На дальнем конце поскучневшей Европы,
Но всё-таки в центре вселенной,
Мне нежно ласкала истёртые стопы
Морская прибрежная пена.
Я молча стоял на осколке гранита
В торжественном сумраке ночи,
Предавшись мечтаньям, - и вдруг Афродита
Предстала пред ясные очи.
Сперва я решил, мол, обычная нимфа
Пришла искупаться во мраке, -
А что до каких-то богов и Олимпа,
То всё это, думалось, враки.
Я даже собрался её не заметить,
Тревожась за чистую совесть,
Покуда мой взгляд не застыл на предмете,
Каким был, естественно, пояс!
Мелькнула догадка: она не гетера,
Не нимфа и не поэтесса…
Ведь этим же поясом хитрая Гера
Пленила почтенного Зевса.
А дальше дошли откровенья похлеще,
Но медленно, как до жирафа:
Ведь, сбитая камнем из этой же вещи,
Пропала прекрасная Сафо!
Я в страхе смотрел на ночное виденье,
Она же, промедлив немного,
Промолвила и погрузила в смятенье:
«Ты точно не тянешь на бога!
Поэтому, милый мой, будь полюбезней,
И больше не путай с другими», -
Но всё это сказано было как песня,
И я изумился: «Богиня!»
Потом мы сидели, болтали о разном -
О греках, о кризисе власти…
Потом были руки, уступка соблазну
И ревность, как следствие страсти.
А дальше дошло и до глупых признаний,
Дешёвых упрёков, сомнений,
Из коих я вынес, что даже с богами
Играешь по этой же схеме.
Но лишь над волнами восход заискрился,
Она меня, взяв за мозоли,
С собой позвала - только я уклонился,
Сославшись на уровень соли.
Она закипела, полезла на стены,
Я крикнул в сердцах: «Да иди ты…»
И с пеной у рта в благородную пену
Вернулась моя Афродита.
Но я не жалел, ибо лучше стихи ей
Слагать, чем с упрямством барана
Стоять на пути у великой стихии,
Рождённой из крови Урана.