Бог тяжести, роняя с неба
сугробы – сам расплющен льдиной.
Тотчас взмывает стая снега,
стремясь к Лапландии родимой.
Как пьян парением, отрывом
огонь летучий над болотом,
так город бредит над обрывом,
меж памятников двум пилотам.
Всем – от винта!
С вершины кручи
ныряем в марево апреля:
добыли крылья на толкучке,
друг другу обрывая перья.
Сквозь макияжные уловки
летят десятиклассниц взоры,
летят на скейтах по Свердловке
провинциальные мажоры,
летит над брачною периной
поддельный вексель вечной страсти,
летит на «Волге» гуталинной
крапленый туз червовой власти.
Облглавползком ползет по ветру,
как грузный «АН» развесив пузо.
«Куда летим?» - вопрос к поэту,
поскольку штурман пьян как зюзя.
Вокруг поэта для порядку
порхают на цепочках гирьки,
певца заводят на посадку
в районе речки Индигирки.
А тот забитым в глотку словом
уже придушен – и не страшен.
Кимвал бряцающий поломан.
Светильник сладостный погашен.
Жалели, плакали и звали
когда-то, а теперь – нелепо.
Все похоронено в обвале,
с земли срывающимся в небо.
Прощай, апрель.
Ты прелесть, прелость
берез в оттаявших железках.
Прощай-любовь-моя, как пелось
на наших танцплощадках плоских.
Они тарелками зависли,
они летят – и вместе с ними
«куда?» - вопрос, лишенный смысла
в пространстве однородной сини.