...Вот не знаю, как у Вас, а я, бывает, посмотрю телевизор, и слово какое-нибудь вдруг в голове возникает. Вроде бы и не связано ни с чем, а крутится, крутится, раскрутится и покатится шершаво в... прямо на язык. И давай я его кусать и грызть, перемалывать, аж от зубов отскакивает.
С утра сегодня. Звонко так. лю-м-пен. лю-м-пен. В детстве пустые скорлупки от грецких орехов в фольгу из-под шоколадок заворачивали и за ниточку на ёлку вешали. Красиво так блестели. Снимешь, в рот сунешь, зубами прижмёшь. Фольга тоненько повизгивает, зубы ноют, а ни вкуса, ни пользы. Вот и от слова этого также. "лю -м-пен"...А отделаться от него не могу. И никто не может. Красивое оно. Соблазну много.
Некоторые, лучшие, в такие люди выбились, что каждому дню радуются, как ёлке. На площади главной собираются и радуются, аж здание белеет. А страна краснеет. Мы их радость по телеку видим каждый день, не для себя стараются. Для нас. Не радуются уже, а радуют. С посылом. И кулачками машут частенько. Почти, как Алан Чумак, но увесистей. Один даже взлетел и спикировал. Чтоб нам через экран посыл дошёл. Ёлки, а ведь доходит. И народ перед телевизором, и бурно так.И тоже - с посылом, и с кулачками. Особенно к трём, самым лучшим, на верхушке. Только в обратную сторону не очень идёт почему-то. Может, потому что никак не определимся, кто ж из троих главный мастер радостей. Я по крайней мере, так и не смогла...Чудеса.Радуется народ в стране уже долгие-долгие годы. Скоро век. Так научилсяяя!...
Шли мы как-то с подругой, молодыми ещё, лет по сорок пять, по Дерибасовской. Просто так шли, тихо, внутренне радовались начинающемуся лету. Или заканчивающейся весне, не помню уже...Возле кролика остановились с хитрым глазом, платно разрешющем себя всюду потрогать, порадоваться лишний раз. И сутенёр его рядом, очень приятный молодой человек. Потом возле обезьянки с фотографом. Такие гримаски корчили, талантища.И фотки ничего, глянцевые.
Тут смотрим - возле дома начала позапрошлого столетия, в трещинах конца прошлого века, с осыпающейся плиткой на цоколе последних лет, продаётся - ах! Мороженое. Аааххх...фисташковое, ананасовое, шоколадное, с орешками, дальше не помню - глаза разбежались по периферии и сбоку заметили цену. Очень его, конечно, хотелось, но отвернулись мы дружно, спрятав подальше кошелёк в целях сохранения радости, тихой-тихой на тот момент, практически неслышной. Отвернулись и тут же радостно встретились взглядом с синими, всепроникающими глазами смазливого мужчины в костюме "под Бендера"...
То есть человек радовал так мастерски, что его два глаза одновременно встретились с нашими четырьмя, чтоб я не сошла с этого места, если брешу. Можете спросить мою подругу Симу Рон, она не даст соврать, не такой это человек. И кстати, незамужняя, если кому надо...
Глаза. Грудь. Бёдра...Душа, а не женщина, это я вам говорю. А что говорил нам Подбендера, не помню, но только Сима вдруг полезла в сумочку за кошельком, а моим близоруким глазам пришлось по-китайски сощуриться, вглядываясь в три брошюрки, распахнутые веером, которые Симочка явно намеревалась приобрести по той же цене, по которой не купила мороженое...
Удивлённая сим фактом, я услышала фольговый визг зубного нерва, как всегда, когда сталкиваюсь с чудесами. И ещё сильнее прищурилась, пытаясь разглядеть, что же написано на обложке. Подбендера проницательно глянул сквозь тонкую материю летней маечки на уровень моих несбывшихся надежд, давно повисших плоско и узко, отчего вырез как-то сразу перехватывал горло моей песне, но не будем об этом...Так вот, увидев восточный прищур и незащищённость души трусливыми, как самоубийцы, молочными железами, Подбендера сделал шаг мне навстречу и распахнул брошюрки. Они были пронумерованы - первая, вторая, третья части непонятного, но судя по усиливающемуся визгу в зубе, несомненно чудесного, целого. На титульном листе фотография поблескивающего жирною радостью круглого лица пожилого мужчины с огромной белой бородой "алядедмороз". И в богатейшей чалме с впечатляющим кристаллом посередине. Подпись гласила Мастер. Из чего я сделала вывод, что подбендера не подбендера, а Подмастерье.
