Вдоль

ВДОЛЬ
(рассказ)


     Было это ровно год назад. В моем доме кончились книги. В том смысле, что, подходя к тому месту в шкафу, где переплеты ощетинились колонками инициалов, у меня возникло  то отвращение, что возникает ко вкусной пище на исходе трапезы. Был тот самый случай, когда мне стало дурно от любимого блюда - классики. И я решил прогуляться. Я вышел из уютной, в меру обставленной квартиры, вдохнул свежий воздух улицы и побрел в неизвестном направлении. За эти десять, пятнадцать лет, скажу, как сильно изменилось вокруг.  Я был всегда настолько поглощен собой, что даже не заметил этого перевоплощения улочек, с коим разбегались они теперь от моего парадного подъезда вслед за эпохой. Они разбегались, как от вокзала, в разные стороны, и, хотя, по большей части, это были улицы с односторонним движением, и навстречу мне никто не шел, я, следуя указателям на стенах домов, с радостью побрел по тротуарам. Меня охватила приятная легкость от того, что не нужно тратить время на лишние маневры, и предоставил себя созерцанию окрестностей.
     Пройдя метров двести, я слегка успокоился: дома не баловали глаз прохожего архитектурой, а слух – уличными музыкантами, которым  сейчас я с удовольствием бы кинул в шляпу несколько монет – все выглядело как-то, словно я иду на службу, думаю о службе, отдаюсь службе. Тогда я решил развлечь себя праздным любопытством, подсматривая в окна первых этажей, с нескрываемым желанием застать сцену ревности или как в гостиной жена что-то выговаривает мужу, закрывшемуся от нее газетой. В итоге она вырывает ее из рук и бросается со слезами на диван. Но не тут-то было. В городке, как оказалось,  все окна были задернуты жалюзи, и, если за ними и теплилась хоть какая-то жизнь, то исключительно в моем воображении.
     Азарт мой слегка унялся. На  этом фоне  выделялись витрины магазинов с неоновой подсветкой, витражи полуночных кафе и ресторанов, за которыми плавали, как парусники, официанты, лавируя и не сталкиваясь. Особенно витрины, где каждая мелочь, когда это касалось золотых украшений или бутиков с одеждой, была подсвечена сразу с нескольких точек и до того читалась, что казалось, витрина без стекла. Такая несообразность выглядела странно, и я подумал, что все улицы подчинены какой-то единой задаче, цели – к которой они приведут любого, кто случайно попадет на них; тогда архитектурные изыски: фасады, карнизы, капители и прочая мишура – только отсрочат этот миг. И, действительно, как я не заметил этого: все улицы  шли не петляя, и хорошо просматривались, и куда бы я ни свернул, как бы ни шел, везде маячила в конце пути площадь с башней или памятником кому-то. Или же улицу венчал небоскреб с миллионом офисов, разделенных стеклянными перегородками, и даже снаружи было хорошо видно, как мелькают белые воротнички.
     Я устал. Но, тем не менее, я устал и от классики. Присев в одном из кафе, так как находился я на территории литературного сайта,  я написал пару-тройку рецензий, таким образом решив поразвлечь себя. Пока я писал последнюю рецензию, пришел ответ на первую. Судя по ее тональности, я понял, что был в городке не очень желанным гостем, поскольку не понимал его особого статуса и той задачи, которая стоит перед его жителями. Мне буквально было всучено уведомление: «Если вы не способны понять современную прозу, вам здесь нечего делать. Для таких, как вы, есть немало мест для ностальгии». Официант, передавший мне бумагу, не представился и не попрощался, но я понял, что вид на жительство мне не получить. В принципе, это меня устраивало,  у меня, в конце концов, есть дом, только что хотелось немного отдохнуть, попутешествовать. Как турист, я еще побродил по новым для меня кварталам (этого мне не запретят), трогая руками стены домов, чтобы унести с собой хотя бы телесную память. Я хотел понять структуру камня – откуда он, из каких мест привезен, как обработан. Но камни были до того однородны, точно прямоугольные атомы, положенные друг на друга без раствора. «Господи, как они держатся», - я поразился.
