we're walking in the air
we're floating in the moonlit sky
the people far below are sleeping as we fly
("Walking in the air", a song by Peter Auty)
И по селу душа тоскует
Да, ноя, тянется рука –
Взять ту колхозную, большую
Морковь – и вбить в снеговика!
(Эдуард Шляпников, "Как хороша была деревня")
июньский полдень нёс дожди. земля дышала жаром.
я ел раиту и рагу из водяных каштанов.
и вдруг, взглянув мелькОм в окно, закашлялся от смеха:
в нём был большой, как человек, но целиком из снега, –
как – кто? конечно, снеговик. но снеговик – в июне?!
мой дидактичный склад ума бежал фантазий буйных.
ему бы – к вечной мерзлоте в районе Оймякона,
а не в расплавленный июнь, ко мне... и тут я понял,
как смертоносна для него с небес вода простая:
вот-вот начнётся тёплый дождь – и снеговик растает!
что делать? пригласить вовнутрь? но в доме тоже жарко...
он будет таять и зальёт весь пол, как взвод пожарных.
я протянул ему поднос поджаренных бананов,
не сразу осознав, что жест не выглядит гуманным.
пытаясь замаскировать возникшую неловкость,
я вымученно пошутил и, как сексолог-локум,
спросил – комфортно ли ему, и в чём его проблема.
он, руку вытянув вперёд (точь-в-точь Ульянов-Ленин,
толкая речь с броневичка), загнул – о судьбах мира,
жаре, озоновой дыре, растляющих кумирах,
о росте населения и тающих ресурсах,
о том, что невозможно плыть, когда не знаешь курса,
об экологии, войне, глобальных катастрофах,
о том, что к климату пустынь он приспособлен плохо,
о собственности и долгах – общественных и личных...
мне начала надоедать его космоязычность.
он говорил и говорил. я потерял нить мысли,
как если бы давным-давно уже болтали мы с ним.
вдруг спохватившись, он всплеснул руками, так нелепо,
он дО смерти испуган был придвинувшимся небом,
и до того, как летний дождь рассыпался по крышам,
успел сказать: “я больше не...”
а что – я не услышал.