Сима протягивала деньги с достоинством. В десять наших гривен. Розового, как тихая радость, цвета. - За одну? - лязгнула я ноющими зубами. - Как для вас - скидка. За три, - Глаза подмастерье светились пониманием. В ответ янтарными звёздами горели глаза Симы. И мои бы зажглись тем самым зелёным разрешением "идите", прямо в душу, но...зубы свело так, что пришлось зажмуриться.
...Что вам сказать? На уютной скамеечке, в городском саду, возле пышного фонтана, брызгающего на солнце всеми цветами радуги , сидели две (вполне интересные, кстати) дамы среднего возраста, перелистывая брошюрки, периодически зачитывая некоторые абзацы вслух, хохоча над собственной глупостью и от души радуясь, что она обошлась им всего в десятку гривней. О чём брошюрки? Нет, я подобное повторить не в силах. Постараюсь только воспроизвести последний абзац одной из глав, где Мастеру задавали вопросы о питании. Он отвечал, об воздержании от мясных блюд, кофе и т.д. Но, добавил, вредно это только простым людям, а Мастерам можно всё. Последний вопрос был таков:
- А орешки?
- И орешки тоже хороши,- ответил Мастер. И дата, и точное время слов мудреца указаны были под главой.
Мы с Симой навсегда запомнили этот урок. И частенько при случае повторяем слова Мастера. И кажется, что летают они вокруг нас, звеня крыльями из серебристо-золотистой фольги. И вот-вот под ёлочкой сами по себе окажутся подарки. И мы радуемся....Зубов-то уже нет. Ныть больше нечему!
Нееет, орешки из моей жизни не уйдут никогда. Разве что на время больницы я о них позабыла. Зато после...
- Ну, - вытирая ручки полотенцем, сказала мне Сима Рон, встретив меня после больницы, - пошли порадуемся?
- Чем?
- Ритуалом погребенья мечт,
Коим невозможно пренебречь,
- ответила Сима с улыбкой блаженной, показывая на шикарный торт в виде костра. Сима, всегда мечтающая похудеть и ...мечтающая. Считая, что главное - безгранично верить, что ты тощая. И тогда это так и есть. Или так и произойдёт. Само по себе.
Как Симочка умеет верить, ходят легенды. Она до сих пор считает, что стала бы птицей и полетела, если бы я не схватила её за ноги в то время, как она, стоя на перилах балкона, и взмахивая руками, вопила:" Я не Сима Рон, я птица!" А я и не спорю. Полетела бы. И остались бы мы с моим сыном Тихоном одни. Это происходило в то время, когда из телевизора почти непрерывно доносилось:" Шануймося! Бо мы варти того!"- избранные нами ещё не были мастерами, им требовалось самоутвердиться. А Тиша только научился говорить и повторял всё, что мог. "...У мося, несимолонь..." Так и прижилось у нас в семье это слово.
- Не симороньте, - сказал наш выросший Тиша, плотоядно поглядывая на торт. - Лучше откройте погребальную контору. Дело - прибыльней не бывает. И это именно то, что у вас получится.
Мы с Симой молча уставились друг на друга. На столе беззвучно таял под зажжёнными свечами на кончиках искуссно выложенного из вишнёво- повидла и шоколадного крема огонь. По телевизору мастера, давно не только самоутвердившиеся, а основательно пустившие корни, блестяще радовали население - приближались выборы. Можно сказать, конкурс радетелей для народа.
- Ну вот, минуту молчания вы уже отрепетировали, - улыбнулся Тихон, разрезая торт.
- Сыночек! - возопила я.
- Я всегда верила, что ты гений!!! - заорала Сима.
И мы обе кинулись лобызать отпрыска.
-Не-е, - сказал он, с наслаждением запихивая за щёку кусок испечённого Симой торта. - гений Вы, тётя Сима.
- Кушай, кушай, деточка. Там внизу пепелище из мака, а в нём "картошечка" - твои любимые пирожные...
Сима обожала моего мальчика. Это было удивительно трогательно. Как-то раз мы ехали трамваем поступать Тишу в институт. Симе так хотелось разделить гордость за моего сына со всеми, что она, оглядывая пассажиров тёплыми янтарными глазами, громко спросила, не знаю ли я, какой у сына "факью".
