Мой Первомай

Мария Антоновна Смирнова
      С детства люблю праздник 1 Мая — вне зависимости от его политического содержания, а может, вопреки нему.
      Этот день почему-то всегда был ясным, солнечным, тёплым даже на фоне прохладных и дождливых. Настроение было соответствующим — праздничным, искромётным, светлым. Примерно за неделю в школе начиналась бурная подготовка. Старшеклассники во главе с трудовиком отправлялись в лес за берёзовыми ветками, которые потом стояли в пионерской комнате в вёдрах и благоухали весенней свежестью только что раскрывшихся листочков. Девочки усаживались за длинный стол в этой же комнате и делали из жатой бумаги и тонких проволочек белые и розовые цветы, похожие на яблочные или вишнёвые, только крупнее, и привязывали их к берёзовым веточкам. Эти веточки и шарики были украшением всех школьных колонн. Став старше, я или руководила этим творческим процессом, или писала белилами по кумачу всевозможные «Да здравствует». А на демонстрации носилась колбасой вдоль школьной колонны, запечатлевая всех с помощью старенького фотоаппарата и готовя материал для очередной стенгазеты. В институте цветов на веточках уже не делали, но лозунги я продолжала писать, ради чего меня отпускали с занятий, а потом снимали со стипендии за пропуски. Став учителем, я вернулась к цветам и веточкам, но ассортимент обогатился за счёт кем-то изобретённой имитации веток сирени. Став преподавателем института, я окончательно избавилась от бумажных подделок. Лозунги же следовали за мной по пятам, сопровождая все праздники, но теперь я уже организовывала этот процесс, а не являлась его участницей.
      И стенгазеты, стенгазеты… Они делались уже второпях, в последний момент, допоздна, вывешивались перед самым праздником. Никогда не забуду, как меня, куратора факультетского «Первого учителя», песочили при студентах на парткоме за то, что мы не успели закончить работу над номером и повесили его уже после праздника, да ещё объединили Первомай и День Победы.  Думаю, будь я партийной, мне бы влепили ещё круче за столь непозволительную вольность.
      Но самое яркое воспоминание с раннего детства — это постоянное проползание под грузовиками по дороге на сборный пункт. Кому это было нужно, кто додумался до этого нелепого и унизительного перегораживания дорог — Бог весть! Кого боялись власти — террористов, американских шпионов, собственного народа?.. Мы старались выходить пораньше, но всё равно хоть одну такую «баррикаду» приходилось преодолевать.
      И вот она пришла — долгожданная перестройка! Сколько надежд было с нею связано, с каким энтузиазмом мы рвались на первую в обновлённой стране первомайскую демонстрацию! Казалось, что всё будет совсем иным, что наконец-то партия и народ сольются в братском единении в колоннах, сомнут опостылевшие ряды «шестеро в шеренгу», и будет настоящий праздник весны, единства, радостного творческого труда! Все были в приподнятом настроении, все ждали обновления… Недалеко от дома я встретила молодую сотрудницу, нарядную, в новеньком светлом плаще; и сама я была в новом — ярком, малиновом (день выдался солнечным, но холодным). Мы торопились, счастливые, просветлённые…
      …и вышли прямо на грузовики, почему-то грязные, запылённые, словно их не готовили к миссии защиты общественного порядка, а по чьему-то приказу доставили в последний момент. Между грузовиками ещё зияла узкая щель, достаточная, видимо, для прохода, и люди, огорчённые, чертыхающиеся, протискивались в неё. Вот и мы протиснулись — в наших новеньких нарядных плащах… Мой хоть потемнее был, не так заметно, а вот сотрудница заляпала всю полу мерзкими разводами грязи и солярки.
      Мы посмотрели друг на друга, и наша радость мгновенно улетучилась.
      — Знаешь, — сказала она, — я бы вернулась домой — пускай ругают, что не пришла. Но ведь надо будет опять здесь пролезать…
      Так мы и пошли на демонстрацию — в испорченных плащах и с испорченным настроением. А потом, уже в колонне, выйдя на широкую площадь и увидев партийных руководителей на трибуне у памятника Ленину, увидев заграждение из солдат и милиционеров между демонстрантами и руководством, такая же раздражённая и разочарованная, как и мы, мудрая женщина, декан факультета, сказала с горечью:
      — Посмотрите — ничего не изменилось! Те же «ура», те же держиморды, те же лозунги… Несчастная страна, какие потрясения смогут её изменить…
      Вот так и расставались мы с праздником нашего детства…

1.05.10.