Это не ругательство. Это точное, может быть, даже слишком мягкое определение «деятельности» того дуэта, о котором я, кажется, исчерпывающе высказалась в своём давнем памфлете «Свора или применительно к подлости» (в книге «Ангелы ада» 2004, есть на моём сайте в графе «Памфлеты», на сайте «Стихи.ру»). «Мщенье — бурная мечта ожесточённого страданья» объектов моей критики не заставила себя ждать. По принципу «а ты кто такой» Куракин накатал тогда грязную анонимку, опубликовав её в газете «Жизнь», где пытался опорочить мои лекции и мою личную жизнь. Даже эта жёлтая газета не решилась тогда напечатать всю ту похабщину, которую излил на меня уязвлённый в своих творческих амбициях графоман, но теперь этот «граф о мэн» (так ему больше нравится называться) решил взять реванш, обнародовав то, что было выброшено 7 лет назад в редакционную корзину, в полном объёме на своей стихотворной странице в Интернете. В чём же он меня обличает и уличает?
1. В скабрезном и чуть ли не порнографическом содержании моих лекций о поэзии, где я «по-швыдкому» трясу «грязным исподним», «выискивая в сомнительного свойства журнальных откровениях клубничку, чтобы как-то угодить любопытствующему обывателю». Лекции мои, награждённые в Год русского языка губернаторской премией, а чуть раньше — Почётной грамотой Министерства культуры, о которых А.Кушнер писал: «как же повезло вашим слушателям в Саратове, что у них есть такой замечательный знаток поэзии, умный и вдумчивый её пропагандист», в оправданиях не нуждаются. Достаточно заглянуть на мой сайт в графу «Из книги отзывов Саратовской областной универсальной научной библиотеки»: Сам Куракин, кстати, на них был лишь однажды, в 1996 году, когда вручал мне цветы и расточал в микрофон дифирамбы. Это было на лекции о М. Волошине, — я это хорошо запомнила, потому что на ней был тогдашний министр культуры И. Кияненко, которому эта лекция так понравилась, что он выписал мне за неё премию. А момент с вручением мне цветов Куракиным и лобызанием в щёчку (поцелуй Иуды), а также его восторженными словесами по поводу прослушанной лекции есть у меня на плёнке (снимало ГТРК). В скором времени я помещу её в Интернете наряду с другими видеоматериалами (интервью с моими слушателями), вот смеху-то будет.
Обвиняя мои рассказы в «пикантных подробностях» личной жизни поэтов, Куракин пишет: «Этого же свойства приёмчики авторитесса примеривает и к целому ряду нынешних саратовских литераторов — С. Кековой, М. Муллину, Н. Куракину, А. Амусину и другим.» Полное и наглое враньё. Никаких «пикантных подробностей» в моих лекциях нет и в помине, и уж тем более никогда не писала я о личной жизни вышеперечисленных персонажей. Писала о творчестве, об антисемитских взглядах, о недостойном поведении некоторых из них, когда это как-то касалось меня или моих лекций. Что же касается творчества великих поэтов, о которых я рассказываю в библиотеке, то оно неотделимо от их личной жизни — достаточно почитать любую книгу о любом крупном авторе, любое предисловие к собраниям сочинений, посмотреть любой документальный фильм или передачу по каналу «Культура». По поводу нападок раскритикованных мной «моралистов» я написала такой экспромт:
А я опять — о личной жизни,
такой далёкой от отчизны,
но близкой каждому, кто был
на этом свете и любил.
А я опять — о том же самом,
наперекор ханжам и хамам,
о сокровенном, дорогом
и осуждённом дураком.
Не о житье самцов и самок —
о том, что губит, словно амок,
о том, что мучает и жжёт
и этим душу бережёт.
Не потому ль — не заграничной —
Россия стала жизнью личной,
и весь наш шарик голубой
стал личной жизнью и судьбой.
