Да, это ода.
Она твоя.
Все буковки в ней твои.
Я опять не спал, алфавит кроя –
безнадёжный портной любви.
Именем твоим
открываю лист,
где покоится новая эра.
Разбужу Олимп и услышу свист.
Это Скорость-
Любовь -
Вера.
Прочитаю в тебе синеглазый дождь –
что не помнят леса Амазонки.
Видел сам,
как титанов бросает в дрожь
ливень -
горячий,
звонкий…
Иногда - дождь беззвучен.
Как вечер, река,
та, что лечит душевную мель.
Там играет певуче,
чуть слышно, слегка
неопознанная моя свирель…
Да, это ода. А как ещё
(если знаешь, скажи как)
то, что сладко, и страшно, и горячо
в словесный впечатать зигзаг.
Мне до боли понятен бессмысленный факт:
за две тысячи лет и без нас
столько написано – Боже –
на целый трактат
о бездонной голубизне глаз.
Некоторые особо одарённые умницы
восклицают: «Романтики - ой,
пустыми волчками на месте крутятся,
а толку – не в зуб ногой.
В природе есть
чёрное и белое, плюсы и минусы.
На умницах – никакого знака.
Убери, Господи,
нулевые примеси
и каждой Элоизе будет свой Петрарка.
Я крепости мысли,
все до последней,
за эту красоту отдам.
Иначе все мысли –
пустейшие бредни,
«шери-бренди»,
как говаривал Мандельштам.
Ах, вряд ли найдётся такой динозавр,
будь он мудр, как змеиный зуб,
что на миг не утратит рассудочный дар
от дыханья твоих губ.
А я поцелую тебя – и потом
шёпотом что-нибудь напишу.
Просто не умею любить молчком.
Любовь – это тихий шум.
Шум, который живёт в тебе
музыкой всех времён;
потерянный в нотах,
как лица в толпе,
хрустально мерцающий звон.
Столетья отхлынут,
как радуга волн
в крикливой густой пелене.
И время покажет: лишь этот звон
может звенеть в тишине.
Был Рафаэль
и знал всего-то
несколько нот красоты.
А может быть, завтра
скажет кто-то:
«Столетие – это ты».
Не веришь – однако
чего проще.
Скажи мне, какой вопрос
для лиры и мира
значит больше
чёрных твоих волос?
Я раскр;ю твой век
и молчать не буду
до самого последнего вздоха.
Мы с тобой не из тех,
кто моет посуду,
когда уходит эпоха.
Когда ты с любовью
смотришь в окно,
улицы залиты светом.
Это – поэзия. Может, давно
мне незачем быть поэтом?
Я опять поцелую тебя, - и потом
шёпотом что-нибудь напишу.
в стотысячепервый раз о любви - и в том
плагиатом не согрешу.
А когда доберусь до самого края,
стану вредный,
как палочка Коха,
ты прочтёшь,
улыбнёшься
и скажешь, играя:
«Ну, здравствуй,
моя эпоха!»