     И вот, когда уже стемнело, я устал вглядываться - развернулся и пошел домой: «Минуточку», - послышалось вслед. «Очень рада встречи с Вами», - голос был женский,  догоняющий меня, - и потому очень взволновал. Я ведь надеялся на этот голос. Я повернулся, и приятная волна пробежалась по телу. «Вы очень правильно все поняли», – продолжала незнакомка. Голос ее был возбужден, она не скрывала радости, что догнала меня: «Я и не знала, что здесь есть еще люди, читающие между строк». Эти слова были ответом на последнюю мою рецензию одной молодой особе. Фотографии на ее страничке не было, но по темпу письма я пытался воссоздать ее лицо. Я волновался - у меня не получалось. Ее рассказ «Вдоль шерсти», - показался мне очень странным, но странно притягательным, я перечитывал его два раза и написал ей о своих чувствах в рецензии. Я совсем не хвалил ее, даже раскритиковал стиль, но то, что в сюжете была неизвестная глубина – было очевидно. Так выплываешь на лодке, не представляя, сколько там до дна, догадываясь об этом лишь по цвету воды. Я написал ей об этом. И вот, пожалуйста: «Очень рада встрече на своей странице. Приходите завтра в кафе Биг Бен, буду ждать Вас за любым столиком».
     «…Буду ждать Вас за любым столиком». Ну, скажу я вам. Я испытал кое-что. Давненько у меня не возникало такого трепета в груди. Этот трепет немного не тот, что возникает, когда вас отметили за хорошо сделанную работу – этот, когда понимают, как вы ее сделали и что вас можно за это любить. «Да еще и женщина», - совсем потерял я голову. «За любым столиком», - как это в стиле ее рассказа.
     Дело в том, что я совершенно не ждал ответа на эту рецензию, поскольку повествование, о котором шла речь, было в таком особом ключе скроено, точно автор плевать хотел на читателей, и, тем более, на всякого рода критиков. При этом была там  нежность – поскольку речь шла о кошке. Эдакая двойственность. Я сразу вспомнил Мопассана: «Ее нежная шерсть – эта живая одежда сообщает моим пальцам странное и жестокое желание задушить животное, которое я ласкаю». Меня, признаюсь, замучили сны, наводненные кошками: они носятся по моей квартире, отталкиваясь от стен и потолка, ободранные и благородные, разных оттенков, они вылетают на балкон и, не касаясь перил, прыгают с черт знает какого этажа, разбиваясь вдребезги. Я наблюдаю с балкона: обязательно вдребезги. И успокаиваюсь. Другие, напротив, забираются, пока я сплю, мне на грудь и мурлычут, наполняя меня утробным покоем - этой черной, бархатной тишиной моего неизвестного, и я глажу их, зарываюсь в шерсть, растворяюсь в ней,  пока что-то не щелкнет в моем мозгу и не породит страх перед этими существами: тогда ладонь моя незаметно сжимается,  я беру разомлевшую кошку за шерсть и начинаю отрывать от себя. Принимая мои правила, она приходит в себя, начинает цепляться когтями за мою грудь, пытаясь удержаться на мне, отстоять свое право на независимость, частью которой являюсь и я, но я сильнее. Я тащу ее вместе со своей кожей уже растянутой, как крючками, и, если я остановлюсь, то я проиграл. Но как можно проиграть кошке - я готов разорвать свою кожу, только бы отцепить эту тварь и швырнуть ее в открытый проем балкона, и уснуть. Просто уснуть. Поэтому я написал эту рецензию. И получил ответ: «За любым столиком».

     Я совершенно реальный или, проще говоря, конкретный человек, с ясным видением объектов. Единица. Но кто сказал, что это мешает ценить прекрасное. Цену вещам узнать просто - я платил всегда из собственного кармана именно для того, чтобы не иметь вокруг ничего лишнего, откликаясь на красоту лишь по острой необходимости, тем самым узнавая ей цену. Это очень помогает не увязнуть в сентиментальных соплях эстетства и романтизма. У красоты есть контур. Нужно только довести себя  до состояния отчужденного голода, чтобы увидеть. Сытые слепы. Энергия их уходит на пищеварение, а на глаза опускается театральная поволока. Я же был голоден с детства. И сколько бы корма не влетало в меня, я вопил, испуская неслышимый собачий свист. Дело в том, что я безумно люблю читать. Да, нет же – не так! Я пью томатный сок и не могу остановиться. С маниакальным восторгом я пью и пью.  Я жутко голоден, но желудок больше не способен вмещать – только скулы по-прежнему сокращаются в ритм сюжету, и отдается эхом в мозгу каждый глоток, приближая тупую радость самоуничтожения. Вот почему я никогда не беру  больше одного тома. Уже к двенадцати годам я прочитал все школьную программу и теребил по ночам «Дневники» Кафки. «Что из него вырастет?» - с опаской шептались родители. Этот вопрос меня не интересовал. Он слишком наивен – этот вопрос. Никакой человек не мог дать мне той сокрушительной энергии, что скрыта всего лишь в одной книжной странице. В голове моей точно взрывались горные пласты, дремлющие до поры до времени; и он начинался - этот бесконечный, многодневный  диалог с автором. Пока я не выходил победителем в нем, я не открывал следующую страницу.

