За миражом, за чередой подобий
твоих, неутоленная любовь,
я шел вослед – и холодок недобрый
нес на губах, скабрезных как лубок.
Скрипели моих месяцев телеги.
Неугомонный табор у огня
делил со мной случайные ночлеги –
и это все, что было у меня.
Еще я вспоминал тебя, но редко.
Чертил на память в утренней золе…
Весь мир мне был родимым.
Но конкретно
никто родней мне не был на земле.
И думалось: средь месива народа
в зрачки твои, как в лестничный пролет,
я кинусь вновь…
Но мертвая свобода
к затылку мне прикладывала лед.
Я просыпался – молод, зол, смекалист,
испытанный на медленном огне –
и шел вперед, при встречах усмехаясь,
что удавалось искренне вполне.