусства на различные направления. Казалось, что они уже никогда не пересекутся друг с другом. Пусть для кого-то это сегодня ещё покажется спорным, но мне лично кажется, что физика и лирика – это две области человеческого мышления, друг с другом совершенно не конфликтующие, хотя при этом весьма чувствительно перекрывающие друг друга, что, казалось бы, всегда должно давать повод для конфликта. Иными словами – это, по меньшей мере, друзья, если не близкие родственники, хотя какой-то конфликт или по крайней мере противоречие между данными фигурантами многие исследователи усматривают до сих пор. Возьмём для примера фундаментальное для обеих дам (физики и лирики) понятие звука, т.е. то, с чего мы начинали эту статью. Конечно, обе они к звуку относятся немного по-разному. И всё-таки, и всё-таки... У меня возникает в этой связи образ, который очень хорошо вписывается в понятия как физики, так и лирики. Я верю, что наш мир – физичен, вспомним утверждение философов, что слово – материально. В данном случае имеется в виду слово-мысль. Но если даже мысль материальна, то звук, имеющий вполне поддающиеся описанию параметры, которые можно измерять - и подавно! Поэт, литератор представляет собой антенну, излучающую и принимающую волны, в том числе звуковые (но и другие тоже!). Волны эти, со всей очевидностью, имеют самые различные характеристики, как и все физические волны – частоту, энергию, форму импульса, поляризацию и т.д.. Можно предположить, что с точки зрения волновой теории, воздействие того или иного поэта на читателя главным образом зависит именно от вида, свойств и интенсивности этих волн. Это качество поэта находит отражение в его стихах, которые он оформляет в виде звуков, слов, предложений и т.д., что происходит интуитивно или как любят говорить многие – от бога. Вот она - та самая цветаевская суть! Сегодня ясно, что подобно материальному миру с его физическими законами и теорией его строения как совокупности неких элементарных частиц, мыслительный процесс также можно рассматривать как некий физический процесс, поддающийся формализации с помощью формул, подобных закону Ома или Максвелла. И, слава богу, пусть поддаётся! Для нас главное – чтобы душа поддавалась поэзии.
Кстати, только в XVIII и, особенно, в начале XIX века было сделано разграничение между содержанием и формой, более других постарался Гегель, как разработчик немецкой классической эстетики. Однако, сегодня совершенно очевидно для многих единение этих двух понятий. Благодаря звукам, ритмам, акцентам, интонациям, «слово в стихе имеет тысячу неожиданных смысловых оттенков, стих дает новое измерение слову» (Тынянов). Всё, всё на свете содержательно, в том числе, конечно же, звук. Но удел немногих мастеров погрузиться при этом в порой недосягаемые для других смысловые глубины!
В заключении хочется пожелать и коллегам по перу, и нашим дорогим читателям -счастливых погружений. Я думаю, каждый из нас будет вполне счастлив на своей, только ему доступной глубине, а диапазона этих глубин, слава богу, хватит на всех.