1991 год. Последний год моего счастливого детства! Последний, ни потому, что я повзрослел годами. Совсем нет! Мне тогда исполнилось всего лишь тринадцать. И, ни потому, что я больше никогда не был счастлив, а потому, что потом детство как-то незаметно ушло в «тень», а счастье, которое, я испытывал позднее, было какое то не такое, как счастье обычного пацана, попавшего в сказку! Это был вообще последний год существования страны счастливых граждан, граждан живущих одной светлой и чистой идеей. Может быть, это кто-то и оспорит, мол, сейчас граждане тоже счастливы, и единая идея в стране тоже присутствует, даже партия есть – «Единая Россия». Не буду спорить, но лично я вижу в глазах сегодняшних соотечественников одну идею – «Обогащение»! Или же в глазах тех, кому нечего есть – «Как выжить?»! Судить ни мне, было ли лучше тогда или сегодня. Я всего лишь отражаю собственные ощущения и домыслы…Но в далеком 1991 году я был по настоящему счастлив…
Это был май. Десятые числа месяца были уже настолько теплыми, словно на дворе стояли летние дни. Для школьника грядет пора экзаменов и долгих летних каникул. Я заканчивал шестой класс, и, к моему счастью, экзамены мне «не грозили», а впереди меня ждали только долгие три месяца бесшабашной озорной жизни с тринадцатым «Днем варения» в середине первого летнего месяца! И я уже вовсю мечтал, как все лето буду играть в футбол, купаться в реке, гонять на «велике» в спорткомплекс, а на обратном пути заезжать в совхозные плодсады и объедаться до отвала клубники и вишни. Но планы мои резко изменились, когда однажды я узнал, что в школе Совет дружины пионеров должен направить самого активного и лучшего пионера школы во Всероссийский пионерский лагерь «Орленок». И этим пионером оказался я! Как я понял потом, пришла путевка! Путевка во второй по значимости в Союзе пионерлагерь (первым, кто не знает, в представлении советского пионера считался «Артек»)! Как я был счастлив и горд с одной стороны, что выбрали именно меня, и как с другой, меня по-детски охватывал страх, смогу ли я достойно представлять пионеров моей школьной дружины, справлюсь ли я?! Почему выбрали меня, я тогда не понимал. Да я был «активистом» (это было почетное звание среди пионеров в то время), но как мне казалось активистом ни больше, ни меньше других. Да, я учился на «отлично», хотя и бывали провалы в виде двоек за поведение, но были и другие, кто учился на «отлично». Да, я занимался спортом, но и спортом занимались многие! Да, я был знаменосцем дружины, но ведь в дружине были и другие «должности» - председатель, заместители и др. В общем, как мне тогда казалось, я ни чем не отличался от других пионеров нашей школы. Только спустя время, один мой друг (а его в свою бытность даже не приняли в пионеры, хотя потом он получил орден мужества за первую чеченскую) сказал мне: «Я с самого раннего детства поражался тебе, ты везде первый – в учебе, в спорте, в музыке. Ты такой разносторонний человек. И ведь все у тебя получается…». Может, он был прав, и я действительно в какой-то общности своих сверстников выделялся, тогда вот почему выбрали именно меня?! А может, мне все-таки просто повезло…?!