Я иногда думаю, что моей Симочке нужно было бы повесить "переводчик" на шею. Видела такой у двух иностранок однажды. Только он ведь сгорит быстро. Разве электроника смогла бы понять, что Сима имела ввиду iQ, и ничего другого.
- Да о "дебиль-контроле" она говорит, - снисходительно пояснил баском ошалевшем пассажирам сынок.
Сима долго и громко смеялась.
Как её не любить? Да если бы не она, меня бы на этом свете уже не было. Однажды прихожу домой. Вижу, Сима сидит и улыбается блаженно.
-ну, ты у нас в обморок не падаешь, не буду симоронить, Тиша голову пробил.
Я увидела белые комочки мозгов с красными прожилками, разбросанные по паркету, заляпанные кровью стены, которые странно закружились, прежде чем я смогла посмотреть на полуголое тело сына. Родной мой...
- Ма! Жрать есть? - спрсил меня Тихон, только что вышедший из душа со свежей царапиной на лбу.
Молча нагнувшись переобуться в белые тапочки, я долго с гулом и грохотом летела вниз по рельсам, сидя в вагонетке с другими людьми, которые скандировали: " Спайки! Спайки! Спайки!..".
Думаете, удар, инфаркт с инсультом? Оказалось, аппендицит и перитонит. Врачам - истинным мастерам - пришлось повозиться. А ведь и не чувствовала.
А всё орешки... А ведь и хороши они, зараза, не оторваться, пока зубы не сотрёшь. А тогда...Тогда дантиста хорошего ищешь. Мастера.
Так у нас с Симочкой Рон и случилось, когда...
Правда, до того я была оптимисткой.
- Да ну...это будет, когда рак свистнет, - сказала я и хрустнула орешком. И вынула передний нижний.
- Фь-ю-ю-ю-ю-ю.....!!! - свистнула Сима в пустой промежуток между вторыми верхними, поглядела на соблазнительную горку чищенных грецких орешков, решительно накрыла их салфеточкой с сердечком невинного розового цвета и добавила, - Пора.
Мы выключили телевизор, инет, радио и включили телефоны. К ночи от информации о Мастерах с золотыми руками и ценами на бумажных одноразовых салфеточках, вдоль и поперёк с двух сторон исписанных именами и номерами телефонов, исчезла розовая невинность. Раз и навсегда.
Мы стали взрослыми. Надо было выбирать. Что смущало...
- А давай не пойдём. Завтра воскресенье - выходной..., - заговорила Сима голосом Карлсона кризисного возраста.
- Мамочки, а вы помните, что в стране завтра выборы? - из-за газеты, стоящей вертикально, я бы даже сказала, интегрированно вертикально, послышался голос сына Тихона. - А, мамочки?
- О! Вишь, - завтра в "зубодралку" - никак не получается! - обрадовалась Симочка. - Ей-богу, президента выбрать легче. По сравнению с этим,- Сима кивнула на груду исписанных салфеток, - раз плюнуть.
- Почему это? - Тихон высунулся из-за газеты, - я вот не могу определиться, кому из "тройки" стоит верить.
- Это потому, что ты первый раз в жизни в выборах участвуешь. Наш мальчик вырос! - улыбалась беззубо Сима. - Конечно, когда я в первый раз, было гораздо проще. Всё решали за нас и один раз. Но и сейчас процесс налажен. Если так колеблешься, что попадаешь в промежность, дают второй шанс и наводку.
- Си-има-а! - застонала я. - С промежностями он сам разберётся, без мамочек!
- Я говорю, что мальчик вырос. И между прочим, без отца. Вот и использую подходящий случай рассказать об интимных отношениях, - укоризненно взглянула на меня Сима. - Иносказательно, конечно.
- Спасибо, тётя Сима, я Вас понял. - улыбнулся Тихон. - Только у кого сильней колеблется, чтоб нам не так больно было, понять не могу.
- А, не переживай. Если ты ещё о выборах, то после первых двух понимаешь, что любовь одна, меняются объекты. А если о девушке - тоже самое, но варьируются сроки.
Я закрыла глаза.
- Ребята-а...Давайте лучше о дантистах. Предлагаю утром бросить жребий...
