Моим дедушке и бабушке посвящется.
Бармину Василию Григорьевичу
Барминой Марии Сергеевне
Роковые тридцатые годы,
О которых не в силах забыть.
Подрубили тогда корень рода
И опору для всех, кому жить.
По просторам российских дорог,
Увозя без вины виноватых,
Озверевший гулял "воронок",
Исчезали бесследно куда-то.
Не сгубил его тридцать четвёртый,
Но потом был седьмой, роковой.
Никакой - ни живой и ни мёртвый
Больше он на вернулся домой.
* * *
Был навет, чья-то подлая зависть
Быстро сделала дело своё.
А в родимой деревне остались
Те, кто были дороже всего.
Всё он сделал руками, заботник.
Дом и мебель, и ткацкий станок.
Шорник был, и сапожник, и плотник,
Всё, что надо, он выстроить мог.
С фотографии смотрит устало,
А в глазах - чистота, доброта.
Лишь полвека прожил -и не стало,
В потерявших сердцах - пустота.
* * *
А в минуты покоя руки брали баян,
И светились глаза добротой и любовью.
Называл он её:"Ты Машуха моя",
Отзывалась и ныла душа сладкой болью.
Ах, какой же хороший он был человек!
Как горело в руках его дело любое.
Кто же тот, кто отмерил твой век?
Отобрал у тебя всё родное, земное?
* * *
На рассвета пришли, увели навсегда,
Как упала ничком, больше жить не хотела,
Где смогла силы взять- шестерых подняла,
Знает только Господь,ка кжила и терпела.
Труд и пот ей на женскую долю достались,
И война пронеслась по разбитой судьбе.
Её дети на фронте навечно остались,
Двух сынов отдала той проклятой войне.
Никогда её бедное сердце не сможет
Эту вечную, страшную боль позабыть...
Лишь теперь, вспоминая, я знаю, быть может,
Как могла она сильно жалеть и любить.
* * *
По судьбе наших всех поколений
Отголосок тридцатых годов
Прокатился волною давлений
На судьбу матерей и отцов.
Моя мать уже в школе узнала,
Как жестоки бывают порой,
Как клеймят без вины виноватых
Те, кто рядом шагают с тобой.
Хоть была она первою в школе,
Но поставлено было клеймо:
Дочь "народа врага" поневоле
Называли её всё равно.
Этот горький осадок в душе,
Этот страх, ей судьбою внушённый,
Не исчез, не покинул уже,
С нею жил, сквозь года пронесённый.
* * *
Ну а я, поколение третье,
Ничего и не знала сначала,
О жестоких годах лихолетья
Очень долго семья молчала.
Повзрослев, я взяла и влюбилась
Самой первой любовью, всерьёз,
Вот тогда эта тайна открылась,
Сколько было пролито слёз!
Хоть прошло уже больше полвека,
След тридцатых злой рок принёс.
Он был внуком того человека,
Что когда-то на деда донёс.
* * *
А теперь есть в семейном альбоме
Пол-листочка, в нём несколько строк,
Лишь о том, что он был невиновен...
Как же был к нему мир жесток!