Поезд мчал нас к побережью Черного моря. Я до этого никогда не ездил в поездах, я вообще до этого не уезжал из дома дальше, чем на сто километров ни с родителями, ни без, за исключением тех случаев, когда я был очень маленький, и мы пару раз всей семьей ездили на море. С самого начала я подружился с Генкой Лукьяненко. Единственная фамилия, которая четко сохранилась у меня в памяти. То ли потому, что Генка стал моим первым другом в том увлекательном периоде жизни, то ли потому, что его фамилия была такой же, как и у одного из деятелей ЦК КПСС того времени, и она все время была на слуху, даже у каждого юного школьника. Мама Гены сопровождала нашу делегацию из Тамбова в лагерь. Помню, как моя мама все переживала, как же так, детей отпускают одних с чужими людьми за «тысячу верст», но когда узнала, что с нами одна из сопровождающих – чья-то мама, вроде как-то и успокоилась. В поезде мы с Генкой оказались на одном плацкарте с двумя девчонками. Их звали Катя и… Катя. Позднее в лагере, чтобы не путать все стали называть их Екатерина I и Екатерина II. Всю дорогу мы общались, делились впечатлениями, нажитыми на тот период жизни, в общем, понемногу привыкали друг к другу, и, в конце концов, по прибытию поезда мы вчетвером окончательно сдружились. Мы с Генкой даже уже по-мужски, «взросло», решили, что ему больше нравится Екатерина I, а мне Екатерина II. Признаюсь честно, на тот момент у меня серьезных отношений с девушками не было, за исключением периода жизни, когда в четвертом классе у меня было сразу две «жены», с которыми я разом ходил в кино на «Человек с бульвара капуцинов», а потом обеих привел домой и поил чаем!
Из Краснодара, куда привез нас поезд, нам предстояла еще дорога на мягком Икарусе до Туапсинского района и собственно до самого лагеря. Заняв места в автобусе, мы с Генкой сели попарно соответственно со своими спутницами. Дорога была не близкой, многие уснули, откинувшись в креслах. Каковы же были мои чувства, даже не могу описать их, когда Катя положила мне на плечо голову и уснула. Может, это была гордость, – смотрите, смотрите все, у меня на плече спит красивая девушка, а может, это была первая любовь – ведь раньше я никогда даже за руку не держал девушку, ни то чтоб девчонка спала у меня на плече. К тому же Катя была старше меня, и от этого я чувствовал, что тоже становлюсь старше, может, даже я чувствовал, что становлюсь настоящим мужчиной. В общем, пока мы ехали, чувства переполняли меня, мне было очень хорошо – до сих пор не могу понять, что это было – первое влечение к противоположному полу или просто первая дружба с девчонкой.
В лагерь наша делегация прибыла одной из самых первых, по крайней мере, в «Штормовую», куда нас определили с Генкой, Екатеринами и еще другими ребятами, мы попали точно первыми. Другую часть отправили то ли в «Звездную», то ли в «Стремительную», точно уже не помню. Когда нас распределяли по экипажам, в моей голове бессознательно произошел какой-то переворот, короче говоря, я соврал. Дело в том, что распределение велось по возрастному признаку, Генка и Кати проходили в 4 экипаж, он считался самым старшим. Так вот, какой-то дядя задавал всем прибывшим один вопрос: «В какой класс ты перешел?». И я машинально, следуя за Генкой в очереди, повторил тот же ответ, что и мой друг: «В девятый!», хотя на самом деле я перешел только в 7-ой. Как это получилось, до сих пор не знаю, но я не хотел врать, не преследовал такой цели, и цели попасть в один экипаж с Генкой и Катями то же не преследовал, честное пионерское! Но каково же было мое удивление, когда дядечка сказал: «Проходи мальчик, в четвертый экипаж!» и каково было мое счастье, когда, зайдя в кубрик, я обнаружил там Генку! Это была судьба.
Спустя день, а может два, «Штормовая» заполнилась детьми, как корабликами, приплывшими изо всех уголков страны, и весь лагерь переполнился орлятами, слетевшимися изо всех сторон нашей необъятной Родины…
Первые дни – это время знакомств, знакомств с новыми обитателями дружины, с самой дружиной, с ее порядками, со своими вожатыми, и многим-многим другим. С кем поочередно и как я познакомился в своем экипаже, я уже не помню. Но в «славном» четвертом экипаже появились новые личности, новые друзья. Вот уже прошло почти девятнадцать лет, и многих я не помню, жаль, что не осталось записей и фотографий, только лишь память! Но из мужского коллектива я помню практически каждого.
«Авторитетный» парень был, конечно, Андрей «Пионер». «Пионер» не по тому, что он носил пионерский галстук, а он был уже комсомольцем, а по тому, что когда он впервые вошел в кубрик, и все, кто там был, увидели его, в один голос спросили: «Ты что, тоже пионер?». На что высоченный крупный парень юношеским басом пошутил: «Да, я тоже пионер!».