Ночью мне снились зубы, завёрнутые в фольгу, в дуплах которых лежали записочки с именами кандидатов в президенты. Перед глазами быстро, как в руках напёрсточников, мелькали три пустых одноразовых стаканчика. Пахло эфиром, кружилась голова, тошнило. Я плевала, но каждый раз промахивалась. "Эх, тройка! Птица-тройка!... - смеялась надо мной парящая белая птица, декламируя Симиным голосом с украинским акцентом отрывок знаменитого на весь мир произведения. И заканчивала сердечно ридною мовою с русским акцентом, - Зробы свий выбор, нэ втрачай шанс на щастя!"
Когда я проснулась в окружении собственной щеки, то поняла, что жребий брошен самой судьбой. С Симой Рон мы столкнулись щёками, пытаясь одновременно протиснуться в двери никому неизвестного, непопавшего в наши списки, дежурного врача стоматологической поликлинники. Чтоб вы знали, как только я открыла рот, а он туда заглянул, мы оба поняли, что начался роман. И не иначе, как эпопея.
...Наши отношения с дантистом Алиловым длились до самого их счастливого разрешения возведением просто сказочного моста, сохранившим дружбу и мир в обеих душах. Не знаю, можно ли назвать то, что между нами было, платоническими отношениями. Можно было бы с уверенностью так сказать, если бы я знала, нравилось ли Платону грызть грецкие орехи и посещал ли он зубодралку прежде, чем рассуждал о духовности ?
...Дантист Алилов. Я всегда смотрела на него с восхищением и надеждой, открыв рот и страдая. А он трудился и творил, заглядывая мне в рот, и страдая не меньше. Думаю, ни с одним мужчиной я не была более близка. Он...Он дышал мной. А его глаза отражали то, что было у меня там, внутри. Я смотрела в них, как в зеркало, познавая собственный внутренний мир больше, чем хотела. Он... Это единственный мужчина на земле, который знает меня по-настоящему. Когда твёрдое тепло его коленей прижималось к моему подрагивающему бедру, я невольно сучила ногами и позволяла его рукам делать всё, что ему потребуется...Простите мне откровенность, но без такой интимной подробности, как стоны - мои, протяжные, наполненные животной страстью покорённой самки; его, изредка прорывающиеся сквозь напряжённое дыхание, нежно падающие вместе с капельками пота, когда сильные уверенные руки, умело сжимая инструмент, ка.....рва......Не могу больше описывать, простите. Но без этого может показаться, что наши отношения были неполноценны. Чего в них не было - физиологии? духовности? Ответьте себе. Я-то знаю. Это был роман со счастливым концом, за который я благодарна судьбе и скромному, никому неизвестному на то время дантисту Алилову. Дай Бог ему счастья.
Грыз ли Платон грецкие орешки? - размышляла я, уединившись в летней кафешке на морвокзале, попивая кофе, откусывая понемножку шоколадку с изюмом и орешками, вытянув уставшие от пешей прогулки ноги на соседний пустующий деревянный стул, широко и молодо улыбаясь новыми зубами морю, чайкам, кораблям и двум ухоженным престарелым иностранкам с "переводчиком" на шее - единственным посетителям кафешки, кроме меня. Это был мой день рождения. Я наслаждалась жизнью, тенью в послеобеденный зной, прохладным ветерком по ногам, плавному размеру волн...Зубы свободно погружались в тёмный, как застывшая кровь, шоколад. Во рту становилось расслабленно приторно, пахло ванилью, хрустели орешки на зубах. Горячий кофе мнгновенно менял вкусовую идиллию, горьким контрастом расставляя акценты. Солёный морской воздух мягко обволакивал нюансами...Это было радостное ощущение свободы и покоя. То, что назыывают благодать Божья.
Тем временем народу прибавлялось.
А иностранные бабульки уходили, неся своего "переводчика" на шее, и коричневые шифоновые юбки качались, старчески подрагивая, в такт шагам, как маятник, который вот-вот остановится. Старинные часы в футляре орехового дерева с инкрустацией...
Сердце моё ёкнуло и засуетилось, подсказывая, не успела я что-то в этой жизни, а надо бы успеть! Голову повернула, смотрю - мужчина ко мне направляется среди столиков по кривой! И какой мужчина - просто "мачо" среднего кризиса без животика! В рубахе, алым парусом надувающейся шаловливым морским ветерком...А-а-а-а-а! Придав взгляду томности, я медленно надкусила шоколад...
И тут случилось то, о чём я забыла бояться. Орешек попал под мост, от боли мои челюсти совершили какое-то судорожное движение, и мост произвольно развело, как над Невой в белые питерские ночи.
