Стариков Борис Михайлович – талантливый поэт, член литературного объединения "Родник" севера Кубани, г. Тихорецк, член Попечительского совета литературно-художественного альманаха Юга России "Дон и Кубань".
С 2010 года – член литературного актива Краснодарского регионального отделения Союза писателей России. Выходит в свет его первый большой поэтический сборник.
* * *
Январь дождлив и не ухожен.
Потоки крокодильих слёз
текут с небес по серой коже
на ветви голые берёз.
Не видно в кронах тополиных
ни воробьёв, ни снегирей,
и жгут промокшие калины
гирлянды красных фонарей.
Зовущий свет горит напрасно
у чёрных клёнов на виду.
Мне самому ещё не ясно,
к кому я в гости забреду.
* * *
Зачем горячему огню
словесный лёд…
Ему я песню сочиню
и пусть поёт.
Поёт во славу бытия,
в кромешной мгле
его частичкой стану я,
горя в огне.
И крематория труба
черным-грустна,
а у фонарного столба
цветёт весна.
Воробушком нырнув с трубы
в листву куста,
целую я свою судьбу
в её уста.
* * *
Июль. На солнце рыжем
пекутся облака.
Я на закате вижу
их рыжие бока.
Покос бескрайний светел.
Комбайн в святом огне,
и как на флейтах ветер
играет на стерне.
И к ним телком безрогим,
толкаясь и спеша,
вдыхая пыль дороги,
бежит моя душа.
НА ОХОТЕ
Я задыхаюсь от чужого спора
о сложности земного бытия…
На гоне, в камышах, собачью свору
нам порвала взбешённая свинья.
И что ей боль израненного тела –
искрился злобой непокорный взгляд.
Ушёл кабан, а матка не успела
спасти своих беспечных поросят.
На сердце грусть, и дело не в капризе,
я просто это видеть не могу,
и пусть им солнце в золочёной ризе
отслужит свой молебен на лугу.
От этой грусти кровоточит рана
и, обессилев, я лежу в пыли,
а от меня проворней таракана
умчалось зло и спряталось в пыли.
Бродяга-ветер в этом русском поле
со мной считал утраты прошлых лет,
и мне, почти ослепшему от боли,
зажёг в душе лампады тихий свет.
Когда закат расплещет синь по небу,
за все грехи я Богу помолюсь,
а Бог нам, грешным, даст воды и хлеба,
благословив в веках Святую Русь.
* * *
Отсмеялась душа, отскандалила,
не поймав в диком поле коня,
а печаль, словно пчёлка, ужалила
в непокорное сердце меня.
Заструился сквозь сжатые челюсти
моих мыслей словесный поток.
Вороньём, что летят с тихим шелестом
то на запад, то вдруг на восток.
Тропка жизни исчезла под лужами,
стал болотом проложенный путь,
а туманов белёсое кружево
не даёт, помолившись, уснуть.
И душа моя злится и колется,
я её утешать не берусь…
В ней сегодня, как свет за околицей,
ищет правду уставшая Русь.
* * *
Снова весенняя слякоть
в облаке сером куста,
ветер пытается плакать,
грустный от блажи Поста.
Сердце заныло в тревоге –
значит, отбилось от рук,
дятлом – железо дороги
долбит размеренно звук.
Быстрые красят вагоны
лёгкий, прозрачный туман
в жёлтый и светло-зелёный
сладкий весенний обман.
Рельсам не высветить следа –
сладким дурманом дышу,
но ни к кому я не еду
и никуда не спешу.
* * *
Родников серебристые пятна
обрамляет замёрзшая мель,
у пруда о своём, непонятном
ивам шепчет беспечно метель.
Для меня купол неба – светлица,
а для них – это лёд на пруду.
Ах, лукавые, что вам не спится,
ну, хотя бы, как вишням в саду?
Вас бранить – много будет ли проку?..
колким снегом летит всё назад,
и, как чёрные брошки, сороки
украшают ваш белый наряд.
Что для вас беспредельно и свято,
я с похмелья судить не берусь…
Для одних – терема и зарплата,
для других – это бедная Русь.