КРЫЛЫШКО КРОЛИКА
Мне звезда упала на ладошку…
Александр Дольский
Крылатость – извечное свойство существования материи и духа. Предполагает она лёгкость, природную естественность движения.
Полёт души – Крылья бабочки – Звуки музыки прекрасной – Завораживающая слух звукопись слова. Яркая траектория звезды в ночном небе… Сожми ладонь, почувствуй покалывающие токи посланной тебе светящейся частицы мирозданья. И отпусти её в новый полёт, от ладони – к ладони, от сердца – к сердцу.
Кружат планета-гигант и неощутимый кроха-электрон, каждый – по своей природой заказанной орбите. Кружит слово в своенравном песенном вираже, птицей вольной парит. Дай-то Бог, чтоб птица та всегда оставалась «птицей-совестью, птицей-честью», как песенное слово Александра Дольского. Однако ж, увы и увы…
«Планета не для чистоплюев», – гордится собой выстаревшая девочка-интертекстуалисточка, лишний раз подтверждая, что «давно преступлена черта». Её «муза парит в своём высоком небе». Странно как-то парит: «презрев гармонию вещей», «на вилы подняв небеса». Усердствует, «только Богу потакая». Вот оно, то злое усердие «настырной дурынды»: «Ненавижу тебя, Господи, / Так, как будто бы Ты есть». Это ж надо как «возвысилась» в богохульстве «за гранью добра и зла» некая живущая «с агонией в гармонии душа»! Оно бы и то ничего – «каждый выбирает для себя»… Но зачем же вульгарной обманкой строить из себя сахарную барышеньку? Разве ж спрячешь хромающий на все корпускулы чёрный свет богопротивной души… «Пьеса жизни проиграна в прах», – богохульство не проходит безнаказанно, рано или поздно мстит за себя. «Душа сошла на нет». Финал предсказуем.
Идут годы. С нескрываемым волнением жду, что будет мне предъявлен счёт четвертьвековой давности за употреблённого когда-то, молодой хозяйкиной рукою запечённого в яблоках кролика. Это сейчас по прошествии лет и господстве новой «гармонии отношений» я бы ни сколько не усомнился, что от всей души попотчевали бы меня хорошо обглоданной тазовой косточкой, но тогда…
Память, воскресни! Какая такая часть того уважаемого кролика была мне с улыбочкой поднесена? – мягкая попка или… нет, всё-таки ещё и – крылышко.
Крылышко кролика!.. Я уже давно ничему не удивляюсь. В те давние годы в том доме, не принявшем ещё мету Давидову, всё, похоже, было крылато, овеяно зримым присутствием пегасовым. И Пегас тот тоже был в яблоках и при молодых размашистых крыльях.
Кролик, кролик… Эта, пусть и крылатая, мелочь не идёт ни в какое сравнение с той более позднего времени абрикосиной из выпитого Дольским в том же дому варенья. Ах, та абрикосина, чудится мне, до сих пор стоит у него в глотке.
Эх, Дольский, Дольский! Дитя наива… Как Вы были неосмотрительны. Как безрассудны были, вовсю налегая на угодливо (не без умысла!) придвинутую тарелку картошки с котлетами и банку с абрикосовым вареньем. Да, жидковато оказалось то вареньице… но ведь Вы его пили! Пили, тогда ещё не ведая, что звенькнет крылышком каких-то пятнадцать лет, и Вы будете публично уличены в своей абрикосовой несостоятельности.
Да… но сам то я, сам… Просыпаюсь порою, вздрагивая от предощущения, что вот-вот вспомянется мне да и спросится за ту кроликовую попку в яблоках, а заодно и за кроликовое крылышко. Где ж его теперь-то сыщешь…
FINITA LA…
«Потом вошёл Он. Это был Александр Дольский…
…За столом сидел его Величество Дольский и поглощал наши котлеты… Мы были готовы отдать ему всё. Он был очень голоден. Аппетит у него был отменный. Особенно на сладкое. Давид достал банку с абрикосовым вареньем… когда я вернулась, Дольский заглатывал последние абрикосины, опрокинув банку в рот, как рюмку.
…Дольский спел нам… Это была сама поэзия. Это было как удар грома, среди ясного неба. Всё равно как если бы Бог снизошёл на землю. Я потрясённо молчала.