Красиво, скажете? Ага. Навстречу супернезнакомец, чтобы познакомиться средь бела дня и наяву, а у меня зубы к нёбу дыбом, и лицо, вроде чем-то полон рот, и не проглотить.
Дальше пошла быстрая смена кадров - сумка, косметичка, зеркальце, прикрыть лицо, вынуть мост, снять орешек, вставить мост, вытереть шоколад с губ, подкрасить их помадой. И м е д л е н н о п о д н я т ь п р и в е т л и в ы е г л а з а к п о д о ш е д ш е м у...
Когда он игриво попросил зажигалку, я ещё держалась. Но следующей его фразой был кокетливый вопрос: "...Орешки любите?"
Я ответила без паузы: "..И орешки тоже хороши..."
Я знаю, что думают мужчины о том, "о чём говорят женщины". Но скажите по справедливости, как я могла сразу же не поделиться с моей Симочкой тем, что произошло? Я чувствовала себя раскалённым бурлящим котлом, который вот-вот взорвётся, если не открыть клапан. И как только алый парус рубахи с "мачо" внутри удалился, вынула мобилку.
Симин голос был безнадёжно тих. Она плакала. Через полчаса мы с Тишей были у неё.
- Всё пройдёт, всё пройдет, - тихо капали слёзы Симы на расцветшую фиалку на подоконнике, - Всё минет....А минет на улыбке не сделаешь...
- Сима... - ахнула я,оглядываясь на Тихона и лихорадочно пытаясь перевести. В голову лезла всякая неподходящая дрянь вплоть до рекламы "Санино", но это не оправдывало....Мысли мои начали дымиться и пованивали горелым, перед глазами плавали разноцветными червячками буквы...по три враз и одним словом. Сознание уплывало с ними в забытую даль...медленно сбоку скользнула букетом догадка, откуда...они ведь в каждом городе, эти топ-100...как и стометровки, как и Третья улица Строителей.
Но перевод на доступный язык не приходил.
- Мама! Мама, успокойся, - появилось лицо Тиши, и запахло настойкой пиона, - я понял. Тётя Сима имела ввиду что-то вроде "на чужом горбу в рай не въедешь", и "на чужом несчастье своё счастье не построишь", и "насильно мил не будешь"...а может, и ещё что-то, чего пока я не понимаю.
- Сима...мужчины просто слепы, - сказала я, глядя на подругу. - Разве они способны увидеть, как плачет жар-птица?
- А женщины глухи, - раздался мягкий шершавый голос над моим плечом.- Я ведь говорил, что найду тебя...
Баритон принадлежал мастеру, которого мы нашли, когда увидели гроб, что сколотил Тиша для нашего будущего похоронного бюро. Руки Тихона - это руки прирождённого скрипача, по мнению Симочки. Только на скрипочке он тоже не учился. А вот этот - и пилит, и пилит. И строгает, и забивает...Мастер, одним словом. В том числе и по гробам...
Увидев, какой улыбкой засветилось Симкино лицо ему навстречу, мы с Тихоном на цыпочках вышли. У нас с ним целая куча мала дел, с которыми нужно разобраться. И чем раньше, тем лучше. Потому что мы оба поняли: похоронное бюро - совсем не то, чем нам хотелось бы заниматься. А для того другого, что задумано, очень бы пригодились мастера, настоящие. А те, радующиеся...да хрен с ними. У них свои кулачные бои с высокой оплатой. Мне жаль их по-своему. Попробуй, проведи жизнь в мыслях на заказ. Правы - после этого никакая пенсия невысока. Себя ведь не вернёшь. А заказов на пенсии не будет. Только маркетинг останется. Жуть...
Так думала я, терпеливо подавая Тише гвоздики, которые он забивал, учась делать табуретки, стульчики, столы. И, конечно, детские кроватки....
Я знаю точно, что на новогодней ёлке для моих будущих внуков будут висеть обёрнутые в фольгу не скорлупки, а целые орешки с двумя половинками ядрышка. А под ёлкой их будет ждать деревянная лошадка, сделанная Тихоном...
И знаете что? Вот только не надо. Искать совпадения имён и событий. И ассоциировать героев этого текста с автором или с собой. Только попробуйте. А там посмотрим....
Пойду-ка, помогу Симке торт печь. Ореховый, естественно.