Обвинение № 2: в пресловутой «русофобии», то есть в действительности — в критике антисемитизма, пышным цветом расцветшего в местных патриотических литературных кругах. Я писала об этом в своих памфлетах «Русофобия», «Русофрения», «Пятый пунктик», «Перлы от Глубокова», «Царит кривоклювье бесправья» и всё там уже по этому поводу сказала. Патриотизм мы с Куракиным и такими, как он, понимаем по-разному. Патриотизм проявляется прежде всего в делах на благо своей страны, своего города. Мои лекции о поэтах разных стран и эпох, которые я читаю в Саратове с 1986 года, в нашей областной библиотеке только с 1995 по 2010 год посетило свыше 30 тысяч человек. По-моему, это говорит само за себя. Можно сколько угодно бить себя в грудь и вопить: «я — патриот!», сколько угодно расписывать свой квасной патриотизм в напыщенных панегириках («русский патриот Николай Куракин, верой и правдой служащий своей родине» — так пишет он о себе в третьем лице на своей странице в Интернете) — это ничего не изменит. По сему поводу не удержусь, чтобы ни привести одну свою эпиграмму, которая, не скрою, была навеяна именно такими куракинскими виршами:
Расхристан ворот. Настежь рот:
«Я патриот! Я — патриот!!!»
Ну почему, как «патриот» —
всегда дурак или урод?
Смешной момент. Когда я прочла на странице Куракина все несусветные обвинения в свой адрес — настолько пошлые, саморазоблачительные и клеветнические, что я — из какой-то душевной брезгливости и отвращения рефлекторно нажала кнопку «удалить». Буквально через минуту вся эта грязь появилась вновь, дополненная визгливыми истерическими интонациями (смесь ликования — ага! уел! уличил! — с невменяемым бешенством). Где-то через час я повторила «эксперимент». «Жабы», изрыгаемые лужёной патриотической глоткой Куракина, плюхнулись в Интернет снова. Я написала: «Мазаться грязью в Интернете — это тоже способ рекламировать себя, тешить уязвлённые авторские амбиции. Но вряд ли это поможет сделать бездарные стихи лучше». Цербер был на страже. Моя запись была немедленно удалена, которую заменил его ответ (уже непонятно на что, раз нет записи) по принципу «от такого слышу». Мне это наконец надоело и я, написав краткое, но исчерпывающее: «идиот», выключила компьютер. Когда же я уже вечером включила его снова, решив проверить свою страничку на сайте «Стихи.ру», то вдруг увидела там надпись: «Вами написана рецензия — одна». Надо сказать, что я не удосужилась написать ещё ни одной рецензии на стихи других авторов, выходивших на мою страницу, как-то руки не доходили. Те односложные реплики, что на этом сайте называют рецензиями, для меня таковыми считаться не могли, я отношусь к этому жанру достаточно серьёзно. И вдруг сообщение, что я написала кому-то рецензию! Она меня не на шутку встревожила. Ошибка? Компьютерный сбой? Оказалось, что за эту рецензию мне было засчитано то самое словцо «идиот», которое я в сердцах бросила своему одержимому оппоненту. Наверное, это была самая короткая рецензия в мире. Кстати, её получатель довольно долго её на этот раз не стирал. Может быть, вспомнив Достоевского, счёл за комплимент?
Цитируем дальше нашего вруна: «русофобская наличность этой дамочки, живущей в «этой стране». Слов «в этой стране» у меня ни в одном произведении нет. Я, как и Куракин, с рождения живу в России, в Саратове, не считая это какой-то высшей доблестью и поводом для бахвальства. В отличие от раздувающегося от гордости за то, что он «русский», Куракина, покинувшего, между прочим, свою малую родину в деревне и даже, как можно судить по стихам, редко туда наведавшегося: «Я иду по Руси. Отыщу ли тот дом деревенский?» Неужели так и не отыскал?
Что же касается намёков на «Нью-Йорки» и прочие европейские награды (привет Байбузе), то уж простите, так получилось, что стала я Лауреатом Пушкинского конкурса в США, заняв там 2 место, понимаю, что тяжело подобное перенести, но ничем помочь не могу.
По поводу «уличения» меня Куракиным в фамилии моего отца: «русофобская наличность Тетельбаум-Кравченко». Фамилии своего отца я никогда не скрывала, в книге «Очаг» (2007) рядом с посвящёнными ему стихами я поместила его фотографию с подписью: «Максим Максимович Тетельбаум». Антисемиты вроде Куракина, Зрячкина («Госпожа Тетельбаум!» — обращался он ко мне в анонимке, тоже, видимо, думая этим уесть), Мартыновой («представляю, что бы началось, назови я ЕЁ настоящую фамилию!» — грозилась она в бешенстве, что я разоблачила очередной её псевдоним, под которым она писала обо мне гадости) не допускают мысли, что можно гордиться отцом с ТАКОЙ фамилией. Ну что сказать? Это какие-то моральные уроды, а не люди.
