Остановившись
Остановившись, они превращаются в псов, которым
надо задать корму,
И чувствуешь сразу себя от мира оторванным,
Спирту бы сто, да ничком на оленью шкуру,
А дети , пускай, тормошат себе клавиатуру,
И сигают в Интернет через дымоход,
Дети те еще, да я уж не тот.
Я не то что мой прадед, который горящие угли глотал,
И в чужой Интернет с головой и хвостом улетал,
С королевою снежной взаимные шашни водил,
Поджигал небеса, ледяные холмы возводил.
Он Седова с Де Лонгом в почетный, но вечный взял плен,
Выходил на мороз, и врывался в радиообмен,
Горизонт переплюнул, однажды метель перевыл,
А магнитные стрелки куда-то завел, и забыл.
Дед под нужды свои приспособил советскую власть,
Кое-что он и мне по секрету успел передать,
Он нашептывал Зорге слова для отправки в Москву,
Я сейчас бы такое кому-то сказать не рискнул.
Он закуривал трубку, и дым уходил в небеса,
И с затяжкою каждою вражьи вдыхал голоса,
И пургу коротал с росомахоподобной женой,
И детей наплодил, и понянчился даже со мной.
Ну, а я , научившись чему-нибудь, и как-нибудь,
С желтоглазыми псами в безбрежный отправился путь,
И на солнце взирает морошковых дюжина глаз,
И бегут на закат эти псы, слепоты не боясь.
Им не страшен на зерна разложенный солнечный свет,
И влетают они, только пар из ноздрей, в Интернет,
Там наделают шороху, дышат собачьи бока,
И от запаха псины дрожит под курсором строка.
И по снежной равнине бегут, спотыкаясь, круги,
И все могут, и все перемелют собачьи мозги,
Коллективный их разум сквозь упряжь мне импульсы шлет,
Так и ехал бы я весь полярный февраль напролет.
Сквозь торосы и сопки, сквозь солнцем наполненный март,
Я бы без остановки собачьим рассказам внимал,
Я б завидовал псам, и тягучую зависть глотал,
Окунался в метель, и с кнутом бы под лед улетал.
Говорил бы с богами пока еще теплых морей,
Что к дельфинам приходят, и не признают алтарей.
Я б учуял Голландца Летучего след на волне,
И припомнил поэму, которую слышал во сне.
Я луну развернул, я еще не такое могу,
Пока звери мои прорезают морщину в снегу.
Это линия жизни на белой ладони моей,
Стоит остановиться, и нету всесильных зверей.
А есть только жадные псы, что дерутся за лучший кусок,
И я не могу их разнять, потому что устал и продрог,
Три спички бесценных погублены в одубевших пальцах,
А жилье далеко , и ветер с луной поднимается,
И слюною исходят громоздкие псы желтоглазые,
И куда подевался остаток совместного разума,
Жизнь моя кое-как эту ночь переждет, перетопчется,
И ладонь без краев санным следом опять затопорщится.
Это линя жизни моей, или псов моих, яростных, преданных,
Это путь на закат, непростой, но стократно изведанный,
Не сулящий чудес, но к жилью выводящий, к еде , к огню,
Но ни деда, ни прадеда я уж не догоню.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++