     Тогда я не часто бывал в Биг Бене. Несмотря на то, что я давно не считаю сдачу, бросать деньги на ветер я тоже не охоч. А Биг Бен все-таки дороговат. Кружка пива здесь обойдется вам втрое дороже, чем в баре напротив. Но тогда я горел от нетерпения увидеть эту особу, чей литературный стиль теперь уже не кажется мне столь высокомерным. Я даже подумал, как хорошо она придумала – так писать. Никакой  домработнице не придет в голову заваливать ее почтовый адрес своими слезными признаниями в любви, после подобных этой фраз. «Спасибо тебе за любовь, милый. Но твой взгляд скользил по моей душе, как по лоснящемуся анаболическому крупу женоподобного кентавра».

     Я заявился на полчаса раньше положенного, чтобы не торопясь оценить ситуацию, и заказал себе кружку пива. Я не собирался производить впечатление светского жеребца и галантно обставлять столик свечами, хрусталем и дорогим французским шампанским. Это лишнее, когда вас уже прочитали между строк. А между моих строк никогда не было этого. Я сидел, пил пиво, поглядывая по сторонам и отмечая, как все-таки по-своему уютен английский консерватизм. Его мягкая мрачноватость совсем не вызывала подавленности, а даже наоборот, она защищала вас так нежно, как сохранившиеся памятники охраняют легенды каменного века. За барной стойкой сидели две проститутки в черных облегающих платьях и потягивали через трубочку коктейль. «Цитрусовый, вероятно», - подумал я.  Одну из них я уже имел удовольствие испробовать - потрясающие, я скажу, остались у меня чувства после того знакомства. Больше я не хотел бы их повторить. Я свободный человек, а такие женщины способны так вскружить голову, что со свободой и состоянием придется расстаться. Это была Клер. Она заметила меня и махнула мне ручкой. «Господи, Клер, только не подходи ко мне сегодня», - подумал я и, улыбнувшись, кивнул ей в ответ головой. Она оттолкнулась от стойки и пошла. 

     Да, я хорошо помню тот день, когда, бросив на стоянку свою машину,  впервые заглянул в Биг Бен. Эта стилизация под Англию была, пожалуй, единственным местом, где можно, выпив после работы кружечку, другую, не испортить себе настроения. Кафе, как я сказал, было дорогое, и с той каменной, английской чопорностью скроено, что люди с буйным воображением не заглядывали сюда, а проститутки были из той породы, что исключает фразу - "деньги вперед". Я редко пользуюсь их услугами, но плачу всегда. Я плачу им не за те судороги, которые мог бы получать бесплатно, а в знак уважения их профессионализма. Есть совсем немного женщин, которые, продавая свое тело, получают настоящее наслаждение. Полагаю, оно сродни тому, что испытывает практик, когда теоретик подтверждает правильность его идеи расчетами. В моем случае - это неплохие наличные. Но я не плачу за развесной мармелад или отдельно за яркую упаковку. Идея должна быть закончена. Такой идеей была и Клер. Она никогда не потащит в постель, не поняв, кто вы такой. И, хотя за ее плечами, наверняка, высшее образование, это останется для вас такой же тайной, как и ее настоящее имя. "Неплохое имя придумала ты себе, детка", - скажете вы. Вы угостите ее посредственным "Кьянти", полагая, что она все равно ни черта в этом не смыслит и, прежде чем уединиться, предложите последний тост: "За любовь, Клер. " Потом вы добавите: "Эх, Клер, если бы ты могла понять меня", - и посмотрите на лаконичный вырез ее платья. "Может у меня получится", - скажет Клер. Это будет означать, что вы попались. Очень скоро вы поймете, что Клер - это и есть ее настоящее имя, а вы сами, оказывается, интересный собеседник и изобретательны в постели. Но неуловимо, как запах кофе, тот, что витает, когда вы проходите мимо Биг Бен, будет появляться это ощущение, что вы полный идиот.
    
      - Какая встреча, - она присела напротив и, сдерживаясь, улыбнулась. Очевидно, у нее тоже остались неплохие воспоминания.
     - Здравствуй, Клер, – что еще я мог ответить.  У нее была стрижка - темные и короткие, как ее имя, волосы и карие, немного уставшие глаза. – Хорошо выглядишь, красавица, - я крутил в руках свою пивную кружку.