Мой отец был умнейший и талантливейший человек (почитайте о нём в статье А. Цоглина «На страже доброго имени» («Саратовские вести» 20.09.06). Один из сильнейших адвокатов нашего города, более 40 лет отдавший саратовской адвокатуре, многие его речи были признаны «лучшими в адвокатской практике своего времени» («СВ» 20.09.06). О его работе написана книга «Встретимся в суде» (изд-во «Сар.гос.академия права», 2006). Известный журналист, он написал за свою жизнь около двух тысяч судебных очерков, а его фельетоны на правовые темы публиковались не только в областной прессе, но и в «Правде», «Известиях», «Советской России». Кандидат в мастера спорта по шахматам, чемпион Саратова по шахматам в 70-е годы, лектор областного общества «Знание», автор многочисленных эссе и статей о поэзии, которые, правда, нигде не публиковал, но которые я бережно храню и часто перечитываю. Ветеран войны, участник трёх войн: с Финляндией, Японией и Великой Отечественной, был трижды ранен, имеет 9 правительственных наград. На его похоронах звучал салют. И эти подонки хотели заставить меня стыдиться имени своего отца?! Я посвятила ему реквием: http://www.stihi.ru/2010/09/18/4975 (кн. «Письмо в пустоту»), чуть ли не половину стихов в своих книгах. Но с рождения я была записана на фамилию матери. Так поступали тогда все семьи, если один из родителей был русским. К этому вынуждали вот как раз такие антисемиты-русолюбы, как Куракин, ревностно следившие за чистотой русской расы («Москва, Москва, столица россов, погрязла в инородстве ты!» — выражал он в стихах своё кредо), не пропускавшие «инородцев» во многие вузы, в редакции газет и журналов, на руководящие должности, всячески «тормозившие» людям с нерусскими фамилиями творческий рост, продвижение по службе, независимо от их таланта, знаний, деловых качеств. Всем известны знаменитые «квоты», «пятая графа», все эти позорные насаждения советского режима, когда брали на работу не одарённого профессионала, а серенького, бездарного, но зато «своего». Об этом ещё И. Лиснянская писала:
Мой отец — военный врач,
грудь изранена.
Но играй ему, скрипач,
плач Израиля!
...Бредит он вторую ночь
печью газовой.
«Не пишись еврейкой, дочь!» —
мне наказывал.
Наверное, Куракин и её бы назвал «русофобкой», дочерью «инородца». Гнусно всё это. Стыдно за Куракина и его доброхотов. Понимаю, обидно, когда обвиняют в графоманстве, в безграмотности. Но так опускаться в отместку — до подлости, клеветы, грязи!
Обвинение № 3 — в плагиате, в том, что «ворует строки своих струнных предшественников, выдавая их за свои», высказанное ещё в статье «Земского обозрения» 2004 года, подписанной Таволгиным-Амусиным (ныне — Борис Орлов), но написанной Мартыновой, под названием «Плагиат как основа творчества». Все эти вздорные и лживые обвинения,когда за "плагиат" принимались литературные реминисценции, переклички с классиками, скрытые цитаты и даже строки, взятые в эпиграфы, были опровергнуты мною в статье «Культурное невежество как основа духовного убожества» («Саратовский репортёр» 17.02.04.) и в памфлете «Свора или "применительно к подлости"»: http://www.stihi.ru/2010/05/29/5424 (кн. «Ангелы ада», есть на моём сайте и на сайте «Стихи.ру»), а также другими авторами в газете «Расклад» (19.02.04) и «Саратов — столица Поволжья» (18.02.04), которые приводятся в моей книге «Непрошедшее время» на стр.24 (есть на сайте:http://natalia-cravchenko2010.narod2.ru/otkliki_v_smi/). Подтасовки, подмена смысла, прямая ложь — обычные приёмчики этой компании.
И, наконец, обвинение № 4: в безнравственности, развратности, семейной неверности, короче — аморальности моей особы. Сколько ни рыли на этот предмет компромат в отношении меня Куракин с Мартыновой — ничего им нарыть не удавалось. Трудно найти серую кошку в тёмной комнате, особенно, когда её там нет. Всю жизнь я живу с одним мужем, люблю только его одного — ничего интересного. Ну не может такого быть! — бесились мои компроматчики. И вот — нарыли!!! Стихотворение, которое Куракин поместил на свою стихотворную страницу, вернее, три строчки от него, думая, что этим страшно меня опозорил, привожу здесь полностью. Оно, кстати, было опубликовано в моих книгах «По горячим следам» (2003), «Очаг» (2007), так что «уличать» меня в нём глупо.
