***
Пустота стиха мерной поступью
Заполняет все в самоем тебе.
Постулаты зла — это простенько,
Пустота стиха — это бе.
Зияющие пустоты стихов
Заполняются прибоем из ящериц.
Они, мздоимки, давно неволят нашу братву,
Но верность себе,
своему нутряному солнечному началу -
се есть истина.
***
Просто стих вытекает из ручки.
Как бабочки, слетаются буквы
На свет бумаги.
Букашки букв,
Живительные живы букваря -
Люблю я эти знаки,
Люблю черкать их!
И смысл произрастает из тебя,
И то, что тихо плещется
В обыденности будних дней,
В обыкновенном быте -
То расцветает.
***
Цветок неясный, а я тебя уже люблю.
***
Бежал за тобой,
Сокрытой в темени,
И вспышка озарила ночь.
Зацвел цвет папоротника.
***
Ты кто, бабочка?
Ты — бабушка?
Березовый расцвет крыла.
Узора не прочитать.
Замерла, как открывающая скобка,
Кавычки, приглашающие к прямой речи.
Ну что ж, диктуй,
Я записываю
Сигналы с того света.
***
Того, чего в тебе нет - не сможешь ни прочесть, ни написать.
***
Медитируй на пустоту — она окажется колодцем.
***
Я хотел показать тебе зеленый цвет.
Не его красоту или глубину, а просто -
его существование.
***
Меркнут знаки зодиака — это утро.
***
Если у тебя есть фонтан — закрой книгу.
***
Если слипаются глаза — слепи их в третий глаз.
***
Поговорить с бабочкой
Как с душой умершего человека.
Словами не получается.
Просто так перекачиваю информацию.
Неловко за себя.
С другой стороны, ощущение, что ты в самом начале.
***
Смешно было бы начать стих так:
«Бабочка-красавица,
Где же ты была?..»
Она не красавица.
Она серая.
И скоро, меняя лист, сгонять ее прочь.
***
Аккуратно переложу лист с бабочкой.
***
Получилось! Наверное, она спит.
***
Снежинку нарисовать легче, чем цветок.
Значит, сначала был снег.
***(ставлю звездочки еще и потому, что ночь)
Странное эхо меня гуляет в космических просторах ночи.
Эге-гей!
Летающие тарелки — это мое «эге-гей!», вернувшееся из космоса.
***
Если бы кто-то сейчас умер,
Я бы узнал это первым.
Бабочка у меня перед глазами.
***
Сын коснулся меня во сне.
Сын — сновидец. Младший — Ладомир.
Не имя, а профессия.
***
Теперь надо написать один торжественный стих
(Как-всегда-стих) чтобы Люся сказала, что ничего не изм.
И идти спать.
(Нужно здесь отметить, что этот стих не помог мне)
***
Мы — мог
меево мира
смеево очереней
лебеди несусветные
облака рассветные
мы - могливатели миромирья
Мы — могучие могатыри
Свет свят
Мы — могутные моги.
Мы — мОги!
Мы повелеваем всем!
Мы могущественные!
Мы могари!
Мы — мОги!
Многие моги мировецкого мира!
Могутные межливости,
Мастера сопричастности!
Короли отваги
Рыцари света
Радужные опочиватели добра
Имейцы всего
Братья по разуму!
Солнечные беги
Любители этого
Самые премногие могикане
(я заявляю это с твердой верой,
в традиции великих манифестов поэзии)
Мы — могваи!
Лепестки надежды этого мира,
Который знай себе делает свое дело,
Украдкой поглядывая на нас с любовью
(охрененской любовью!) и трепетом.
Это он, наши Мир, собирает нас в некое подобие объятия, чтобы мы были покойны, чтобы знали, что все в порядке, все нормально. Это он вдруг окунает нас в такую негу-неговоль, от которой мурашки бегут по телу.
Все нормально!
Ты под присмотром!
Твори! Фантазируй! Ищи!
Любовь разливается повсюду.
Эхи гор, молодых богов, одуванчиков, живых невероятных бананов, заезженных фраз (здесь не укрыться от ушедших от нас людей), от жаждущих теплички твоего тепла, от увядающих первоцветков, которых не узнать в этом отребье, в этой старой пластинке, но apriori они там есть. Эти мраки, эти половинчатые дни и трясущиеся от страха горы — все это и есть похлебка мира (Саня, привет!).
Это штото
допотопное подопытное
непарнокопытное любопытное
животное в моем теле,
которому дозволено любить,
а может и не придется пускаться во все тяжкие,
и кто знает, какие защитные механизмы
приберег для тебя господь.
Обшивка корабля лопнула...
Крен очевиден.
Ясность — это и путь, и обреченность.
Айсберг.
Привет.
***
После каждого похода в ванную - ты уже не тот.