     - Это лишнее, - ответила она. – Ты ждешь кого? – она внимательно посмотрела на меня, на мои руки, кружку и с иронией  по-английски произнесла: - Ну, я долго тебя не задержу. Не могу же я вот так встать сразу и уйти. Так здесь не принято.
     - Да, конечно, Клер, о чем речь, - ответил я. - Я чертовски рад тебя видеть. – «Эх, если бы я был свободен сегодня», - подумалось, и я чуть было не заказал ей вина.
     - Она симпатичная? – спросила Клер и, незаметно оглянувшись, повела взглядом по мягким закуткам каменоломни. Все то время, как пришел, я только и делал, что обшаривал взглядом столики кафе, предполагая, куда бы могла сесть моя писательница. Я не знал, Клер, симпатичная она или нет. Столики были большей частью пусты, не считая двух, трех, занятых парочками и одной шумной компанией. Я подумал, может она среди тех веселых девушек и маскируется, хочет лучше изучить меня, а потом, между прочим, подойти и сказать: «Кошек заказывали». Как было бы отменно. Я ответил бы тогда: «Мне с горчицей, пожалуйста». Горчица моя слабость. В центре головы есть точка, которую активизирует только горчица. Игла от переносицы летит к этой точке – и мозг парализует. Потом игла уходит в темя – и отпускает – настоящий наркотик. Поэтому я заказал кошку с горчицей. Однако, среди той компании мне никто не пришелся по душе, и я взялся смотреть в окно, находя в каждой красавице автора «Вдоль шерсти». Вот хитрое название. «Против шерсти» - это понятно. А о чем говорит «Вдоль шерсти». Но подошла Клер, сбив меня с мысли.
     - Ты не поверишь, Клер, я даже не знаю. – И я вскользь рассказал ей о своем виртуальном похождении по улочкам литературного города. Я жаловался ей на современных авторов, вообще на экзальтацию литературы, которая в погоне за неким эффектом напомнила мне лопасти вертолета, слетевшие с оси.
    - Да, забавно, - Клер уперлась своими тонкими локтями в серо-зеленный край стола и мечтательно слушала, растянув пальчиками брови, все больше напоминая мне гейшу. – Как-то я не заметила в прошлый раз твоей начитанности, Влад. 
     - Клер, ну ты извини, конечно, но….
     - Да, да, понятно. Когда рядом женщина, книги – это….
     - Страшное извращение, - закончил я. – Клер, ты же понимаешь: секс и книги – это, как… - я огляделся вокруг. – Секс – это кружка вот этого чудного (действительно ядреное и легкое оно было) пива, а книга - то, что испытываешь через часик, - и я указал пальцем на невзрачную дверь в углу. Глаза Клер выразили интерес. Я продолжал: – Нет, Клер, ну с тобой, разумеется, совсем не так, – тут я едва не рассмеялся. – Ты, как два в одном, понимаешь, Клер, – одновременно. – Она снисходительно улыбнулась. Я решил развить успех, начал фантазировать, но….
     -Перестань, не терплю болтовню, Влад, - она утомленно отвела глаза и вернула их, как ни в чем не бывало. -  Я все поняла уже. Кроме одного: какое чувство сильнее, когда пьешь или, - она кивнула в сторону двери, - или то, что после.
     И тут я поймал себя на том, что уже не слушаю ее. Она говорила, а я видел ее не так: вот Клер выходит из моей ванны в большом махровом полотенце, проходит в спальню, как хозяйка идет, только легко и без наигранности (так оно и было), вот она садится около меня (какая свежесть),  проводит носом по моей щеке, вдыхая мужской пот  и говорит: «Ммм, Влад, да тебе совсем не нужна проститутка». И я резко заваливаю ее на кровать, доказывая обратное. Черт, не могу это объяснить. Точно она знала обо мне что-то, чего я сам не знал. Мне, действительно, тогда не нужна была проститутка. Я хотел другого. Но чего? Ведь я мог привести любую женщину и даже не доводить дело до близости. Иногда хорошо просто поболтать за жизнь. Нет, все не то. Как частями слушать музыку. Лет двадцать назад в моей комнате висела компьютерная репродукция Моны Лизы. В то время это было весьма модно. Вблизи Мона Лиза была набором бесконечных символов, наверное, что-то означающих, но по большему счету ничего не значащих, пока не посмотришь на них со стороны. И эта улыбочка… Сейчас мне казалось, что Клер чем-то похожа на нее и вот-вот улыбнется. Мне стало жутковато. Я даже представил, что если поближе рассмотрю ее лицо, то увижу эти самые символы, числа, живущие своей жизнью, которую мне не дано понять. Но я хотел расшифровать их. И я вновь почувствовал эту книжную - изничтожающую меня - волну. Словно тебя бьют по лицу, а ты просишь еще и еще. – Извини, Клер, о чем ты спросила? – встряхнулся я.
