Это так ужасающе тонко, что даже, порой, удивляешься -
Как оно не ломается, не крошится под весом человечьей жестокости?
Осторожно коснёшься рукою, и тут же немного пугаешься,
И паришь где-то на небе, и таешь от горячей и дёрганной робости.
Это так издевательски сладко, что даже, порой, сломаешься,
Захлебнёшься в сиропе, и погибнешь, словно муха в паутине неверности.
Среди ночи, моргая глазами, веки трёшь и от боли маешься,
И не веришь, что правда ведь не помнится, чтобы были такие вот скверности.
Это так омерзительно грязно, что даже, порой, поражаешься,
Как же можно так низко, так пакостно, и дальше - словно грязи и вовсе нет.
Это так восхитительно нужно, и знаешь... Оно ведь прощается.
Только стёкла немножечко покалывают, в апреле и, наверное, к осени.