На границе с Вероной закончился грог, дожди идут непрестанно, под колесами зайцы и куры, блошиные рынки рядом, не разъята симметрией, пьет молочное донна Анна, что для пеших смерть, для нее ведь не будет ядом. Попроси у нее любви цветистой и многотомной, чтобы не было времени дочитать, отложить до времен каких-то, а потом исполнятся времена, и своей Коломной будешь нежно рад, и растет золотая пихта. Ну к чему здесь пихта эта, сейчас за окном Ванзее, королевский кортеж проносится за пригорком, я хочу быть добрее всех, ну а может – злее, и выказывать бурно любовь к апельсинным коркам. А на озере Чад живут жирафы, трутся об ось боками, получают тепло от трения и высекают искру, у меня на сегодня опять закончился Мураками, отнести бы жирафа к доброму таксидермисту. Как я ехал по этим полям, уязвляя страданием печень, потребляя пищу здоровую и простую, и родная речь убегала по капле, нечем удержать мне ее, даже в мыслях не протестую. И сегодня особенно взгляд твой печален, и послан Богом будет кто-то другой, отметится для примера. Я хочу с тобой говорить о своем немногом, только зрячей твоей не в пример вот слепая вера, не влагаешь в раны персты и ключи разводные, не сообщаешь с утра сообщения под паролем, вот тебе стихи, все знакомые и родные, но какой-то все-таки слишком болотный голем. А на озере Чад весна, и свежее розы ты проходишь в фиалковом платье в ушко иголки, за окном Испания, переизбытки прозы, всем пора домой, смели за порог осколки. На границе с Вероной закончился грог, в Елец бы провести нечаянно эту узкоколейку, но на всем пути встречаются только склепы, дай мне серый цвет – я раскрашу кому-то шейку, так вот шейкой серою, нежность свою лелея, будешь очень долго на перепутье клониться долу, а потом отыскался плод или шкура змея, и несешь это все зачем-то к его престолу.