Наступило первое послевоенное лето. Но голод, посеянный оккупацией, продолжал держать всех
цепкими лапами. Особенно тяжело жилось горожанам. Своего хозяйства у нас не было. Сад вырубили немцы, а те две сотки, с единственной уцелевшей яблоней и абрикосой были засажены картошкой. Как-то бабушка, между делом, предложила мне съездить в её деревню на колоски. Я знал по казахстану, что это довольно серьёзная, ответственная и изнурительная работа на солнцепёке. Как тогда говорили: «голод не тётка - ждать не будет» и мы отправились в дальний путь.
Несколько остановок мы проехали поездом, а дальше пешком. Шли молча голодные, понурые.
Берегли силы. Ясное дело – босиком. Вдруг бабушка встрепенулась и сказала, что уже пришли.
То, что я увидел, ввергло меня в шок, хотя я уже насмотрелся разрушенных населённых пунктов
при возвращении с эвакуации. Из земли торчали трубы-дымоходы. Строений никаких. Всё
разрушено. Кое-где стоят изуродованные деревья. Слава Богу, лето в разгаре, всё поросло травой.
Подойдя ближе, я обратил внимание, что некоторые холмики дымят.
Во время оккупации, немцы, деревню сожгли, а население, кто не смог убежать, расстреляли.
Оставшиеся в живых, после освобождения, вернулись в деревню, построили землянки. У меня
до сих пор перед глазами это подземелье. Это сейчас мы в фильмах о войне видим землянки
обустроенные брёвнами с входной дверью. В той местности лесов нет. Деревня сожжена,
сады выгорели. Строили из подручных средств. Вход в землянку по ступеням. Хорошо, что грунт плотный, не осыпается. Стены и потолок покрыты стеблями кукурузы и подсолнуха. Пол и ступени покрыты свежескошенной травой. Вместо двери – мешок. В углу подобие сундука. Всё. Больше ничего. Даже мне, повидавшему к девяти годам не мало, стало не по себе. Как здесь можно жить? Но люди жили. Работали за трудодни.
Встретили нас радушно. Что ели – пили, не помню. Но ночевали в этой землянке-норе.
Спали на полу на сухой траве, а утром ушли в поле на колоски.
Бабушка, как предвидящий руководитель выдала мне торбочку (мешочек). Объяснила мне технологию работы, и мы пошли. Поле было свежескошенным. Стерня, остаток стебля на корню,
торчала щетиной. Ходить по такому полю босиком, целая наука, однако к вечеру ноги поранены
капитально. Поле было уже убрано. До нас, горожан, колоски на этом участке уже собирали
деревенские, но всё равно, осталось и на нашу долю. Каждый колосок надо было пролущить,
продуть и лишь очищенные зёрнышки ссыпать в торбочку. Понятное дело, что от такого соблазна
удержаться было сложно, и я довольно часто зёрнышки засыпал в рот. Какая вкуснятина!
Это было лакомство, и бабушка делала вид, что не замечает моего самовольства. Спасибо ей.
За целый день мы с бабушкой насобирали килограмма по полтора зёрен пшеницы.
Счастливые и радостные мы заспешили домой. Это был первый урожай освобождённой земли.
Это тяжёлый хлеб моей Родины, над которой глумились фашистские захватчики.
Его вырастили мои земляки, живя в нечеловеческих условиях в норах-землянках.
Их уже никого не осталось. Светлая им память!