- Как тебя зовут? – спросил кто-то.
- Андрей, - отозвался он.
- Ну, ты в натуре, «Пионер»!!! – захохотали мы. Потом Андрей, конечно, рассказал, что он уже комсомолец, но для нас он на всю смену так и остался «Пионером», самым старшим, парнем высокого роста, мужественным и как оказалось потом очень добрым.
В каждом экипаже в «Штормовой» назначали боцмана, по аналогии с другими дружинами это что-то вроде командира отряда. Появился и в «4-ом» такой парень, звали его Сергей. Должность была выборной, выбирали все члены экипажа. Не помню, за какие заслуги выбрали именно его, но знаю, что авторитетом в экипаже он точно пользовался, и просто так «за красивые глаза», я думаю, он бы ее не получил! В общем, Серегу с того дня все так и звали «Боцман». Кажется, он был с Мурманска. Точно помню, что занимался он каратэ-сетокан. В то время многие начинали увлекаться восточными единоборствами, наверное, потому, что это было ново и становилось доступно. Не обошло это и меня. Помимо футбола я тоже увлекся единоборствами, не скажу, что я был мастер, или достиг каких-то там высот, поясов и т.д. Нет, я был неопытный новичок, который стремился заниматься, но не мог еще до конца определиться даже с видами борьбы – каратэ это будет, или у-шу, а может джиу-джитсу, хотя сегодня, я считаю, что отечественное самбо, или английский бокс, ни чем не хуже восточных единоборств. Но, тем не менее, самоучкой по каким-то брошюркам, статьям в журналах, фильмам я пытался заниматься восточными единоборствами. И, может, даже Сергей предопределил мой выбор в дальнейшем – позднее три года в юности я занимался в секции Сетокан, по крайней мере, мы часто в лагере разговаривали на эту тему, и кой чему меня он научил.
С Мурманска был у нас в экипаже еще один парень – Андрей «Одуван». Кличка его возникла двояко. С одной стороны, ребята, когда увидели Андрея в шортах, «заметно удивились» волосяному покрову его ног. Он был настолько обилен, и поскольку сам Андрей был светловолосым, все это изобилие было тоже светлым, казалось, будто его ноги все в пухе от одуванчиков – потому то, он и стал «Одуваном». А с другой стороны, его кличку нужно было как-то, скромнее, обосновать девчонкам экипажа. Вот и придумали, мол, у него светлые волосы на голове, и сам он такой упитанный, плотненький как одуванчик, поэтому и «Одуван»! Правда, потом многие девчонки все равно узнали первоначальный смысл его клички, но это не играло уже никакой роли, ведь внешне Андрей действительно был похож на одуванчик!
Был у нас в экипаже еще один парень. Приехал он с Йошкар-Олы, это я точно помню, и называли мы его Вовчик! Клички у него, насколько я помню, не было, а вот фамилию, к сожалению, какое-то время я помнил, но потом, в конце концов, забыл. Помню, что он был, как мне казалось в то время, очень упитанным! У нас с ним в лагере произошел один неприятный инцидент, но об этом я не буду рассказывать потому, что расстались мы все равно друзьями. Иначе и быть не могло, ведь тот, кто становился орленком, становился им навсегда, а сам лагерь становился их родным домом, в котором орлята жили как одна дружная семья!
А еще был Николай из Москвы, похож, как мне казалось, на какого-то киноактера, классно играл на гитаре. Андрей, то же из Москвы, кудрявый такой, носил очки и был похож на политика – за что и получил, собственно говоря, кличку «Политик». Юра, не помню, откуда, занимался экстрасенсорикой, короче говоря, лечил энергией. Мальчик, толстенький такой, не высокого роста, в очках – вылитый «Сиропчик», персонаж из советского мультфильма про Незнайку и еще двое ребят, один, кажется, из Сосновского района Тамбовской области, а другого я помню только в лицо, к сожалению. Вот такой был мужской «элемент» 4-го экипажа «Штормовой». С девчонками, правда, похуже.