     - Я спрашиваю, мне пора уже, наверное, Влад?
     - Да нет, посиди еще немного, Клер. – Было еще в запасе минут пять, и теперь мне нельзя было ее отпускать.
     - Ну, как скажешь, дорогой. – с последним словом дверь в кафе медленно открылась, и вошла она. Да, это несомненно была моя виртуальная незнакомка. Она была в бежевом, нараспашку плаще, в бежевых же, но чуть темнее сапогах, скользящих, как мне показалось, не по колготкам, а именно по чулкам (как это в моем вкусе!). Светлые волосы ее были до плеч, они рассекали беж и одна прядь норовила в лицо – которое не могу описать до сих пор. Вернее, я не знал тогда точно: она это или не она, но весь ее вид был таким, как я представлял себе, блуждая по придуманному городку. Она огляделась, повела взглядом по столикам: вдоль шумной компании прошлась, но быстро рассталась с ней, не задержавшись ни на ком, мельком оценила пожилую парочку, коротающую здесь вторую молодость, и внезапно посмотрела на меня. Я вздрогнул. Наши взгляды встретились, они совпали, как атомы одного элемента и не хотели, не могли расцепиться. Так можно смотреть вечно: я ничего уже не чувствовал в этот момент, кроме двух пар зрачков – двух револьверных стволов, направленных в меня: взгляда незнакомки и Клер. Незнакомка сняла плащ и села за столик напротив.
     - Ну, так, что, Влад?
     - Что, Клер? – я, как мог, держал себя в руках. Клер ждала.
     - Слушай Клер, - спросил я ее, как будто ничего не произошло. – Ты, ведь, любишь свою работу?
     - Я ее обожаю Влад, - спокойно ответила она, давая мне возможность прийти в себя.
     - И у тебя никогда не возникало из-за нее проблем? – я по инерции продолжал говорить, не зная куда смотреть.
     - Да нет. Если не считать, что из-за этого мне пришлось уйти от мужа. Ну или наоборот, – она искала глазами сумочку, - очень он психовал. «Чего тебе только не хватает», - говорил.
     - Ты, что, при нем…. – я неестественно засмеялся. – Да, Клер…. Слушай, но тебя, что, действительно не коробит, что тобой пользуются все, кому не лень. Пусть и за большие деньги. – я давно хотел понять это. Теперь у меня была уважительная причина. А моя писательница напротив листала меню.
     - Видишь того официанта? – Клер показала головой в сторону пожилого мужчины с улыбкой обслуживающего немолодую пару. И достала сигареты. - Он работает здесь лет двадцать и, поверь, Влад, сделал на чаевых хорошее состояние.
     - Но деньги.…
     - Не перебивай, – она закурила. – Как ты думаешь, кто кого в данный момент обслуживает. Ладно, – безнадежно махнула рукой в мою сторону. - Ты, наверняка, считаешь, что официант чувствует себя статусом ниже, чем эти двое, – она выпустила колечко и затушила сигарету, не сделав и трех затяжек. Мне показалось, что она занервничала. - Представь, Влад, себя человеком, решившим легко потратить деньги, как эти господа, к примеру. Ты же фантазер у нас. Так представь. Представь, ты заходишь – сам себе царь и бог, выбираешь столик и готов платить за все, что пожелает твоя душа. Ты хозяин положения, как тебе кажется, ты еще не в курсе, что думают о тебе другие, и тебе, мягко говоря, плевать на них. Сейчас, Влад, тебе море по колено: ты можешь заказать любую музыку, любую женщину, потребовать заменить блюдо и т.д.
     - Ну, допустим, Клер, - мне нравилось начало. Хотя меня косвенно уличили в скупости - это было не так далеко от истины, чтобы обидеться. Я чуть не забыл про свою незнакомку. Она заказала вина. Симпатичная, черт возьми, но Клер….  У меня не выходит из головы это твое: «Ммм, Влад».
