Фрагмент девятый из онегинской главы "Наваждение"
Луна, сверкнув с небесных круч,
Пляж осветила из-за туч.
Евгений в чувственной чесотке
Хотел увидеть лик красотки:
Глаза и пухлые уста.
Но, не оглядываясь, та
Рукою властно лишь махнула
И прочь от гостя в дом рванула.
Гость тешил душу мыслью: знать,
Потребно ей проведать мать.
Натура парня ждёт разгула.
Почётный статус караула
Мог не надолго пыл унять.
Но в том, чтоб сходу лезть под дуло
Ружья знахарки, нет амура.
Почти по-свойски подмигнул он
Луне, что искоса и хмуро
Глядела, как малец один
Блуждает. Молвил он: «Что, дура,
За мной подсматриваешь?! Сгинь!
Я в мире фей, нимф и богинь.
Я в них почти уже поверил.
В одну из них, по крайней мере.
Русалок бы сюда… Про них
Как про сестёр её намерен
Я всё узнать, уж коль проник,
Минуя занавес сомнений,
В их мир языческий и древний»…
– Эй! – кто-то белый, как творог,
Шагнул из дома на порог.
– Полина! Я уже продрог.
Мать дома?
– Нет, она в деревне.
– А я тут жду тебя смиренней,
Чем кого-либо ждать бы мог.
Как будто предо мной острог,
Стою во власти чувств, томлений,
Но опасаюсь в дом войти.
– Нет, не сейчас! Повороти!
– Что ж ты со мною так небрежно?!
– Потом когда-нибудь… прости!
Чему уж быть, то неизбежно…
Но после… и уж до конца…
Полина, миновав юнца,
Неудержимо и поспешно
Сбежала на берег с крыльца.
И грустно это, и потешно:
Зверь убегает от ловца…
Когда ж получит плоть юнца
В подарок ночь, одну лишь ночку?
И есть ли шанс у молодца
Достойно выдержать отсрочку?
Не сетуй, мол, на проволочку
Да повитай-ка в мире грёз.
Уместен и такой вопрос.
Об этом дальше будут строчки…
Для пляжа груз одежд – курьёз.
Излишни пуговки, шнурочки.
Чтоб лучше девушке спалось,
Иль чтобы платье не рвалось,
Она осталась лишь в сорочке.
Каскад распущенных волос
При свете дня имел бы спрос
Средь женщин, в париках ходящих.
Страсть не задвинешь в дальний ящик,
Но, дав ей корм из мук и грёз,
Разбудишь чувственность всерьёз…
Гость полон страсти безответной.
Томимый в чаще заповедной
Позывом собственных желёз,
Он жаждет скрасить мир бесцветный,
Сердясь на девку за курьёз:
«Полина, ты ломаться брось!
Постой»! – взывал гость предрассветный,
В чьё восклицание заметно
Вплелись игривость и укор.
Коварство женское бессмертно!
Остановившись и в упор
К юнцу приблизившись, нос к носу,
Прибегла фея вновь к гипнозу,
Как прежде, делая упор
На восприимчивость, задор
И страсть юнца к метаморфозам.
Евгений радовался розам,
Не замечая их шипов
Ни в свете дня, ни в пору снов.
Будь кто, хоть пьяным, хоть тверёзым –
Всех восприимчивых ослов
Настигнет сладкая угроза
И околдует враз без слов.
Берётся ль плата дорогая
За наслажденье иль другая,
Но тоже, чтоб Вас затрясло –
Взываю к Вам, как Ваш слуга я,
Не делать трат себе во зло…
Раскрыты сетью без узлов,
Во тьме блестят, подстерегая,
Глаза «колдуньи»: не мигая,
Взирают хищно на «улов».
На дух юнца, я полагаю,
Легла внушенья сеть тугая –
У феи очи будь здоров!
Влюблённый, стало быть наивный,
Гость клюнул вмиг на зов их дивный,
Ликуя больше, чем бодрясь.
Из мыслей изгоняя грязь,
Сводить мечты в экстаз единый
Его фантазия впряглась.
Не отводя счастливых глаз,
Испив доверчиво и жадно
Из чёрных двух колодцев враз,
Он встал телегой безлошадной,
Забитой грузом (беспощадно)
Запавших в подсознанье фраз.
Девчонку – скажем без прикрас –
Он съел бы взором многократно,
Когда б отрыгивал обратно.
За зло Полининых проказ
Судить её не станем строго:
Гипноз был в качестве залога
Того, что и в дальнейшем гость
Не возомнит, что бела кость
Нисходит к чёрной в роли Бога.