Кроме Екатерины II и Екатерины I, хотя последнюю внешне не помню, припоминаю еще Татьяну из Йошкар-Олы. Только называли ее Яной (по последним трем буквам полного имени), потому, как Татьян в экипаже было несколько, собственно, как и Екатерин; ее подругу тоже Татьяну, которая неплохо играла на гитаре, по моему она была, откуда то из Тюмени, или что то вроде этого; Ксюху, озорную и вечно радостную девчонку, с какой то, кажется, украинской фамилией; Дашку из Москвы и, к сожалению, все… Хотя девчонок в экипаже было больше чем ребят, запомнил я однако больше тех, с кем наиболее ближе и чаще общался.
Ну, и, наконец, наши вожатые – Таня Романюк и Света Неуступова. Может быть, каждый орленок считает, что его вожатый самый лучший. Может, не спорю. Но наши, я вам скажу, просто СУПЕР!!! Это удивительные девчонки, которые, несмотря на то, что и были старше нас, были нам не просто воспитателями, а лучшими товарищами и друзьями. В определенные моменты мне казалось, что они любили каждого из нас, как младшего брата или сестру. Таня превосходно танцевала, Света великолепно пела и играла на гитаре. Ни разу на смене между нами не возникло ни одного конфликта, мы умели найти общий язык в любой ситуации. Прошло много лет, а я до сих пор очень отчетливо помню их обеих – их добрые взгляды и улыбки! Где же вы сейчас, милые вожатые!?
«Штормовая» - одна из малочисленных дружин на тот период времени (примерно всего 150 человек), которая единственная связана с морской тематикой. Сам корпус (здание) «Штормовой» похожий на настоящий корабль находился в непосредственной близости от моря, в даль которого уходил пирс. Нам с первого дня раздали морскую форму, включая моряцкие ремни с бляхами, на которых изображен якорь. Для нас было очень гордо носить такую форму, хотя постоянное изнурительное натирание бляхи до блеска с помощью пасты Гойи иногда и напрягало. Внутри нашего «корабля» все отдавало морским делом: этаж – палуба, туалет – гальюн, столовая – камбуз, пионерская комната – кают-компания и т.д. и т.п.
Орлятские будни – это не просто обычные дни! Каждый день был по- своему запоминающийся. Утро начиналось с подъема и с ранней зарядки, которая поначалу изматывала всех, и соответственно никто не был в восторге от нее. Но так было от силы первые 6-8 дней. Затем все втянулись в режим, и утренняя зарядка выглядела уже не просто как «так надо», а постепенно превращалась в соревнование – каждый хотел доказать что он делает то или другое упражнение лучше всех. После зарядки, как правило, мы собирались в кают-компании для построения графика на день. Затем наступало время завтрака. Рацион пищи, я Вам скажу, был настолько разнообразен, а сама еда настолько вкусна, что, пожалуй, до сих пор, я, наверное, больше нигде так не питался. День орленка проходил каждый раз по-новому, необычно, и к вечеру всегда налетала грусть – как жаль, что этот день закончился. Порой это был день спортивных мероприятий, где экипажи соревновались в различных видах спорта, и лучшие удостаивались права представлять свою дружину в соревнованиях с другими дружинами. Иногда это был день художественной самодеятельности, когда орлята готовили концерты, ставили сценки, разучивали песни, танцы. Однажды был замечательный день кино, когда представителей дружин собрали в «Звездной» и там, на кинослете, они обсуждали просмотренные фильмы, а потом делились выводами со своими орлятами у себя в дружине. Очень запомнился трехдневный «день самоуправления». Это, надо сказать Вам, было нечто. Представляете, вся Штормовая в руках орлят! Никакой власти старших, никаких пионервожатых, как будто раз – и в одночасье они все исчезли! На самом деле они, конечно же, никуда не исчезали, но присутствие их у нас на глазах было сведено к такому минимуму, что порой казалось, будто мы действительно одни на «корабле»! «День самоуправления» - это была своего рода одна из первых попыток игры в бизнес. То есть мы не только руководили три дня дружиной (а те орлята, кто это осуществлял, приравнивались «к государственным служащим»), но и приватизировали в «Штормовой» все, что можно было приватизировать, и на чем можно было зарабатывать деньги, – это и столовая, и танцплощадка, и пляж, и видеозал, и лодки и т.д. Как много, появилось в дружине новых услуг – «закусочная» у моря, где ловили и готовили мидии, «банк», где хранили деньги орлята (иначе было нельзя, были случаи грабежей и краж, хотя они были и игровые), полиция оберегающая порядок на дискотеках и других общественных местах и многое-многое другое. Наша валюта громко и звучно называлась «бабахи», наверное, от выражения забабахивать деньги (хотя может быть и, наоборот, – вот откуда пошло это выражение). Мы с Генкой устроились работать охранниками в банк, и как добропорядочные орлята получали зарплату, а потом тратили ее на развлечения.