     - Так вот, Влад, – к тебе подходит официант, спокойный, но учтивый, галантный, но не заискивающий. И ты выбираешь блюдо. Представил? – Клер теперь сидела, скрестив руки, прислонившись к дубовой, резной спинке стула. - Прочувствуй, Влад, – выбрав, ты провожаешь глазами своего официанта вглубь зала и, сам того не желая, выделяешь его среди его коллег. Его манеры кажутся тебе тоньше, походка солиднее, в лице его уважение и мудрость – ты видишь, что другие официанты ведут себя не совсем так. Ты, во всяком случае, хочешь так думать, поскольку он обслуживает твой столик, а себя, Влад, ты ценишь. Ты даже считаешь, что тебе повезло, в том смысле, что именно к твоему столику подошел  самый лучший из официантов. Конечно, все это озвучено в твоей голове не явно,  не настолько, чтобы не видеть, насколько уютно здесь, как соответствует обстановка твоему настроению, не настолько, чтобы не заметить девочек напротив или проституток за барной стойкой, чтобы не слышать Армстронга, Влад. Ты все еще хозяин жизни – ведь ты платишь. И тебе хорошо. Ты даже развалился на стуле. И вот, ужин подан, дорогой , тебя обслуживают – обслуживают не напрягая, без суеты, реагируя больше на твой взгляд, пойманный издалека, чем на эту пошлость – поднятую руку. Это профессионал, Влад. И он знает, что делает. Неплохой ужин, однако. Все было на высшем уровне, не правда ли. Ты откушал по полной, снял пару девочек, душа, Влад, твоя душа поет. И вот, наконец, ты уходишь. Просто пришла пора уходить, что поделать, девочки. Ты уходишь, рассчитываясь за хорошо проведенное время, и оставляешь своему официанту чаевые: двадцать долларов. Представь, Влад. И вот здесь он окончательно добивает тебя. Он благодарит тебя, но берет со стола лишь десятку, потому что больше, как он тебе вежливо отвечает, он не берет никогда, поскольку он считает, его работа стоит десять. Ты, Влад, конечно, оставишь свои деньги на столе, не мелочиться же, но, уходя, все равно стрельнешь из гардероба глазами - взял он или нет. И еще разок – через окно уже, в обнимку с подружками когда. Однако, он уже будет обслуживать другой столик. С этого момента, Влад, кое-что изменится. Теперь, когда тебе приспичит поужинать, ты подумаешь об этом кафе, ты пойдешь сюда, именно и исключительно сюда, и попросишь, заметь – попросишь, чтобы тебя обслужил твой официант. Он будет тебе тоже рад, но в твоих глазах он не найдет того высокомерия, что било из тебя фонтаном в первый визит. Теперь уже ты работаешь на него. С каждым разом ты будешь все больше и больше зависеть от того, кто обслуживает твой столик, тебе будет не комфортно, если подойдет кто-то другой – не потому, что он хуже, а потому, что ты уже привык к другому. А он – твой официант, неужели ты думаешь, что он не знает об этом. Все твое состояние, Влад, какое бы огромное оно не было, будет эквивалентно для него его черной лоснящейся жилетке, которую он не променяет ни на что, во-первых, потому что ему незачем ее менять, а во-вторых, потому что, пока ты здесь, ты играешь по его правилам, и будешь делать то, что он захочет, если, конечно, он профессионал. Пока ты хочешь жрать, Влад, ты его раб. Ты понял, мою мысль?
     - Ну, а если он каким-то образом окажется на моей территории, - я совершенно доверился ходу ее размышлений, чертовка, она почти заколдовала меня, - ну, скажем, в моем офисе?
     - Если он будет что-то просить у тебя, работу, к примеру, он будет полным идиотом и растеряет твое к нему уважение. Он выйдет за рамки образа - представь себе в ресторане просящего официанта.  Его задача одна -  не заступать на твою территорию и не играть по твоим правилам. В любой ситуации, в любой точке планеты он должен чувствовать себя, как всегда - как в своем ресторане, иначе он погиб. Как бы что ни сложилось, это не должно влиять на его поведение. Умеренность, галантность, желание быть нужным – вот его козыри, – и никаких попыток извлечь выгоду из ситуации. Тогда он сам себе ресторан, официант и господин, которого он обслуживает. Даже в сортире.
     - Я, Клер, немного потерялся, - она действительно была безупречна. Впервые, пожалуй, я потерялся с женщиной. Просто я не ожидал от нее….
     - Я напомню, - продолжала Клер. - Ты спросил меня, Влад, не коробит ли меня, что все пользуются моим телом.
     - Ах, да. Конечно, я понял, к чему ты клонишь. Ты хочешь сказать, что все как раз наоборот, и пока существуют инстинкты, ты пользуешься всеми нами, как официант теми, кто голоден, - черт, я был безобразен. Это женщина совершенно сбила меня  с первоначального настроя. Я чуть не забыл о своей незнакомке. Наверняка, Клер, специально сделала это.
