***
Я берегу тебя, любимый,
Хоть мы не виделись давно,
И встретиться не суждено,
И прошлое неповторимо, -
Я берегу тебя, любимый.
Я вновь оглядываюсь вдаль,
И память снова безрассудна:
В ней только бесконечный май,
И неба голубого край,
И "чьё-то парусное судно".
И первый дождь так ароматен,
Так восхитительно вино,
И мы шалим, шалит оно,
И всё как в сладостном кино:
Где все добры и мир прекрасен...
Я не лукавлю. Мне самой
не постижимы эти сны:
Ужели память той весны
Сильней всей жизни прожитой
Иль жизнь моя вся в ней одной?
Не знаю. Странно, но разлуки
Как будто не было совсем,
Как не было безумной муки,
И тишина не издавала звуки
твоих шагов. Тогда зачем
Мне проклинать судьбу? Негоже
Грешить мне на неё, родной.
Ведь, отходя и в мир иной,
Мне будет видеться всё тот же
Хрустальный замок под луной,
Где счастье лёгкою рукой
Водило нас тропой надежды,
Кроило светлые одежды,
И спящим нам смыкала вежды,
Оберегая наш покой.
Так пусть хранит тебя, любимый,
Как Провиденье нас тогда,
Моей любви неизъяснимой
Блаженны токи. И когда
Сотрёт вся память без следа
Тот сон, божественный и нежный,
То я умру. Но знаю, прежде -
Я Деве помолюсь святой,
Чтоб жил в тебе огонь надежды,
Чтоб светел путь твой был, родной,
И в доме - счастье и покой.
Побереги себя,любимый.
***********
Борей солёный сообщает в кровь
То же волненье, что в бескрайнем море
И ты хохочешь, предвкушая вновь
Желанье новых территорий
Вернуть тебя в сто лет назад,
Когда ты верил в непорочность
В возможность белого холста
Явить абрис - может, не точный -
Той, что искал и ждал - и верил,
Что несть числа не лишь потерям,
Но и случайностям счастливым.
Каким же, господи, ты милым
Явился в мир! С улыбкой в сердце
И стихотропностью в устах,
Ты мнил, что все врата отверсты
Тебе, блаженному; что в снах,
Где только музыка (анданте,
спокойно-светлое) и - небо
В мерцаньи звёздном, как у Канта,
Являлся знак иных пределов...
То не был зов (хоть так хотелось!)
Но если и возможно - сredo,
Так в это: музыку и небо,
Что не обманет никогда,
Зане вне сует, и всегда
Абриса точно не имеет,
Как бесконечность - фарисейства.
Се истина. Но мнилось мне
Тогда и продолженье действа:
Пустынный пляж. Она (вовне
Эррозий, комплексов) - да я,
Способный обратить ея
В мою пресветлую тональность,
Утилизировав астральность.
Смешно и стыдно: я пытался!
Читал стихи в мясных рядах
И дон Кихотом представлялся
Бордельным девкам. В этих снах
Я был, как вечный мавр, доверчив
И не тревожил душу страх,
Что вдруг одна из них, прелестниц,
Объявит: "Ты - мой падишах!
Поди ко мне, к своей шахине.
Моим ты будешь, и отныне
Мои желания - закон,
И ты обяжешься: пред небом
И перед паспортным столом,
Что, мол, аминь: умом и телом..."
Могло быть так? Что вот ты предан
Иль проклят ангелом своим? -
Могло. И ныне, хоть неведом
Мне замысел его - благим,
Хоть скорбным, был сей знак..
Иль всё, быть может, было так:
Тот, просто, Кто ведёт меня,
Устал от этого сюжета;
Меня от искусов храня,
Он гнал по берегу газеты
И волны серые, как слёзы,
Что, каюсь, полнили глаза
И сердце, вымывая грёзы...
Смешно? Наверно. Но не стыдно.
И в море нет вот укоризны,
Что здесь, у ног, как прежде, й ныне
Вновь искушает: сможешь ли,
Презрев и годы и унынье,
Хоть что-нибудь восстановить
Из тех сюит или клавиров,
Что душу полнили тогда,
Иль серафическая лира
Тех снов умолкла навсегда?
Но нет, больное искушенье!
Теперь не прежде: чёрта-с-два
Меня уж выбить из седла!
Ибо не терпит принужденья
Блаженный дух, что ночью ходит
И слов манящих хороводы водит,
А ты восторженно внимаешь,
И через раз запоминаешь,
А после на бумаге белой
Ты пишешь всё с двойным пробелом,
А на заре, её встречая
улыбкой нежной, ощущаешь
вновь вдохновенный аромат
от слов написанных, и сами
вдруг заполняются места
той же тональностью и тембром, -
и боле в жизни нет пробелов,
а ты хмельной от ощущенья
катарсиса и восхищенья.
***************************2002