(предыдущий 44-й фрагмент: http://www.stihi.ru/2010/04/03/5907 мушкетёрского романа-версии)
Груз прежних опасений безучастно
с Души откинув, словно схоронив:
– Вы лЮбите меня? – спросил он страстно,
а сам уже поверил в этот миф.
Ответить, даже глазом не моргнув,
нетрудно после междометья «уф»:
– Об этом поворкуем, не спеша,
когда дуэль сведётся к избавленью
нас от врага по вашему веленью...
Наивного влюблённого душа
всё больше тяготела к откровенью:
Теперь, когда уже наверняка
сам знаю, что любим я вами страстно,
мне хочется душевный снять накал,
очиститься. Пусть всё уж будет гласно.
– Пусть будет. Обещанью вы верны?
Пойдёте до конца? Иль есть сомненья,
что приговор достоин исполненья,
как будто бы на графе нет вины?!
– Кто должен волноваться, как ни вы,
отныне за меня? Дуэль чревата.
Я тоже уязвим, когда нет фарта.
При том, что драться с графом мне не в лом,
тот факт, что разлюбили вы де Варда,
не наказанье разве для него?!
Забудьте же о нём, коль он наказан.
Своим пренебрежением, сарказмом
его убьёте сами вы, как есть.
Отвергнутый бедняга станет разом
несчастным самым среди всех окрест.
Мне жаль его, но пусть несёт свой крест.
– Хочу добить отвергнутое быдло!
А кстати, ушлый друг, кто вообще
вам мог сказать, что графа я любила?!
По вывешенной на уши лапше
ваш факт не факт и вообще нескромен.
– Не помню. Не слуга ли мой Планше?
Теперь, самонадеянно пусть, склонен
я думать, что вы любите уже
другого, кто не хуже графа скроен.
Я твёрдо сладкий, а не бланманже.
И всё же я, признАюсь госпоже,
сочувствую де Варду. Вот таков я.
А ваша жизнь безрадостная вдовья
теперь осталась в прошлом. Верьте мне.
– Кто?! Я любила графа?! – Ну, не Я же.
Я знаю ТО, что – странность, но не лажа.
– Сочувствуете графу? Вы?! Темней,
загадочней истории, чем ваша,
наверно не услышу я вовек!
Вы не такой простой уж человек,
каким казались прежде мне, наивной.
Так что ж в загадке? – Люди. Имена.
И угрызенья совести – лавиной!
От совести жар, как в печИ плавильной!
Уж коль вы крепко лЮбите меня,
пред вами я раскроюсь сам до дна.
Пришёл миг подкатиться к вам с повинной.
Я – человек порядочный. Темнить
и дальше мне всё тягостней при мысли,
что вами я любим. Когда б не грызли
меня упрёки совести, всю прыть
использовал бы я, чтоб скрыть проступок.
Но вы меня ведь лЮбите, mar share?
Ведь я – ваш кот, и я ловлю мышей…
Тут витязь промахнулся мимо губок.
Миледи увернулась: – Не до шуток!
Сперва хочу узнать, что за проступок!
– Вы мне простите то, что из любви
к вам, я себе позволил ряд уловок?
– Сначала рассказать, мой голубь, вы
должны всю правду. – Нет, вы дайте слово
сперва, что вами буду я прощён.
Зачем иначе лезть мне на рожон?!
Вы милостивы к кающимся, ангел?
– Гуманнее, как Франций, так и Англий,
всех вместе взятых, я всего лишь жду
от вас ответ на вашу же загадку.
Питая к вам любовь, а не вражду,
прошу не медлить, шалунишка гадкий.
Не то я в вас когтями прорасту! –
кокетка в спину юноши вонзила
нещадно коготок, как будто шило.
Признание ускорил коготок.
Стал изливаться истины поток:
– Кривить опять душой мне неприятно –
успел преподнести себе урок.
Кто б мог воспринимать меня превратно,
но уж не вы – скажу, вам не в упрёк,
о том, кто в ночь был вхож к вам на порог.
Тут, в этой самой комнате, недавно
прошло у вас свидание с де Вардом.
– Чушь! Возводить напраслину – порок!
Обижусь, чтоб вам было неповадно
так дерзко фантазировать бы впрок! –
в глазах мадам сверкнул злой огонёк. –
Что за свиданье?! Слышу первый раз я!
– Напрасно отпираетесь так страстно.
Свиданье было страстным – это да!
И нынче тоже страстно. Как тогда.
Давайте ж без лукавства и без гвалта.
– Так значит, вы всё знали?! Вот кошмар-то!
– К чему переживанья, ангел мой!
Не так уж виноваты предо мной
вы, если я раскрою подоплёку.
Отпрянувшая леди как-то сбоку
придвинулась опять: – Что ж дальше? Ну!
Дурить меня не надо, как жену!
– ...Вы думали, что граф – подлец и аспид.
Де Вард не виноват. Ему похвастать,
по сути, было нечем. – А кольцо?
Вы ж говорили… – Наступать на грабли
второй раз не хочу. В конце концов,
граф ночью был у вас в четверг. Но граф ли?
Ведь ваше пресловутое кольцо,
представьте, у меня. – Так вы мне врали?!
– Да. Я и мнимый граф – одно лицо.
Но я быть не желаю подлецом.
Раб вашего, мадам, расположенья,
боюсь, что воротить начнёте нос…
Отнюдь не добиваясь отторженья,
Шарль это так цинично произнёс!
Однако же стыдливого смущенья
от леди не дождался, как и слёз.
Но слушать было дико ей безмерно.
В себе она сдержала гневный стон.
– И что, де Вард не ведал о подмене!?
– Он вообще не знал, что приглашён, –
продолжил гость, улыбчив, обнажён –
как много обаяния в джентльмене! –
Так что, у вас любовников не рать.
