В ресторанном эдеме, бытовщине назло,
Когда выпадаешь из дежурного времени,
Вдруг поймешь, что тебе повезло
Не по заслугам и не по бремени.
Вдруг схватит за горло петлей вина,
Отлучив от причастия высших даров,
За фиртелем сухого вина
С дунайских, женских холмов
За то, что чужая столица,
Закрученная в гибкие ритмы барокко,
Искажает любимые лица,
Горящие синеоко,
За то, что в долине Дуная,
От виноградного тока нагретой лозы,
Ты смеешься счастливо, шальная,
Не чуя близкой беды,
За то, что так просто расстаться
С мытарством чудачеств по бездорожью,
За то, что не надо, унижаясь, брататься
С навязанной кем-то ложью,
За то, что цветут здесь мучительно где-то
Не с римским, а со славянским запахом,
Цветы нашего гетто
С русским, таежным размахом,
За то, что в бордовой, венецианской панаме,
С улыбкой на цветущих губах,
Из Вены не позвонишь больше маме
О том, как красив Айзенах,
За то, что амальгамой на небосводе,
Где нездешнему место, бесспорно, есть,
Слиты русский бред о свободе,
Скифский пот и скифская месть,
За то, что в скрипичной фиоритуре
На хойригере Штраус, салонно играя страдальца,
Небрежно расписался на партитуре
Нашего венского вальса.
Готовится праздник любви и сретения,
Ты помнишь барочного вальса столицу?
Что значит вердикт твоего решения,
Последнюю перевернуть страницу?
К чему еще, обретая себя, стремиться?
Ты-Джульетта степей, я-медведь, Казанова...
Я вполне мог бы теперь застрелиться,
Чтобы все повторилось снова.
Уже не разделим российской лозы вина,
В ней горечь и счастье русской дороги...
Неужели жизнь случайно дана?
Разве не бред, на Дунае пороги?
08. 04. 2010 г. Москва