     - Примерно так, Влад.
     - То есть ты берешь свои условные десять долларов за качество, и все остальное тебя не интересует. Ты испытываешь наслаждение от собственного тела, от своего голоса, от желания быть желанной. Хороший каламбурчик, Клер, а? То есть тебе безразлично, какой мужчина с тобой? – Она мягко кивнула, приподняв одну бровь.
     - По большому счету, я могу делать это бесплатно, – уточнила она. - Мне было бы достаточно удовлетворения только от того, что я играю свою игру. Я женщина, Влад, и это тоже  чего-то стоит само по себе. Но мужчин нельзя обижать. Представь, если бы я не взяла тогда  с тебя деньги. Ты бы подумал, что я пожалела тебя. А это, видишь ли, плохо кончается.
     - Должен признать, ты знаешь, о чем говоришь, - я даже не знал, о чем говорю я, но надеялся на что-то. – То есть ты хочешь сказать, что вот сейчас, сидя напротив тебя, я практически в твоих руках?
     - А разве нет, Влад? Что мешает тебе встать и пойти к своей писательнице? Здесь три метра, если я не ошибаюсь.
     - Много причин, Клер….
     - Да брось ты, - перебила меня она. – Причина одна, Влад, она всегда одна. То, что происходит с тобой сейчас – более чем реально, и в то же время, почти фантастично, потому что, наверняка, у тебя не было подобных женщин. А там, через три метра неизвестность. В конце концов, может оказаться, что это совсем не твоя писательница, и тебе придется глотать ту бурду, что обычно несут одинокие женщины, снующие по барам.  Но вернуться ко мне тебе уже не позволит гордость.
     - Ах ты ж стерва, - я засмеялся. – Как же я тебя раньше не раскусил.
     - Дурачок, меня ты как раз раскусил, - и она замолчала, улыбаясь. – Потому и сидишь здесь. 
     - Я до сих пор выбираю, Клер.
     - Я знаю. – Она остановила официанта, проходившего мимо: «Виски. Бутылочку. Любого».
     - Клер, что ты делаешь? – Я вопросительно развел руки.
     - Ты боишься? – доставая из сумочки кошелек, спросила она.
     - Боюсь?
     - Знаешь, Влад, почему мой муж ушел от меня.
     - Мне плевать, Клер, - мне действительно было плевать. Я грустно посмотрел на нее и на девушку за соседним столиком – мне внезапно на все стало наплевать. Бывает же такое, нахлынет ни с того ни с сего. Хотя…. Хотя нет. Эта сволочь, Клер, раздавила меня. Для мужика нет ничего хуже логического тупика. Особенно с женщиной.
     - Послушай, дорогой, тебе будет интересно, - ее интонация изменилась, точно она поняла перемену настроения и не хотела терять меня.
     - Валяй, – я взял кружку пива в руку и сделал три больших глотка: «Сволочь».
      - У нас опасный город, Влад, ты это знаешь. Если выйти из кафе и пойти поперек квартала, то - я не знаю, в курсе ты или нет – попадаешь как раз туда,  где собирается самый последний сброд в этом городе.
      - Да, я слышал об этом. Дальше.
      - Мой муж был мастером спорта по боксу, Влад.
      - Дальше, - я понял, на что она намекает. Что ему пересчитали ребра, и он, не выдержав позора, сбежал от нее.
      - В тот вечер мы также сидели в этом кафе и говорили о том же, о чем сейчас говорим с тобой – о правилах игры.
      - Дальше.
      - Успокойся, дорогой, я могу тебя понять. Просто ты не ожидал – вот и все.
      - Дальше, Клер, - я почти рычал на нее.
      - Я говорю ему: «Если я иду по улице, и ко мне подходят негодяи, я не должна относиться к ним каким-то особым образом, иначе я признаю их авторитет». «Но, если они начнут срывать с тебя одежду», - спрашивает он. «А разве ты не срывал с меня одежду», - отвечаю я. - «Я просто представлю, что они – это ты. Главное – то, говорю я ему, что они зависят от меня – это им от меня что-то нужно, а не мне от них, значит, я диктую правила». Меня пытались насиловать раза три, Влад. Меня били, даже пинали ногами, но я всегда знала, что им от меня нужно, и смеялась им в лицо, даже если была в крови: «Ребята, я жду. Где же то, чем вы хотите меня изнасиловать. Вот она я – вперед, и доставьте мне наслаждение. Ты бы знал, как это действует на таких подонков».
