Окна дома забиты. Витает внутри одиночество,
Оседают пылинки на треснувший белый рояль.
Хоть бы кто позвонил! Но ни имени нет и ни отчества,
А снаружи – снега, бесконечная, дивная даль.
Ног не греет камин, и вещает приемник усталый,
Что бураны грядут. Ртуть ползет, незаметная, вниз.
…Там, на мягкой постели, лицо ты накрыла вуалью
И сомкнула ресницы. Сиял на кольце аметист.
Ты сказала: «Целуй лишь запястья и губы под тканью».
Ты сказала: «Люби только то, что я рядом с тобой»…
Но теперь я забыл этот вечер, кольцо и прощанье,
Все на свете забыл трижды проклятой этой зимой.
Я не призрак. Я плоть. И мой дом – не мираж в долгой вьюге.
Ночь реальна со скрипом плохих половиц.
И мне горько признать, что один я сижу на досуге
И не вижу, как прежде, твоих несравненных ресниц.
Ты, конечно, жива. Не несли тебя тихо к могиле,
Не служили молебен, не ставили в церкви свечей…
Умираем не мы – умирают в нас чувства и силы,
И в заброшенном доме не видно ночами огней.
2010