Штормовая, каждому из нас привила любовь к морю, которая остается в душе и до сих пор. Помню, как прежде чем идти купаться, мы по часу, а то и по два убирали пляж от мусора, вынесенного накануне ночью неспокойным морем. Помню, как однажды, среди этого мусора мы нашли маленького мертвого дельфина, как мы хоронили его, и как стая его сородичей еще долго кружила у берега, а наши девчонки плакали. Помню, как вечерами мы наслаждались закатом на берегу, как морская гладь стелила нам лунную дорожку ночами, словно манила нас к себе…Как давно и недавно это было…
Каждый из нас в Штормовой закончил еще и школу юного моряка. Мы изучали основы морского дела. Учились вязать морские узлы, изучали семафорные жесты, азбуку Морза, своими руками смолили и подготавливали ялы, а потом выходили на них в море. Как это было все интересно! Однажды, когда мы вышли в море на 8-ми весельном яле, со мной приключалась такая история. Ну, во-первых, скажу Вам честно, я страдал «морской болезнью» и не один я. Естественно, меня тошнило, и очень сильно кружилась голова, но я не подавал вида и скрывал признаки недомогания. Это же было великой гордостью ходить на яле по морю с товарищами, и не просто как пассажир, а как член экипажа. Однако при команде «Суши!» (имеется в виду, сушить весла, путем приведения их в вертикальное положение) я поднял весло вверх, как и все остальные и… не смог удержать его, оно было очень тяжелым, даже для ребят постарше. Ну, это было полбеды! Дело в том, что впереди меня сидел уже все Вам известный «Пионер», да-да Андрей «Пионер», которому мое весло перевесило прямо по голове, да так, что у него искры из глаз посыпались. Я очень сильно испугался, но Андрей, как я уже говорил, был добрым парнем, на что он просто снял с головы весло, обернулся, протянул его мне и сказал: «Крепче держи весло!». Мой страх немедленно превратился в «улыбку до ушей»!
По окончании курса юного моряка нам вручили соответствующие удостоверения. Нашей гордости не было предела – вот они – мы, настоящие юные моряки!
После ярких незабываемых дней наступало время ночи – время покоя и отдыха. Но для славного четвертого экипажа это время не всегда являлось временем покоя, бывало, что в это время жизнь достигала своей точки наивысшего кипения. Иногда, мы просто тайком покидали дружину и торчали у моря, рассказывая друг другу байки, а иногда, как это было однажды, мы отправились на «диверсию» в «Дозорную» снимать часовых и брать «языков». Не помню, кому первому пришла эта идея в голову, но суть ее заключалась в следующем. Дружина «Дозорная» была устроена по типу погранзастав. Они имели собственные часовые караулы, на которых находились орлята, наблюдали за обстановкой вокруг, и в случае чего по телефонам-рациям сообщали в группу реагирования. Причем дежурства велись даже ночью. Так вот, однажды мы почему-то решили, что «дозорники» это наш «враг», и нам непременно нужно захватить часового и выведать у него схему расположения «Дозорной». На самом деле, нам было очень интересно, что вообще там происходит внутри этой дружины. Т.к. жизнь в ней протекала по принципу военно-патриотического лагеря, то естественно, информация о «Дозорной» была доступно не всем, что и привело наше любопытство к такой проделке. Я не помню сейчас, в каком составе мы отправились на эту «операцию», но дело кончилось так – при захвате «языка», он поспешно сообщил по рации о «нарушении границ» и нам ничего не оставалось, как связать его и забрать с собой. Однако, заслышав топот приближающихся «противников», речи о доставлении захваченного в наше расположение уже не могло и быть. Нужно было поскорее унести ноги хотя бы самим, что мы успешно и сделали. Но эмоциями и адреналином мы были обеспечены на всю оставшуюся ночь и последующий день. Даже независимо от того, что «операцию» следовало бы признать проваленной, мы были горды тем, что в Орленке так и не узнали о тех, кто пытался проникнуть ночью на территорию «Дозорной».