…Любим Вас за всё! Вы – наша «птица-совесть, птица-честь». Наше время лучше Вас ещё никто не выразил. Вам просто нет равных, ни в прошлом, ни в будущем.
…Я живу с Вашими стихами, песнями, Вашим Духом.
Хорошо, что Вы на свете есть.
…Хочется плакать и целовать Ваш голос. Вы такое сокровище!!! Все дни проходят под знаком Вашего Зодиака. Как я люблю всё Ваше, всё, что имеет какое-то отношение к Вам.
…Для меня и Космос, и Бог, и Поэзия, и Музыка, всё святое и вечное – это Вы».
Наталия Кравченко
из книжки «Будьте Вы благословенны», 1997 г.
«НЕ ПРОШЛО И ПЯТНАДЦАТИ ЛЕТ»
(заметки о концерте А. Дольского в Саратове)
– Имя! – коротко бросил он, надписывая мне свою книгу. Я обмерла. …Книги, действительно, стоили недёшево: 250 рублей за сборник. Мог бы подарить нам хотя бы одну книжку по старой памяти, – подумала я. В конце книги автор выражал «благодарность Владимиру Уфлянду за помощь в составлении книги». Это стыдно, поэт должен сам составлять свою книгу или, по крайней мере, не афишировать чью-то помощь в таких вопросах.
Не надо нам было с Давидом идти в эту гостиницу. Но хотелось пообщаться чуть больше, чем позволяли рамки антракта. Когда-то у него было на это желание и время…
Мы вышли из гостиницы в гробовом молчании. Память прокручивала картинки: вот Дольский у нас за столом, уминает котлеты с картошкой, залпом выпивает из банки абрикосовое варенье. Вот мы собираем ему посылки: краски, кисти, костюмы для борьбы дзюдо детям. И хоть бы капля благодарности. Неужели он всё забыл? Ведь не прошло и пятнадцати лет…
– Какой ресторан! – с отвращением сказал Дольский. – Я ем только два раза в день – в 13 часов и в 18. И только кашу.
Мы с Давидом мысленно ужаснулись, вспомнив его сокрушительный аппетит и детскую любовь к сладкому.
Я смотрела и не узнавала. Тот же зал, сцена, та же гитара, руки, голос. И – всё другое. Вялый тон. Заученные клише. Однообразные приёмы, набившие оскомину… это была не старость тела. Это была старость души.
Наивный Дольский... Чтобы Янковский (брат знаменитого артиста!) потратил деньги на букет? …букет, естественно, был наш.
Мне говорили: «Ну как он мог не отвечать на такие письма?» А я интуитивно чувствовала, что он не мог бы мне соответствовать в этом душевном разговоре на том же уровне правды и подлинности, на той же высокой ноте и волне, и получить в ответ нечто суррогатное было бы ещё больнее, чем неответ.
…Слово относится к нему плохо. Мстит за себя. Полная потеря поэтического слуха. Слово, язык – это то, обо что всё время спотыкаешься в его неуклюжих, неудобоваримых виршах. Неопалимая купина обернулась обычным кустом. У крошки Цахеса кто-то вырвал три волоска. Золочёная карета превратилась в тыкву.
Всё, что он говорил, вызывало внутренний протест, отторжение. …Что за дешёвый снобизм!
Наталия Кравченко
из книжки "Ангелы ада", 2004 г.
По счёту картофеля дольки,
Котлеты, что были съедены…
Хватит важничать, Дольский! –
Finita la commedia.
Мало того, что Вы есть –
Вам ещё хочется есть…
Пятнадцать лет – не помеха,
К тому же – кругом инфляция.
Дольский, хотя б на утеху мне,
Признайте себя паяцем.
Поэтом плохим к тому же,
Забывшим про do ut des .
За то – накормила б вас ужином
По самый по диурез.
Кашкой любимой вашей,
Той, что давно по возрасту.
Ах, бросьте ж в горсти приукрашивать
Звёздную вашу коросту.
Вы исписались, писаный!
Куда глядел только Уфлянд?..
Прячьте ж бездарную лысину,
Только проплешина – тут факт.
Вой мой не ради смеху –
Всё возвертайте взад.
Дюжие ваши огрехи
Бьют мне бревном в глаза.
Дольский, верните деньги,
Помните тот букет?..
Вы исчерпали эго,
И вам пощады нет.
Путь ваш был розами выстлан –
За мною контрольный выстрел.
От лица «настырной дурынды», граф о’Мэн