Это было так давно, что кажется сном... Мне, который родился в сорок первом. А матери казалось: это было вчера... вчера... Вчера мы жили в маленьком Щучинске... в северном Казахстане.
"Мы, женщины, проводившие мужей на войну, верили в знамения и предсказания, особенно же доверяли малым детям. Вот и я частенько будила ночью малыша своего и у сонного спрашивала: "Боренька, наш папа жив?" Он неизменно отвечал: "Зив, зив…" А мне только того и надо, сыну я верила, и мы с ним снова спокойно засыпали. (Спал я с матерью; перед тем, как уснуть, искал мамину родинку на шее, брал её пальчиками и засыпал… её родинка – самое раннее детское воспоминание. Мать рано вставала, подкладывала мне сестру мою Галину, а я начинал сразу же её исследовать… она говорит: очень был недоволен, не обнаруживши родинку. - Б.П.)
Вставать приходилось рано: надо подоить корову, истопить печь, детей отправить в школу и самой отправиться на работу...
Первый-второй год войны было ещё как-то терпимо – с кое-какими запасами зерна, муки. Потом всё подъели. Огород был маленький, на бугре, картошка росла плохо, хлеб – только паёк, и его приходилось делить каждому по кусочку. На маленького было больно смотреть. Сидит он, бывало, где-нибудь в уголке и сосёт большой пальчик. Был очень тихий, игрушек никаких, бабушка была слабенькая, ей уже не до колыбельных песен и не до сказок".
Отец пришёл с войны, когда мне было уже почти четыре года. По вечерам мы с ним заваливались на кровать, и он рассказывал сказку про Кузьму Скоробогатого. Ещё какие-то сказки... Это была такая радость, что помню и полвека спустя…
Сохранилось "сочинение" 90-летней матери моей, которое она написала по просьбе правнучки Тани, школьницы, в 2000 году:
"Прабабушка Мария Михайловна бережно хранит свои трудовые награды — медали "За доблестный труд в Великой Отечественной войне" и "За трудовое отличие". Я спросила ее, за что она получила медали? Она ответила, что за работу учителем в школе. В войну было очень трудно работать, особенно когда провоевали уже год-два. Плохо было с учебниками, они не издавались, не до того было. Плохо с тетрадями, приходилось писать иногда на старых книгах, газетах. Одним словом, на чём придется. Авторучек тогда вообще еще не было. Писали ручками, стальное перо которых макали в чернильницу. Но чернил в продаже тоже не было, их приходилось делать из стержней химического (фиолетового) карандаша. Но и карандаши кончились в конце концов. Чернила стали делать из сажи или сока красной свеклы. Правда, они были плохого качества, пачкались.
Хлеб, крупы и другие продукты тогда выдавались людям по карточкам. Норма была недостаточная, чтобы есть досыта, а на голодный желудок трудно усваивать знания. Но всё же учились и усваивали — с помощью таких же полуголодных учителей. (Сестра моя Галина вспоминает: "В школе был киоск, где отоваривали карточки учителей. Нам на семью полагалась буханка чёрного хлеба ежедневно. А это мама, дед с бабушкой и трое детей. Уж так мы наслаждались этим хлебом… Я каждый день стояла в очереди". - Б.П.)
Учителя во время летних каникул должны были ходить в лес и там заготавливать дрова для школы. Пилили с корня, разделывали на части, подвозили к школе на колхозных быках. Много было с ними курьёзов, потому что ни одна из учительниц на быках до того не возила грузов. Отопление было паровое, но котельная стояла в школьном дворе и обогревала только школу. В каникулы учителя должны были подготовить здание к новому учебному году. Сделать побелку стен и потолков, покрасить парты…
Вместе с учениками они ходили летом на колхозные поля и огороды: то полоть, то собирать колоски во время уборки урожая. Конечно, за лето надо было и для себя заготовить дрова в лесу. Колхоз давал чаще не лошадей, а волов для вывозки дров. Бабушка рассказывала, как они маялись с этими волами, так как не умели ими управлять. Её отец Михаил Гаврилович, которому было под восемьдесят, ходил в лес по весне. Зимой сосны украдкой вырубали — так что оставались очень высокие пни. И дед их корчевал и вывозил на тележке. На ней же он всё лето возил домой шишки. И внукам давал под шишки мешок, когда шли купаться на озеро.
Бабушка вспоминает: "Военных зим было несколько. Помню, в одну из них я взяла в колхозе быка, и мы с отцом поехали по льду озера, вдоль ближнего берега – в надежде набрать сучьев. Зима только началась, лёд без снега, ноги у быка разъезжаются в разные стороны, идти он не может… Какие уж тут дрова, только бы быка не загубить. Вернулись ни с чем.
А иногда ещё давали лошадь (в учреждении, где до войны работал муж), чтобы дрова подвезти. Опять мы с отцом едем. Однажды нагрузили толстую сосну, лошадь в гору не может везти, останавливается. Отец (а ему около восьмидесяти) подпрягается к оглобле, тянет да хрипит: "Ну давай, давай, милая… Под горку, под горку!" Это он лошади… А я еле ползу и помочь не могу. Отец был очень выносливый и необычайно трудолюбивый…
А потом уж купили мы с братом телегу за 1200 рублей, чтобы запрягать в неё корову и возить на ней дрова и сено. Ваня снял 600 рублей с книжки, а я на 600 рублей продала кое-какие мужнины вещи. Но долго на корове ездить не пришлось – украли…"
(После войны однажды зимой я упал с забора на эту телегу. Вывихнул ногу и потом долго хромал. Тогда отец уже был дома, поставили новогоднюю ёлку, позвали в гости детей… До этого я никаких-таких ёлок никогда не видел и поэтому, наверное, запомнил: я хромаю вокруг ёлки, а кругом дети. - Б.П.)
…Зарплату учителям давали регулярно, без задержки, но её хватало только на то, чтобы выкупить небольшой паёк. Муж прабабушки (наш
прадед) был на войне с 1942 года и с боями дошел до Берлина. Он был не
офицер, а сержант-радист, а потому пособие на детей бабушка получала маленькое. Пришлось даже продать кое-что из одежды мужа на базаре — в
надежде на то, что он вернется одетый. Главное, вернулся осенью 1945
года живой... хоть и после тяжёлой контузии и ранения.