Я целую твою голову —
хоть не надо б делать этого.
Я целую тебя голого,
в ласку рук моих одетого.
И не верится, не верится, —
наконец с тобою вместе я.
Где-то там зловеще щерится
неизбежное возмездие,
чьи-то слёзы и проклятия...
Что мне в них! На миг, на час ли я
окунусь в твои объятия -
но я счастлива, я счастлива...
Что же в этих стихах так ужаснуло моралиста Куракина, "верного" семьянина и "целомудренного" стихотворца? Слово «голого»? А он что, носки только перед своими слушательницами снимает (одна посетительница клуба «Диалог» возмущалась в нашей библиотеке, что Куракин перед своим вечером в её присутствии переобувался в ботинки на каблуках (котурны поэта) и тряс перед ней при этом своим «исподним»), а в постели в них ложится? А увидев в музее обнажённые скульптуры — издаёт «гы-гы» и прыскает в кулачок?
Это стихотворение из цикла, посвящённого моему мужу, об истории наших отношений, истории нашей любви. Стихи не выделены в отдельный цикл, но идут подряд, со стр.64 по 71 «По горячим следам»). О том, что эти стихи — именно ему, недвусмысленно говорят многие строчки: «Задумав с мужем отдохнуть по-светски», «Я мечтала о свадьбе, о снежной фате», «Давид, звезда моей любви», и Куракин с Мартыновой не могли этого в упор не видеть. Но вся «изюминка» его так называемой «пародии» строилась на том, что он самовольно приписал мне посвящение этого стиха поэту П.Шарову — пишу это открытым текстом, так как эта «сладкая парочка» разносила свою лживую грязную сплетню по всему городу.
Придётся — о Боже! — отвечать ещё и на это, а то ведь кто-то, может, и поверит пакостникам. О Давиде я пишу в своей книге «Будьте Вы благословенны» (быль «Истории моей любви»), в книге «Непрошедшее время» («Родство»), «По горячим следам» («Образ счастья»), ему адресованы циклы стихов «Так беспрепятственно любить», «Вдвоём» («Очаг»), множество стихов практически во всех моих сборниках, большой пост в ЖЖ:http://nmkravchenko.livejournal.com/93740.html
Но есть люди, с которыми меня связывают отношения дружбы, товарищества, восхищения их творчеством. Я понимаю, что таким, как Куракин и Мартынова, этого не объяснить. «Постельные сцены!» «Куртизанка!» — пыталась одна сделать именно такой акцент на моём творчестве в своей статье «Волчьи ягодки с Люциферова подворья» в «Земском обозрении», прикрывшись фиговым листком псевдонима Ядвига Залесская. Другой же, забыв, что ответственность за клевету ещё никто не отменял, ничтоже сумняшеся обвинил меня в супружеской измене. Для пущей «убедительности» в эпиграф помимо криминального «целую тебя голого» он вставляет две моих строчки из разных стихов: «низко падать... не западло» и «спать вместе, а плакать одной», всячески стараясь таким образом подвести читателя к мысли о моей «развращённости». Вынуждена привести оба эти стиха полностью, чтобы было понятно, о чём там в действительности речь.
Листопад
Посланцем неба или ада
из неизведанной дали
он падал, падал, падал, падал
в объятья грешные земли.
И по ветру пускал конвертцы,
чтобы оставить где-то след,
и плавно опускался в сердце
осадком отшумевших лет.
А листья — будущая падаль —
летели чисто и светло.
Им было падать, низко падать
не больно и не западло.
Где здесь — о моём грешном «падении», на которое так старательно намекает Куракин? Это стихотворение о листьях, которые, даже погибая, превращаясь в падаль, остаются в памяти ветра, в душе неба чистыми и летящими. Каким же мерзким воображением надо обладать, чтобы свести эту мысль к грязи какого-то сожительства? По себе, что ли, обо всех судит?
Второе стихотворение — из серии зарисовок, женских портретов. Оно вообще не о себе. Сначала идёт портрет женщины «влюблённой в природу, в музыку, поэзию, собак» (о Н.С.Могуевой), потом портрет другой женщины с посвящением и, наконец, вот это стихотворение:
Бабье лето
Как будто и льнёшь, и ждёшь, но
душа — как в параличе.