Прошла минута иль эпоха?
Ладошка чиркнула вверх-вниз
Вдоль лика, и в мгновенье ока
Барчук очнулся. «Эй, проснись!
Я тут поплаваю немного,
А ты на травке охладись», –
Сказала гостю недотрога,
Под фон лягушечьего рока
Изобразив во тьме стриптиз.
Взглянула б мать из-за кулис!
Как много б слов нашлось нелестных?
Но мать за дочь спокойна, из
Соображений, ей известных.
Дочь репутацию средь местных
Пока что не роняла вниз.
И вряд ли где в ненормативном
Поступке, матери противном,
Реализует свой каприз.
Взор, в тело девичье упрись!
При свете, пусть и примитивном,
Девичья нагота – сюрприз!
Будь даже зрителем Нарцисс,
Он вышел бы из-за кулис
Её поклонником активным.
Как девка телом ни гордись,
Стояло в эпизоде дивном
За раздеваньем эксклюзивным
Лишь пребывание в воде.
Ни в пребывании в стыде,
Ни в совращенье агрессивном
Не упрекнёт никто нигде
Дочь, как и в ведьмином хвосте…
Гость с восхищением пассивным
Отметил в юной красоте
Слиянье торса, ног и лика
С экзотикою лунных бликов.
Герой, летами не великий,
В любви лишь чуть поднаторел.
Но дефицит любовных стрел,
С амурной связанный волынкой –
Всего лишь медленный отстрел
Невольных жертв, случайных тел
Мазилой с древнего Олимпа.
Не прилипая и отлипла
От гостя девка. Блажь иль план?
Уж коль либидо их не липа,
То кто ж из них в любви профан?
Бесперспективны отчего-то
На трассе Страсти повороты,
Где чувств промчится караван
Сквозь вас, Амуры и Эроты.
Пусть Женя мил, пригож, румян,
Его не клеится роман.
Эх, Поля! Ищешь ли Пьеро ты?
Иль в Арлекине есть изъян –
В нём расправляет спесь тиран?
Там, где лежать могли б широты
Взаимности, теперь – стена.
Гость был решительной породы,
Но пылкость гостя учтена,
Зажата в недрах полусна:
Поймала Поля суть природы.
Уже ни дерзости, ни шкоды
От барчука не ждёт она.
Гость в состоянии икоты
Торчал, как сторож, чья казна –
В траве сорочка изо льна…
Помилуй, Поленька, в кого ты
Так временами холодна?!
От гостя малость лишь пьяна,
Полина погружалась в воды,
Где отражённая луна
Уже резвилась на свободе.
В купанье дева влюблена.
С лихим покачиваньем бёдер
На волны двинулась она,
Черпая холод ото дна.
В любви ль, в покое ли, в работе ль,
Не чУдна даже, а чудна,
Плоть нимф излишне холодна
И в глубине от нас укрыта.
Краса Полины нам видна:
Для любования отлита
Небесным Мастером она
И как модель всегда годна
Для мирового полотна
Художника-космополита.
Коль есть русалочья элита,
Краса их плоти в свете дня
Пред Полей будет сплошь бледна
В глазах хохла и москалита.
И всяк в мечтах дневалит на
Озёрном пляже – вот козлы-то!
Природа женственности слитна
С природой озера: видна
при этом гостю плоть одна.
Ни дня Краса не голодна.
Округла в бёдрах – уж мослы-то
Едва ль прощупаешь – ладна!
И недоступна – хоть умри ты!
Куда плывёт-то?! Мать честна!
В ночи от глаз давно уж скрыта
Девичья гибкая спина,
Что не уступит и харитам.
Полина удалилась с видом,
Что не для суши рождена.
Когда ж устанет-то она!
Поди уж близко до Москвы там!
Волос заколотых копна
И та в волнах уж не видна.
В такое вот глухое время
Русалочье резвится племя.
От ожиданья передряг
Вновь обуял героя страх,
И с ним герой терзался немо.
И пусть не барская проблема
Ночами плавать, как моряк,
Да дев вытаскивать из плена
Бесстрастных волн в лесных морях,
Дрожа, гость, мокрый по колено,
Вскачь мелководье штурмовал,
Не сокращая интервал,
Между собой и Полей. Мал,
Должно быть, опыт, чтоб сиреной
Беглянку зазывать в финал.
Барчук её не обвинял
В упорстве быть с ним суверенной.
Он, обречённостью смиренной
Своё сознанье утомив,
Вздыхал: «Русалки – это миф»...