В моем сознании всегда жили две революции:
Французская и русская. При этом
Они отличались кардинально.
Французская мне виделась потоком,
устремленным к трагедии, каковая и разразилась
в жарком июле 94 года.
Каждый звук имен ее создателей
Вызывал ощущение трагедии
Чего-то ужасного и необъяснимого
Словно люди утеряли способность
Управлять ими же самими вызванной силой.
Не то была наша революция.
Она мне виделась победной
И в своей победности величавой
Нерушимой впаянной в тот век
Который был моим и нашим бытием
Я до сих пор ощущаю ее слабеющий импульс.
Революцией был мой дед
Вернувшийся из Америки в 26 году
Революцией были его друзья
Знавшие тех чьими именами потом
Назывались улицы во многих городах
Революцией был огромный том Маяковского
Кожаная дедова кобура от револьвера
С которой мы играли в детстве
Имя моей тети Эра данное ей дедом
Дед проездом из Америки был в Берлине
Передавал привет Кларе Цеткин от ее сына
Берлин мне не понравился рассказывал он
Ничего нового его любимым зданием был
Дом Мельникова – это была революция
В Америке он видел Маяковского – это была революция
А Есенина называл хулиганом
без всякой ссылки на Бухарина
он помнил американские скандалы Есенина –
это была революция
когда приезжал Куйбышев – он первым делом
шел смотреть списки арестованных - говорил дед –
это была революция
он всегда с искренним смехом
вспоминал анекдоты о Радеке
видел его и слышал неоднократно
-это была революция.
Он рассказывал как Радеку
заказывали энциклопедическую
статью о каком-нибудь капиталисте
и тот сев с телефонной трубкой
диктовал без передышки
это была революция
революцией в конечном счете оказывалось все
и за всеми этими разрозненными фактами
стоял Ленин как эпический пейзаж
на картине Васнецова
я стал читать Ленина и меня коробило
от его резкости и безапелляционности
я не мог принять его манеры общения
с членами его же партии
мне стало казаться
что ни один человек не мог угодить Ленину
он напоминал мне Немезиду
от которой никуда невозможно деться
я пытался угадать как надо было
поступать в той или иной ситуации
и пришел к выводу
что был бы раскритикован Лениным немедленно
революция стала мне казаться ледяным озером
в которое входят какие-то исполины
но мне туда было страшно соваться
холодом веяло на меня от архитектуры 20-ых
тоской от столбцов газет и названий учреждений
но есть нечто в революции
что продолжает меня притягивать к ней
и все еще ощущать почти затухающий импульс
это бюсты Достоевского и Герцена
работы Меркурова
а также все связанное с этими обстоятельствами
и я никак не могу понять
жива ли она революция
и осталось ли что-нибудь кроме формалина
в темно-зеленом френче
украшенном орденом красного знамени
на розовой розетке