Самое страшное для меня - страх

Лариса Ладенко
спешу поделиться с вами поэмой великого русского поэта!

Пишет Бакулин Мирослав (zamorin)

Метки данной записи: былое


СТРАХ, специально для nilambara

В мои легкие была занесена спора цветка страха, и вот он расцвел в моей груди этот светлый бутон. Когда он раскрыт я трепещу и еле жив, когда он закрывается, я плачу и тоскую о нем. Греки называли этот цветок фобосом, латиняне не зная его вкуса именовали легендарными pavor, metus, terror, но только нежнейшее слово timor, показывает всю красоту, это радостное робение или же страх причинить боль, обидеть, страх потерять. Корнями своими этот цветок пронзил мое сердце и в него, дырявое болезнью, вдруг проник лучик света. В луче солнечном бывает видна и тончайшая пыль, я увидел, что мой внутренний дом весь в грязи и копоти, во тьме грудной я увидал груды нечистот. Страх разрастался и он освобождал меня от страха перед людьми. Дырявое сердце болело, но я держался за этот лучик, который так много мне рассказал о том, что внутри. Я чувствовал, что земля отступила от ног моих, я ступил на корабль, и всепоглощающий страх опустился холодком по позвоночнику и колол где-то сзади. Я обернулся, страх был рулем моего корабля, он вел меня между волн. Я стал страшиться вдруг потерять страх. Он терзал меня, кажется до самых кончиков волос, но я боялся выпустить его из рук, боялся огорчить его, словно бы он был более жив, чем я сам.
Мой старший брат, смеясь надо мной, бесстрашно покинул отчий дом. Я же боялся оставить свой такой уже привычный страх, свой корабль и свое море во дворе отцова дома. Брат уходил, смеясь, но я видел два страха, которые сидели у него на плечах. Один, приставив ладонь ко лбу, смотрел куда-то вдаль, другой смотрел в бинокль далеко за спину.
Страх удержал меня в отцовском доме. Безумный для людей и почти задыхающийся я оставался здесь. Когда цветок раскрывал свой бутон, я задыхался и падал в полуобморок. В эти припадки я стал видеть зверя, который грыз мое тело. Никому не виден был этот лютый зверь, но он причинял мне страданий больше, чем страх. Страх рождал во мне гнев на зверя, я стал уворачиваться от его клыков и когтей. В одну из схваток, когда он почти вонзил свои клыки мне в лицо, я принялся душить его, смердящая слюна его заливала мне лицо, я вдруг увидел медную табличку на его ошейнике. Там были полустертые слова: "Чтобы уметь любить, надо уметь ненавидеть". Я стал ненавидеть моего мучителя, и скоро эта ненависть превратилась во мне в противоестественную ненависть к людям. Но скоро я стал видеть, что и они, бедные, терзаемы страшными чудовищами, и сердце мое наполнилось состраданием. Раненное страхом сердце мое загорелось обо всем творении, о людях, птицах, о животных, даже и демонах и всякой твари. Глаза мои наполнились слезами от великой жалости. И от этого страдания умалилось сердце мое, и не могло оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемой тварью. Глаза мои открылись, чтобы наполниться слезами. Казалось, что палач вечной жизни приговорил меня к этой весне страдания, после каменного бесчувствия холодов.
Сначала я был рабом страха, но со временем сделался другом его. Я боялся потерять его. Потому, что стоило ему отдалиться от меня, как ад вставал надо мной во весь рост, и показывал во мне ему одному принадлежащие безумие и холод греха. Я хотел молиться, но на устах был горький вкус геенны. Я плакал и трепетал.
Скоро вернулся мой брат, пятки его больше говорили, чем его лицо. Лицо его было грязно, но он улыбался. Кажется, и он нашел страх. Он подошел ко мне, заглянул внутрь и сказал:
- Помогай Господь твоему смирению!
-- Какое же, - говорю ему, - брат, мое смирение? Тебя я вижу, мир смирил, а мое что за смирение в суете?
Он вздохнул и печально сказал:
- Ах, нет, брате, нет, я не смирен: я великий дерзостник, я себе в Небесном Царстве части желаю...
И вдруг лицо его исказилось, он упал в грязь, зарыдал и стал рвать на себе волосы:
- Господи! - кричал он, - не прогневайся на меня! Пошли меня в преисподнейший ад и повели демонам меня мучить, как я того достоин за желания свои!
- Да чего же ты устрашился, что и в ад сам просишься?
- Встретил я великого человека, он меня страхом наделил. Научил: "Бойся, - говорит, Бога из любви к Нему, бойся воли своей. Оскорбят тебя - ты благодари, плюнут в лицо - в ноги поклонись, нет одоления такому смирению. Семь ступеней, ведут на небеса-то; страх, благочестие, крепость, совет, разум, премудрость". А держится-то все на страхе. А я, дурак, бояться-то научиться не могу, страшусь только молнии.
...