Всё ближе день, когда две даты жизни
Моей короткая черта соединит.
Что от меня останется отчизне?
Кто будет плакать и жалеть, а кто корить?
Друзья, собравшись на мои поминки,
Усевшись поплотнее за одним столом,
Не чокаясь, печально будут пить горилку,
Закусывать в молчаньи, а потом
Тот скажет, неплохим был парнем Витя,
Для всех доступен, ровен, не суров.
С друзьями мог всегда по чарке выпить,
Болел он редко, чаще был здоров.
Другой припомнит, что порой начальству
Мог высказаться он наперекор
И это, скажут, было не бахвальством,
А жизненной позицией с тех пор,
Как стал он в жизни более раскован,
Подолгу находясь в больших штабах.
Поспорить мог даже с самим Чуйковым,
С Алтуниным бывал он на ножах.
Бывал на совещаньях даже у Рыжкова,
До Горбачева, правда, не дошел,
Но и в ЦК имел своих знакомых,
Госплана и Совмина воздухом дышал.
А женщины, наверное, отметят,
Что Витя был хороший семьянин,
Всё, что имел, отдал своим он детям,
Оставшись к старости совсем один.
Уверен, за столом найдутся люди,
Кто поклянется помнить навсегда,
Но клятву эту сразу же забудут,
Как только вылезут из-за стола.
Но будут и такие, кто втихую,
Не говоря ни слова про меня,
Характеристику совсем другую
Дадут мне, зло меня кляня,
За то, что служба, вишь, была не та,
И званья получал я не по праву,
Высказываний, часто, прямота
Не всем и не всегда была по нраву.
Что и в войну почти не воевал,
И немцев видел только на экране.
И непонятно, как потом попал
В участники войны и в ветераны?
Друзья и недруги мои! Всё это правда.
Ведь жизнь прожить – не поле перейти,
И в жизни не всегда бывает ладно,
Но важно, чтоб с дороги не сойти.
Скажу вам честно, что теперь лукавить,
Что жизнь любил я и любил людей,
Но были и ошибки, их исправить
Уж нет ни времени, ни тем боле сил.
И пусть меня простят, кого обидел,
Кого не долюбил, иль просто был немил.
Ведь если б наперед всё видеть,
То иногда б иначе поступил.
Итак, закончил предисловье,
Хоть длинно получилось, не сердись.
И чтобы повода не дать злословью,
Я кратко опишу свою всю жизнь.
Родился я в глухой деревне
Верстах в пятидесяти от Городца.
Род Карауловых довольно древний,
Как стало мне известно от отца.
Он знал, что дед отца Лаврентий
Был крепостным, всю жизнь в деревне жил.
И лишь по праздникам большим к обедне
В соседнее село пешком ходил.
Дед моего отца – Лаврентий Караулов
Крестьянин был, поля сохой пахал.
Когда ж, Россия встала против турок,
Болгарию от них освобождал.
Мой дед Ефим был печником отменным,
И печки, сложенные им, кой-где еще стоят
Погиб в четырнадцатом он году военном,
Оставив сиротеть троих ребят.
Дед матери моей Василий
Крестьянствовал и счастье в том искал,
Был набожным и пока был в силе
Обедни никогда не пропускал.
Мой дед по матери Григорий
Довольно рано овдовел.
Зимой извоз держал, лета работал в поле,
Трех дочерей до свадьбы он довел.
Две бабушки мои – Наталья и Евгенья
Скончались до того, как я увидел свет
И бабушкою стала для меня «бабая»,
Тетя отца, которой лучше нет.
Вот так случилось, только дед Григорий
Остался к моему рожденью напослед.
Я помню, как зимой на дровнях
Возил меня он погостить к себе.
Отец Сергей в крестьянстве не работал,
Он каменщиком был и каждый год весной
Сколачивал артель, таких как он «работных»
И ехал класть дома на стороне чужой.
Работал он в Дзержинске, Кулебаках,
В Игумново, но чаще – в Балахне,
Где до сих пор стоят дома, когда-то
Им сложенные по кирпичику, но крепкие вполне.
Зиновья, моя мать, была крестьянкой
Трудилась в поле и по дому с детских лет,
А, выйдя замуж, в дом пришла хозяйкой,
Сноровистой, проворной, лучше всех.
Григорьевной её в деревне звали,
Она ко всем приветливой была.
И руки её отдыха не знали,
Ведь тяжелы домашние дела.
К тому ж была она портниха,
Шли к ней и взрослые и детвора,
И помню, как стучала тихо
Машинка «Зингер» часто до утра.
В ту пору я в семье был средним,
Хотя в последствии остался я один,
Рос мальчиком спокойным и не вредным,
Драчливых и плаксивых не любил.
С восторгом свое детство вспоминаю,
Хоть не всегда достаток в доме был.
Теперь уж взрослым четко понимаю,
Что нелегко жилось нам с матерью одним.
И помню, как в году тридцатом,
Забрав корову и овец,
Дед в Балахну увез нас на лошадках,
Где получил квартиру мой отец.
С тех давних пор – городской я житель,
Но деревню милую мне нельзя забыть.
И каждый год в родимую обитель
Стремился съездить, хоть денёк побыть.
Там, в Балахне, закончил школу,
Провел и детские, и юношеские дни
Немного грустно вспоминать ту пору,
Ведь больше не вернутся к нам они
Декабрь 1995 г.
Могильные цветы, как много в них печали,
Когда букетик скромный я вижу на снегу.
Пройдет немного лет, а может дней, к