      - Дальше, - я сказал это по инерции, понимая, что связался с чем-то неподъемным для меня: «Вот вляпался», - подумал.
      - Ты занимаешься боксом, говорю я мужу, чтобы набить морду людям, которые не стоят и минуты твоего внимания. Но на бокс ты тратишь годы. То есть, ты тратишь их на теоретическую возможность поиграть в сопротивление. Но годы эти – пыль, потому что рано или поздно ты все равно проиграешь – найдется человек, которому разрядить в тебя обойму будет также легко, как пометить внутриквартальный тополь. И он будет прав. Это его игра – потому что это его жизнь. На то он и бандит А ты сидишь,  говорю я своему мужу, с красивой женщиной, говоришь про искусство, заказываешь дорогое шампанское, танцуешь - ты стремишься к некой гармонии души и тела. И пытаешься защитить все это кулаками. Это, как адвокату вести защиту на языке коровы. Этого слишком мало, - говорю я ему. – Слишком мало для того, чтобы любить женщину.
       - И что он? – я отлично понимал его. На его месте я поступил бы также.
       «Что ты хочешь?» – спросил он. «Я хочу, говорю я ему, чтобы ты научился проигрывать в чужих играх. В тех, что неинтересны тебе еще до начала. Тогда тебя словно бы и нет в них, а значит и нет поражения», – ответила Клер.
      - Интересно, - я уже представил себя ее мужем. Бедняга, представляю, сколько ему пришлось пережить с этой ненормальной.
      - Представь, что тебя бьют, Влад.
      - Представил. Дальше. «Началось», - подумал я.
      - Ну, ладно. Что ты заладил... – она обворожительно улыбнулась, и я вслед за ней: «Чертовка». - Первая твоя реакция будет – ответить. Представь себя, Влад, со стороны: интересный, галантный мужчина прыгает в стойке, при этом задыхаясь и что-то выкрикивая. От одного только этого вида у меня пропадет к тебе уважение, Влад. Пусть бьют. Узнай, насколько искусны эти ребята. Попроси их бить тебя изощренней и по очереди. Думай о том, что ты сидишь в кафе, и эти парни ведут с тобой словесную дуэль. Не переходи на их поле. Там они знают, как действовать. Только не срывайся и не трогай их. Пусть это их взбесит. Да, они пнут тебя с десяток раз и смотаются, обескураженные во всех смыслах. Даже лежащий на асфальте, даже мертвый, Влад, ты будешь победителем – только не переходи на их поле.
      - Ты ненормальная, Клер.
      - Мой муж, он согласился со мной, - продолжала она, не заметив моей реплики. «Боже, он согласился с ней. Даже он». – И мы пошли, Влад. Мы пошли через этот квартал. Я хотела увидеть, насколько он силен духом. Ты ведь знаешь, женщины любят сильных мужчин.
      - И что? - мне становилось не по себе, хотя было необычайно интересно. Даже в книгах я не встречал ничего подобного.
      - Его начали бить. Он пытался вступиться за меня, хотя я сказала ему: «Если ты понимаешь, о чем я говорила, то ты будешь смотреть совершенно спокойно. Ты даже  предложишь им свою помощь, не от насмешки, а потому, что ты знаешь, как я люблю секс, и что в эту минуту я представляю тебя и наслаждаюсь. Ты не должен замечать этих подонков в принципе. Есть мои глаза – смотри в них – в них моя любовь – этого достаточно». Но он не смог. Он положил их всех, размазав по асфальту, чуть не убив того, кто пытался сорвать с меня платье.
      - И что дальше, Клер?
      - Да ничего. Он понял, что мало чем отличается от них всех. Разве что техникой. На следующий день он собрал вещи и ушел, – она налила себе виски, посмотрела на рюмку и медленно, ручейком, влила в горло.
      - Пошли танцевать, дорогая, - я уже ничего не понимал.
      А через час мы вышли из бара. Выходя, я провел рукой по вьющимся локонам своей незнакомки, так и не дождавшейся меня, и одиноко сидящей за тяжелым, под малахит, столиком - она не была против этого жеста прощания.
     А мы с Клер пошли ко мне. Наш путь лежал через самый криминальный квартал города, и я чувствовал, как уплотняется воздух. На нас смотрели отовсюду, скользкие, ушлые, грязные глазенки  - но я был готов смешаться с грязью, только бы не разволноваться по пустякам. Клер шла рядом, рука об руку со мной, и мне казалось почти фантастикой, сколько уверенности в этой женщине – неземной и гордой. «Кошек гладят вдоль шерсти, дорогой»,  - сказала она. - «Тогда  все остальное не имеет значения».