...Я не узнала её сразу. Но у ступеней украинского театра, где мы по телефону договорились встретиться, кроме тоненькой девичьей фигурки в лосинах, опушённой пышными золотистыми волосами, никого больше не было. И я подошла.
Это она должна была не узнать меня, сильно постаревшую, с бледной болезненной кожей лица, с неухоженными посеревшими волосами, с внутренним раздражением от навязанной встречи. А она посмотрела на меня какими-то больными и лысыми глазами, присыпанными золотистыми тенями. Что ещё больше подчёркивало их незащищённость. И несчастье. И просто поздоровалась. Это потом я поняла, что лысыми глаза казались от того, что светлые ресницы, длинные и загнутые вверх, не были накрашены. А тогда я испытала жалость, сама не зная почему....
Оказалось, прошло три дня, как у неё умерла собака. От сахарного диабета. Там умерла, в Штатах, когда она уже была здесь, у своей мамы.
Мы пошли. Она повела нас c сыном, которого я взяла с собой, потому что больше у меня ничего не было. Но помнилось, что она всегда считала себя самой красивой, умной, практичной и целеустремлённой (и это было правдой) и умела выбирать из толпы поклонников тех, кто приносил ей конкретную пользу. И они приносили, во всевозможных эквивалентах, даже приезжали просто уколоть ей витамины. В-6, В-12. Нет, она была здорова. так, для профилактики. И ещё она была очень ответственной. И поэтому не заводила ребёнка. А я просто влюблялась...на этом заканчивались все корыстные помыслы, на которые я была способна.
Не помню, родился ли уже мой сын, когда я узнала, что она уехала в Штаты на пмж. Помню свой живот в розовом ситцевом платье для беременных, пошитом соседкой; выпирающий пупок, качающийся в такт шагам влево-вправо; солнце, заливающее светом диван и всю мою душу. Потому что уже стояла деревянная детская кроватка, а в ней - крохотная подушечка, вся в кружевах и мережках, и мяконькое полотенечко с пушистым махровым мишкой, и сами по себе шептались какие-то ласковые слова...Её глаза недоумевали, она знала, что мужа я выгнала на первых месяцах беременности, и хотела понять." зачем ты, как ты?!" - звучал вопрос, на который мне не хотелось отвечать.
А потом я родила, а она уехала на пмж в Штаты.
А теперь я взяла с собой сына, потому что мама, болеющая сахарным диабетом, уже несколько лет, как умерла,а больше у меня ничего и никого не было. И пошла на встречу, уверенная, что она меня не узнает.
Она повела нас в Мак-Дональдс, где мы ни разу не были, и по дороге я нечаянно больно наступила ей на ногу, потому что после болезни ещё плохо ходила и не чувствовала одной стопы. Я объяснила и извинилась, а она сдержала слёзы.
Потом мы наедались. А она рассказывала, что ходит в колледж. Показывала фотографию бойфренда, очень симпатичного, который её обеспечивал с этим условием, - что она будет учиться; толстенькой рыжей собаки, лежащей на диванных подушках; выросшего племянника, которого я помнила совсем маленьким, и ещё что-то, что я почти не слышала, глядя в больные беззащитные глаза.
Я честно вспоминала и рассказывала какие-то смешные истории, произошедшие за годы, в которые мы не виделись, добавляла и придумывала от себя, но этого было мало, - её губы всё равно дрожали, а тоска из глаз не уходила. Потом я видела уже много таких глаз у тех, кто уехал когда-то, а теперь вернувшихся на родину. " Я и там не дома, и здесь..." Но тогда мне честно хотелось отработать клоуном, чтобы ей стало легче.
- Всё, - в конце концов призналась я, - мне нечем тебя повеселить. Скажи, ты хотела бы купить коробок спичек за пятьдесят долларов?
- вдруг вспомнив "мажорную" работодательницу, достигшую такого уровня самодостаточности, что могла гордиться умением "втюхать" клиенту обыкновенный деревянный коробок спичек с фосфорными головками за пятьдесят у.е.
Потом, на перекрёстке, где мы прощались под светофором, из вечерней темноты вынырнул бомж, предлагая купить за бесценок изящную золотую цепочку, лежащую на его грязной и потной ладони с чёткими светлыми линиями жизни и судьбы. Она, вздрогнув, отскочила метра на два туда, где не слышалось вони немытого тела, перемешанной с ударяющим в голову перегаром цветочного одеколона. А я привычно и молча отказалась. Бомж исчез в темноте улицы, и только по запаху можно было догадаться, что он делает под толстым стволом ближнего к нам цветущего каштана.
- Скомуниздил где-нибудь, - успокаивающе объяснила я ей. Она с ещё большим испугом взглянула на меня, быстро попрощалась и умчалась через дорогу на красный свет, не обращая внимания на сигналящие иномарки.
Прошло лет пять-шесть. Больше я её не видела. С тех пор многое изменилось к лучшему. Ещё "не дома" здесь, и мы тоже. Но вроде уже что-то строится. Значит, детям нашим будет. Если, конечно, строить не из спичечных коробков. Даже за пятьдесят долларов. Или евро. Или гривен. Неважно.
А я помолодела, увидев, как сын за просто так отдаёт на улице коробок спичек прохожему, которому они были нужны. Хоть мы и не были с тех пор в Мак-Дональдсе...Зачем? Мы с ним, бывает, забываем покушать, - нам не скучно.