Порой, успокоить 4 экипаж «на ночь», особенно его мужскую часть, для наших вожатых не представлялось возможным. Тогда Света и Таня прибегали, прямо таки скажем, к помощи «специалиста» - психолога Андрея Иванова. Насколько я помню, Андрей был очень юморным человеком. Так вот, собственно о «способе успокоения», изобретенным им в отношении нашего славного 4-го экипажа. Как психолог, Андрей правильно предположил, что «успокоить» нас нужно было чем-то, что отвлекло бы нас от «дурных ночных мыслей», а именно, нужно было разбудить интерес к чему-либо новенькому, экстравагантному, так сказать, нужен был какой-нибудь экспериментик, под который мы сладенько бы и заснули! И Андрей начал экспериментировать. Не знаю, было ли это ново в его карьере психолога, или же он уже этим занимался. Короче говоря, Андрей начал рассказывать нам сказки. Правда, сказки эти были далеко ни народные, точнее сказать, что раньше они были народные, но в интерпретации Андрея они звучали по-иному. Ну, скажем, он рассказывал нам, например, сказку про курочку Рябу на современный лад. И, Вы знаете, должен Вам признаться, у него получалось заставить нас разинуть рты и слушать, от чего спустя минут этак 10, всех непременно тянуло в сон. Лишь единицам удавалось дослушать сказку до конца, дабы остальных борол крепкий и здоровый орлятский сон. Очень примечательно было, что Андрей обладал некой неповторимой интонацией, определенным построением предложений в рассказе и особым ударением при произношении тех или иных слов. Правда сказать, не так уж совсем и неповторим был Андрей и его сказочки!!! Да-да! Мне удалось повторить и его голос и его интонацию и в какой-то мере точно воспроизвести услышанные сказки. Скажу более, когда Андрей не мог приходить к нам после отбоя, дабы успокоить нас, функцию «сказочника на ночь» я брал на себя. Правда эффект был совсем противоположный. Ребята не только не засыпали, а напротив, их разгул достигал апогея, потому как они просто «угагатывались» над моей пародией. Но, как известно, все тайное становится когда-нибудь явным, а Вы, наверняка, догадываетесь, что мои пародии носили тайный характер по отношению к самому Андрею, не обошла стороной и меня эта истина. Вскоре «Боцман» подошел ко мне однажды и сказал: «Вань, там, на пляже Андрей Иванов, он просил тебя позвать»! Я ни о чем, не подозревая, полетел на пляж. Андрей сидел на песке и смотрел вдаль неспокойного моря. В этот день орлятам не разрешили купаться, так, как, несмотря на яркое солнце, море все же волновалось. И как вы думаете, какова была моя реакция, когда Андрей предложил мне искупаться?! Конечно же, я согласился! Нарушением порядка это не признавалось, так как я все-таки купался под надзором старшего, и мы сделали с Андреем заплыв. Когда вылезли на сушу и уселись на горячий песок, Андрей вдруг спросил меня, правда ли что я рассказываю «его сказки», да еще и его голосом. Я был просто ошарашен! Первое, что пронеслось у меня в голове – «стуканули!». Я со стыда не знал что ответить. Я не знал, как поведет себя Андрей, если я признаюсь. Но выбора у меня, похоже, не было, да и к тому же, увидев на его лице улыбку, которая придала мне смелости, я признался в содеянном. Когда я раскаялся, Андрей попросил меня воспроизвести мою пародию. Это бросило меня в краску. И я робко, извиняясь, и оправдываясь, отказался, пробормотав Андрею «честное пионерское», что больше никогда не буду так делать. На