Мария Пинаева. Где же вы теперь...
БОРИС ДЕМЬЯНОВ
Я стою на улице. Небо я не вижу, потому что уже темно. Я вижу окно в первом этаже благоустроенного дома: лампочка с самодельным абажуром, подвешенная, наверное, прямо к раме… В ее свете пучками торчит какая то зелень. Через это окно он видит небо. То самое небо, в котором прошла его жизнь.
- Вам шестьдесят седьмой?
- Шестьдесят семь…
– Я должна вам сказать, что выглядите старше.
– Старше? Ну, вот видите как – это ведь все изрезано…
- Вы выглядите значительно старше…
— Да? Там море, там страшно летать… Там мотор даже не так работает, как обычно, потому что влаги много. Там вот посадишь самолет на живот – и сразу он тебя в глубину утащит, в пучину. Так вот успей выпрыгнуть из кабины. Там все хищники, все едят друг друга… От летчика там ничего не останется. На море страшно…
Но летать я умел. Я знаю, когда он меня убьет. Я должен на пулеметную очередь наскочить… а ты возьмешь да и не наскочишь. У меня приятель – он уберет газ, а немец с бухты - барахты, с такими вот вытаращенными глазами проскакивает! Друг мой тут и стреляет. Я тоже научился. Артисту надо играть, когда умеет. А не умеешь – тут нечего и играть…
- Проигрыш сразу?
- Проигрыш сразу, я вам точно говорю. Там ведь надо видеть всё, там ведь не стесняйся, там – кто кого. Что умеешь, то и выкладывай: силы, разум. Там отбирали людей… Мало ли – может и с ума сойти.
- Бывало, что с ума сходили?
- Сходили. От нервов… Ну, были всякие, что говорить. Всякое было на войне... Ведь мы видим, скажем, с берега его, море-то. Понимаете, оно хорошее такое, ласковое, тут купаются. А ведь оно настоящее, море-то, вы знаете, какие ходят волны! Вот подальше-то залетишь... как будто горизонт сходится с водой. И кажется тебе, что оно действительно как шар. Там страшно. Даже компас показывает не так, он всё куда-то бьётся, бьётся в сторону...
Вот Петров упал — командир штурмового полка, немцы его сбили. Так он проплавал-то минут, наверное, 12 или, может, 10 поплавал — у него ноги отнялись сразу. Видите, cеверное море какое — ноги отнялись, и всё. Плюс четыре градуса зимой и летом. Так она, жизнь, устроена. Там надо иметь, понимаете, натуру. Если такой натуры нету — не подходишь, я вам правду говорю.
Мой магнитофон работает на предельных уровнях, записывая тихую речь капитана морской авиации. Я смотрю на его огромные в очках глаза, на худые руки и раскручиваю в голове фразу, которую он сказал как самую обычную,— как, впрочем, и все, что он говорит. Он сказал: «Наши парни управляли своими ЯКами так, что позвонки растягивались»...
— Борис Анатольевич, можно китель ваш посмотреть?
— А пожалуйста.
— Три Звезды Красных...
— Да, три Звезды. Ну, вот один Красного Знамени, вот «За боевые заслуги», это за Ленинград, это за Северный флот, вот это за Японию.
— Ранений у вас не было?
— Нет, не попали, не попали. Стреляли, и оторвут хвост — а в меня никак не попадут. Изрешетят, но впереди мотор-то тянет, идешь да идешь. Один раз в цилиндр попала пуля, так и цилиндр оторвало, мотор греется — по кабине даже вижу, что греется. Вода выбежала, масло выбило все — я иду, иду, иду. Сел когда — так все бегут: как же ты дошел? Я сам ему не мешал — везет и везет, в кабине жарко, понимаешь. Ну, довез. Вот ведь как жизнь устроена.
— А цветы-то сами разводите, один живете?
— Сам, один живу, сам...
— Ну, вроде бы не мужское занятие...
— Да, не мужское, да вот приходится. Я люблю их, цветы-то. Расцветут, да много их, вон они такими маленькими цветут — так у-у-у! Потом еще сажу такие вот голубенькие. Чем проще жить — так ведь лучше. Вот сейчас пересаживать их буду, вон эти надо пересаживать, земли принес... Оттаяла земля-то, видишь, пересаживать буду. Вот весна будет — опять соседи начнут заглядывать: дайте, Борис Анатольевич... ну, я даю...
— Что будут просить — отводку?
— Отводку. Я говорю: «Берите, много их». Много их, целые шапки висят — прямо некуда деваться. Разрастутся – одна голубизна. Пошел в поле, взял васильков, знаете, набрал васильков, раскрошил в карман ромашек. Ну, а весной тут начали садить — набросал в клумбу, они выросли да все расцвели...
(Продолжение следует)