Член Союза писателей России. Пенсионер. Живёт в г. Нестерове Калининградской области.
ОСТРОВ БРОШЕННОЙ ЛЮБВИ
Отрывки из поэмы
"Сейчас моя душа,
как город разорённый
где в улицах пустых грохочет ветра гул…"
Из неизвестной песни
ВСТУПЛЕНИЕ
Есть в географии моей, давно забытый у людей,
из праха, памяти, крови тот Остров Брошенной Любви,
что протяжённостью в одну самодовольную страну.
Хоть в картах и архивах он не обозначен, не внесён,
Однако вдоль и поперёк его любой узреть бы смог,
пройти и каяться весь век, коль это – честный человек.
Увы! Беспечный пешеход к нему стопы не повернёт.
И столько лет уже туда закон не замечал следа.
А между тем в чужой дали нет равной Острову земли,
Где столько залежей богатств – хватило бы на сотни царств,
таких сокровищ под рукой – озолотился б род людской!
И что ж? Рассудку вопреки, всего за сто шагов тоски
по старым добрым временам, лежит… души разбитый храм!
В развалах, где скопился груз, мерцают Честь и Сродство уз.
Валяются, как мелкий сор, Терпимость, Совесть и Укор,
как жизни тягостный багаж, там – Милосердье, Подвиг наш.
И рядом костенеет Страх, мелькавший некогда в очах,
а Жалость, как и горький Стыд, лелеют наш убогий вид.
Из страшных ям, что бриллиант, сверкают Мудрость и Талант.
Поодаль брошен в свалке той долг человечности святой!..
И дальше – всё, чем каждый век был славен русский человек.
Но в довершенье, наконец, как всех отверженных венец,
Без рассужденья, без вины – изгои с отчей стороны! –
и мать с отцом привезены!
их, стариков, мать иль отца, с родного выгнали крыльца,
спихнули, вывели, свезли на самый краешек земли:
на улицу, в дом-интернат, в подъезд, больницу или ад –
какая разница: куда? Лишь с глаз долой и – навсегда,
без зова сердца и крови, на Остров Брошенной Любви!
И вот, в придуманной глуши, где вечны сумерки души,
не различая ночь и день, прибилась старческая тень.
Одна…, другая. Миллион на это место обречён
Без утешенья трудных слов – седые толпы стариков!
Они, блуждая, здесь и там священный расчищают Храм.
И спотыкаясь, всякий раз о то, что украшало нас –
порой о Совесть или Честь, чего на Острове не счесть!
Они задумчиво стоят, подняв надеящийся взгляд,
и ждут, и ждут из года в год того, кто больше не придёт.
Но разве безнадёжна даль, где отражается печаль,
где покаяния пути взывают: "Господи, прости!"
* * *
… Ночь ненастная. Будка и треск в телефонном эфире.
Я звоню с автомата, промокший в слезах и дожде.
Я кричу, надрываясь на всех языках в этом мире:
"Мать из дома ушла! Её нет со мной больше нигде!..
Подождите, дежурный… алло? Да, ЧП это!.. Да, катастрофа!
Потому и молю все посты и все службы поднять…
Да поймите же вы: государство взойдёт на Голгофу,
раз из жизни, из дома ушла нынче старая Мать!
Без её колыбельной не выпестать дочь или сына,
без любви её вымерзнут наши сердца и умы,
без терпенья её – ни поэта нет, ни гражданина,
а без мудрости мамы скудеет и мудрость страны!.."
Только ветер в ответ воет в дверь телефонной кабины,
только трубка в руке замерла ни жива, ни мертва.
Я остался один теперь, точно немой на чужбине,
и никто не поверит в поступки мои и слова.
Что же делать сейчас, о, спасительный миг озаренья?
Где искать тебя, Мать? Где, в какой стороне, назови?
И послышалось вдруг, как скорбящей земли откровенье:
"Отправляйся на Остров заброшенной нашей Любви!"
* * *
Не ищите меня. Я ушёл по дорогам России,
чтоб навек раствориться мне в воздухе, песне, судьбе,
перелив из себя весь родник неисчерпанной силы
в души всех исстрадавшихся в этой ужасной борьбе.
Обласкаю леса… Уврачую долины и реки…
Как ты дышишь ещё, ненаглядная наша земля?!
Возвращу все святыни – да будут они в человеке! –
От божественных звёзд до упавшего наземь стебля.
По России иду. От зари до зари на дороге
Всем навстречу ветрам и распахнутым болью сердцам,
плачу я, улыбаясь не ждущим меня на пороге
позаброшенным детям и вам, матерям и отцам!
Я найду тебя, Мать – нашу первую в жизни святыню,
и к стопам припаду, умолю на меня посмотреть.
Если луч той любви в твоём сердце ещё не остынет,
то уже не страшны ни усталость, ни время, ни смерть…
* * *
В этом доме – тоска, здесь унижены и оскорблёны,
проживают последнее в званье своём "человек",
и неведомы им никакие земные препоны,
коли к жизни людской обрывается памяти бег.
В этом доме – тюрьма. Здесь дерутся, воруют и плачут,
здесь из каждой щели неотступная смотрит нужда.
Безысходность во всём, и никто своей боли не прячет,
как сиротский паёк, невозможно укрыть никуда.
Тут полно сумасшедших, преступных и просто дебилов,
сквернословие их – узаконенный сбродом язык.
Безоглядно царит только право с позиции силы,
и со старостью нашей считаться никто не привык.
И ютится она, эта старость, под крышей казённой,
позабывши про возраст, утративши мудрость давно,
в обворованном образе нет ни души, ни иконы,
лишь пустые глазницы, в которых виднеется дно.
Но когда нависает дремучая темень ночная,
расползаясь по лицам и старческим тихим углам,
девятнадцать столетий, главами седыми кивая,
подступают неслышно и смотрят на этот бедлам,
а потом, как один, опускаются все на колени,
повторяя молитву, которую ведает Бог –
в ней и ветер шумит, зарываяся в лиственной сени,
В ней мерещится рядом мучительный старческий вздох…
* * *
… Я стою у могилы, родной материнской могилы,
но за всех стариков, за униженных всех матерей
прострадал, промолил, прошагал по дорогам унылым,
словно в истинных поисках матери старой своей.
Я стою пред тобою, тяжёлая насыпь печали,
и внимает раздумью древнейший курган тишины.
Сколько б слёз и веков над тобою бы ни прорыдали –
никогда не открыть тайну этой безмолвной страны,
но сквозь холодность звёзд и молчанье заоблачной шири,
подымаясь из памяти, праха и нашей несчастной крови,
я зову тебя, Мать, в этом болью издёрганном мире,
помолись за меня и за Брошенный Остров Любви!