И был апрель, и дом тонул в цвету,
обычный домик, с банькою в сторонке,
спал пес ленивый на своем посту,
на солнце сохли детские пеленки.
Я все смотрел на дом через плетень,
сжималось сердце, пряталось улиткой,
- Не смей входить, - моя сказала тень,
но я шагнул в открытую калитку.
Я шел, а двор от лепестков был бел,
я дверь толкнул, и в дом вошел, в прохладу,
лишь только сад мне в след прошелестел,
- Не делай этого, одумайся, не надо.
А в доме том уют и чистота,
и образа в углу, все чин по чину,
а я в пыли, и нет на мне креста,
но нет и сил мне этот дом покинуть.
Хозяин добрый усадил за стол,
налил вина, и солью хлеб посыпал,
- На, подкрепись, ты видно долго шел?
- Всю жизнь, - ответил я, и залпом выпил.
Вошла хозяйка с шалью на плечах,
и на меня взглянула равнодушно,
лишь пес завыл, и зашипел очаг,
и сразу мне в том доме стало душно.
- Прости, хозяйка, - хрипло я сказал,
- Я на минуту, отдохнут пусть ноги,
я долго шел, пол мира прошагал
по этой нескончаемой дороге.
А был ведь молод много лет тому,
до хрипа спорил, и смеялся звонко,
не знаю сам, зачем и почему,
поймал и приручил я журавленка.
Тогда апрель, как и сейчас, звенел,
сломалась клетка, созданная мною,
и мой журавлик в небо улетел,
а мое сердце прихватил с собою.
Его ищу уже я сотню лет,
я постарел, и волос стал мой белый,
скажи, хозяйка, дай ты мне ответ,
в окно случайно к вам не залетел он?
Она спокойно стерла со стола,
лишь на мгновенье дрогнули ресницы.
- Журавлик здесь когда-то пролетал,
но мне в окно влетела лишь синица.
И отвела бесслёзные глаза,
и стало тихо, нестерпимо тихо…
В упор с угла смотрели образа…
- Храни вас Бог, не поминайте лихом.
Я шел назад через цветущий сад,
меня хозяйка молча провожала,
и у ворот, на окна бросив взгляд,
она меня в щеку поцеловала.
Хозяин добрый пригубил вино,
стакан на стол поставил, горбя плечи,
с кривой улыбкой посмотрел в окно,
достал ружье и зарядил картечью.