Нежна, но так ненадёжна
рука на женском плече.
Осеннего дня короче
тепло той ласки хмельной.
А утро мудрее ночи,
жесточе и одиноче.
Спать вместе, а плакать одной.
Эта же тема у меня в стихах: «Попрыгунья» («Непрошедшее время» стр.93), «Меня никто не любит, только Бог» («По горячим следам» стр. 45), «Женщина любила Рафаэля», «Всё гадала, всё гадала по ромашке», «Хрустнет под грубой рукою» («Гармония момента» стр. 78, 72) и многих других. Это стихи о женских судьбах! Читаешь то, что высмотрел в этих строчках Куракин, это «жёлтое выродище», говоря его же словами, под маской пародии, которое он не постеснялся вывалить в Интернет, явив миру всё убожество и низость своей натуры, и думаешь: ну кто он после этого? Дурак? Больной? Или просто Богом обиженный?
Верно написала одна моя слушательница и читательница в книге отзывов областной библиотеки: «У некоторых людей на душе, на глазах, на мозгах фильтр скабрезности, так они и воспринимают жизнь и искусство. Вряд ли им можно помочь». Главная же подлость в том, что оба они, и Куракин, и Мартынова, а особенно Мартынова, прекрасно знали и знают, каковы в действительности у меня были отношения с П.Ш. Любой может прочитать об этом в моём эссе «Гений» («По горячим следам» 2003, есть на сайте «Стихи.ру.») Мы с мужем опекали этого молодого талантливого поэта с трудной судьбой, помогали издать книгу, устраивали его вечера.
Как писал Лев Озеров: «Талантам надо помогать. Бездарности пробьются сами». Это такие как Куракин и Мартынова, всюду «грудью дорогу проложат себе». Помню, как однажды Паша пришёл к нам сам не свой, потрясённый услышанной только что грязной куракинско-мартыновской сплетней. Давид его успокаивал: «Ну ты же знаешь, что это не так. Не обращай внимания.» — «Я ему морду набью!» — «Не стоит мараться об эту мразь». Они думали этим меня унизить? Они унизили себя. А стихи Паше я писала, да. Но это было совсем другого характера чувство. «Ты весь, как заросший, запущенный сад», «Падший ангел, изгнанный из рая», «Под этим небом, выпитым до дна», «Поэт», «Ты — на целую тоску старше...», «Случайно подслушанный шёпот на плёнке», «Ещё твои молитву шепчут губы» и др.
Одно из них могу привести целиком:
Дитя, глупыш, зверёныш, чадо,
прошу тебя, не надо чада,
не надо ада и чертей,
тоски, погоста и смертей.
За что мне небо ниспослало
сиё, иль было горя мало?
Но поняла, что не смогу
на том оставить берегу.
Но в память о родной утрате —
давно погибшем бедном брате —
я поклялась тебя спасти,
из царства теней увести.
Но в память обо всех, кто стынет,
о нерождённом мною сыне,
о всех, кому не помогла,
кого навеки скрыла мгла...
Сто раз я повторяю кряду:
за что ты так себя? Не надо!
Как в пропасть, рухаться в кровать
и со свету себя сживать.
Заморыш, плакса, чудо-юдо,
с тобой до смерти биться буду
за душу бедную твою
у чёрной бездны на краю.
Не удалось Куракину (он же Неждан Берёзкин) вкупе с Мартыновой (она же Данилова, Ядвига Залесская, Таволгина, Мария Бахарева, Козявка Кусачая и Фломастер — устанешь перечислять все её кликухи) бросить тень на меня, на мою семью, на дружбу с П.Ш., только замарались своей же грязью. Ну, пусть там и барахтаются, дай бог им не захлебнуться в своих помоях. И в заключение — ещё одно стиховорение, адресованное таким, как эта... (см. заголовок):
Терпеливо выдержу нападки,
если они искренни, без лжи,
как слова бы ни были несладки,
если заблужденье от души.
Я прощу враждебнейшие речи,
едко-саркастичные тона,
даже явной глупости отвечу,
если будет честною она.
Но своё безмолвное презренье
брошу я ничтожеству в лицо,
кто из жалкой зависти к горенью,
обнажив утробное гнильцо,
из желанья опорочить имя,
собирая компроматный бред,
прячась в оперенье псевдонима,
свой в итоге выведет портрет.
Май 2010