Мне всё же удалось вас разыграть.
Хорош ли я в двух сразу ипостасях?
Мерси за то, что привели в экстаз их…
За шутку не сердитесь. Всё пучком.
Един я без чудес перемещенья.
Красавица взвилась от возмущенья
и Шарля оттолкнула в грудь тычком.
Ужель всерьёз обиделась соседка?
На ложе не свалился он ничком,
но, волю дав рукам (бой иль разведка?)
за пеньюар её схватил он цепко.
Просить прощенья – к ней бочком-бочком...
...Сквозь жалюзи сочился свет не тускло…
В руке мужской напрягся каждый мускул.
Всё вышло как-то резво и молчком.
Рванулась леди, и разрыв батиста
враз обнажил у женщины плечо.
Герой мгновенно понял, что почём.
Невольного раздавшегося свиста
Шарль от себя и сам не ожидал,
тем паче столь высокого регистра.
Художественный свист ведь тоже дар.
В рассветном полумраке серебристом
герой увидел нечто очень быстро.
Плеча, хоть ужасайся, хоть заплачь,
клеймом коснулся некогда палач.
Цветок французской лилии на коже
клеймением позора стал, похоже.
Понёсся эскадрон событий вскачь
и ни одно не словишь, чтоб запрячь.
Момент сулил грозу? Ну не покой же!
У юноши мороз пошёл по коже,
хотя гость не жалел о том, что зряч.
– Хам! – крикнула мадам секундой позже.
С чувств изумленья слабенький навар
приводит в шок, оставив хама хамом.
– О, Боже! – отпустил гость пеньюар,
застыв похолодевшим истуканом,
переменившись в мимике лица.
Миледи ускользнула от бойца
и взвизгнула, как будто недотрога.
Лишь стоило взглянуть на молодца –
испуг на морде оного лица
поведал обернувшейся о многом.
Увы, всё разглядел глазастый гад!
Стал бледен и похож на изваянье.
Миледи, комплексуя: «Ох, и дрянь я»! –
прочла в его глазах не наугад
не только лишь один гасконский мат.
Глаза по пятаку. Как нумизмат
мадам их не оставит без вниманья.
Поплатится за это раздеванье,
хотя едва ли сам гадёныш рад!
Красотка, что мгновение назад
была всего лишь разъярённой бабой,
грозила не рукой уже, а лапой
подраненной пантеры и на взгляд
любого показалась бы безумной,
при этом при когтях и не беззубой.
Её обида так была свежа,
а сам наглец так действовал на нервы,
что даже и раскаянья слеза
на лике гостя не смягчила б стерву.
– Лисичка, не сердись! – герой сказал.
Сперва миледи просто отскочила,
себя своей беспечностью сердя.
Пришла, похоже, полная кончина
партнёрству их не вдруг и навсегда.
По всем известным юноше приметам,
наметился нешуточный скандал.
Стал голос у миледи, как металл.
Когда ж она ощЕрилась при этом,
её улыбка стала неземной.
Гасконца пробрало не вдруг до дрожи.
– Для смерти хватит смерти вам одной! –
шипела леди. – Выжить вам дороже!
– Вас не понять. – Сейчас поймёте тоже»!
Неравный был у них словообмен
в беседе по понятиям, но гостю
простим за то, что он не супермен,
вонзающий в неё вопросы горстью.
Он слаб как дознаватель в той игре,
где место не отводится ответам,
где откровенно злым и хищным светом
мерцали очи дамы в полумгле.
Доверчиво и нежно, как умел он,
ей в очи продолжал герой глядеть
и делал вид, что телом онемелым
своим сейчас не может он владеть.
Невольно подстегнул таким манером
он силу пробуждённого огня.
– Подонок, подло предавший меня,
к тому же и мою раскрывший тайну,
которую до нынешнего дня
никто не знал, тебя я не устану
преследовать, пока ты не умрёшь! –
в аффекте взвыла фурия, и дрожь
в руках не помешала ей при этом
в момент извлечь из ларчика стилет.
Оружие в руках, по всем приметам,
держать ей было не впервой и бед
она им нанести была способна
совсем не понарошку сколь угодно. –
Порежу – не останется клочков!
Пса кликну – не останется улики!
Кошмар её расширенных зрачков,
кроваво-красных губ на бледном лике
гораздо больше, чем кинжал и крики,
и нравы дорогих особняков,
привёл гасконца в ужас, даже в трепет.
Сорвался с губ его невнятный лепет.
Прощения просить уже смешно.
Спасая жизнь и всё то, что меж ног,
полуодетый смертник вжался в стену.
А чтоб вернуть привычный тонус телу,
успел из ножен вынуть он клинок.
Погибнуть раньше смерти не хотел он,
из ступора же выйти Бог помог.
Поскольку отступленье – часть маневра,
герой без промедленья отступил,
в ответ на что разгневанная стерва
удвоила воинственный свой пыл.
Намеренье враз выколоть мерзавцу
излишне любопытные глаза
принизила свирепая лиса
(при виде убегающего зайца)
до зверского желанья замочить.
Коль хам рискнул зайти к ней в гости, прыть
разбудит в дурне чувство лишь шестое.
Черты её лица безумье стёрло
вмиг до неузнаваемости! Бить
гасконца нужно в сердце или в горло!
Глаза мадам полезли из орбит.
Гнев сделал лик мадам подобным роже.
Пантера приготовилась к броску.
Пытавшейся вскарабкаться на ложе
с кинжалом даме гость поднёс к соску
стальной клинок. Пантера не утихла,
а перевоплотилась в самку тигра.
Давя в душе предсмертную тоску,
герой пришёл в себя, охоч на игры:
Не рад был смертоносному прыжку...
* * *
(продолжение следует)