Снега чрезмерны, как на вырост,
на детских плечиках земли –
и лишь нагих деревьев сирость
среди бесчувственной зимы.
Лелеял взгляд любую малость,
на белом вкрапленную чернь…
А дальше небо начиналось,
чтобы не кончиться ни чем.
Кощей-февраль, угрюмый месяц,
лизал оконное стекло.
Нижегородские предместья
в дымы укутались тепло.
И деловитый как стекольщик,
резец ведущий по стеклу,
пыхтел усердный ледокольчик,
кроя хрустальную Оку.
Едва сугробы приминали,
они наваливались вновь,
послушно формы принимали
прохожих, скверов и домов.
И всё, что живо в человеке
с его любовью и тоской
светло запечатлялось в снеге,
кружащемся весь день-деньской.