В сущности,
жизнь прошла при электрическом свете.
Но я встречал и рассветы раз пять-шесть.
Помню, однажды…
Рыскал голодный ветер
в поле ночном. Мне тоже хотелось есть.
Но хлеб мой был далеко. До него нужно
еще шагать и шагать по сырой стерне,
хлюпать подошвами – на авось, по черным лужам,
по непроглядной земле в узлах корней.
И – у самой опушки, за последним стогом,
вдруг заворочалось что-то, тяжко дыша…
Ужасом странным, смесью страха с восторгом
руку мою свело на рукояти ножа.
Нет, не рассудку я внял и не суеверьям.
Но нечто третье велело стоять, где встал.
Кем бы ты ни был, мрак, злодеем, зверем,
чертом сами –
вот он, я, вот моя сталь!
Пусть будет жизнь счастливой, а смерть жестокой.
В короткой схватке поделим – что кому.
И я, ощерясь, хищную принял стойку.
Глыба тьмы подошла и сказала:
- Му-у-у!..
Я хохотал, как леший. Вдвоем до крова
мы добирались - верст за семь, в село.
Как на веревке, трусила за мной корова.
Пока шли, собственно, и рассвело.
В сосновых иглах захлопотали птицы.
Золотом радости зажглась в лугах река…
Лет через сорок я скучно умру в больнице,
дряхлый, при свете казенного ночника.