пляже мы расстались с ним по-доброму и впредь до конца смены оставались настоящим друзьями. Но возвращаясь в кубрик, меня одолевал только один вопрос, кто же меня заложил и с какой целью. Сначала я подумал, что это «Боцман». Ведь это он меня позвал на разговор к Андрею, да и потом, должность у него была такая в экипаже - следить за всем происходящим, потому мог и стукануть. Но зная Серегу уже больше чем полсмены, я сильно сомневался в этом. Однако, других версий у меня не было, и я решил спросить у него в открытую, в надежде, что он не соврет. Сергей, услышав мой вопрос, по-началу даже как бы и обиделся на меня, что я мог так подумать о нем. Но потом он подсказал мне, что возможно это был Андрей «Политик», потому, что буквально до того, как Иванов попросил Серегу сходить за мной, «Политик» был замечен в окружении нашего психолога, следовательно, он и мог «слить информацию». Зная характер «Политика», ведь не зря он получил свою кличку, человек такого склада, который «и нашим и вашим», можно предположить, что это действительно сделал он. И мне ничего не оставалось, как задать «в лоб» тот же самый вопрос и «Политику». К его чести нужно сказать, что он признался. Правда сделал вид, что он не видит ничего такого дурного в том, что Андрей узнал о моих пародиях на него. Хотя может быть, «Политик» действительно не со зла «вломил» меня, а просто так «по доброте душевной», ну характер у него такой, что тут уж поделаешь. Не помню, как после этого случая я относился к нему, но знаю точно, что в настоящее время я не держу на него зла, ведь он тоже частичка моей далекой счастливой жизни!
Ах, как хочется вернуть то время. Время беззаботной детской жизни. Время первых поцелуев… Да-да, именно тогда я впервые поцеловал девчонку! Я уже Вам рассказывал про Катю. Так вот – это была именно она. Мы с ней с первых дней в лагере начали дружить. Взаимная симпатия друг к другу притягивала нас. Круговорот испытываемых чувств поглотил нас, и мы, не сопротивляясь, окунулись в него с головой. Сколько было проведено чудных вечеров у моря. Как это было неописуемо восхитительно гулять с девчонкой, держа друг друга за руку. Какие, наверное, грандиозные планы мы строили в наших отношениях. И пусть они не сбылись, неважно. Важно другое, важно, что они были! Важно, что мы испытывали на тот момент времени. Важно, что теперь, вспоминая прошлое, на душе становится приятно и очень тепло! Жаль, только одно. Жаль, что наша дружба закончилась тогда в лагере, прямо таки скажем «не очень хорошо». Все эти годы я знал, что виноват перед ней. То ли потому, что наша пионервожатая Света сказала мне тогда: «Никогда больше не разбивай девичьих сердец!» - и это на всю жизнь врезалось мне в память, то ли я действительно понимал уже тогда, что поступил плохо. Но, тем не менее, чувство вины в разбитом девичьем сердце не покидало меня с тех самых пор. Я знаю, Катя долго переживала наш разрыв, да иначе не могло и быть. Ее чувства ко мне, думаю тоже были, если и не самые первые в жизни, то одни из самых запоминающихся на всю жизнь. Жаль, что я не помню, что же конкретно случилось между нами тогда. Знаю, что итогом всему этому стало мое новое увлечение в лагере – Яна, но это уже совсем другая история. А сегодня я хочу попросить прощенья у Кати и сказать ей большое спасибо за то, что она была в моей жизни. Я искренне сожалею о том, что разбил ей сердце тогда. Прости меня, если сможешь…